Позволь чуду случиться (СИ) - Агатова Анна (книги онлайн полные версии .TXT, .FB2) 📗

Стоп, всё! Остановка.

— Кусимир! А давай-ка шить Акульку!

Лысый обормот, почти полностью закопавшийся в моё любимое одеялко, приоткрыл глаз и одарил взглядом искоса. Одобряет?

Золотая нить легко скользнула в ушко иглы. Стежок, стежок, стежок… Аккуратные, гармонизирующие, они ложатся поверх красно-жёлтых кусочков, пришивая их к чёрном боку акулы.

— Ты, Куся, не понимаешь, — размеренные движения успокаивали чувства, замедляли суету, останавливали подрагивание пальцев. Даже речь становилась медленной и размеренной, прямо Арина Родионовна. — У тебя есть я. Когда хочешь — приходишь, пожрёшь. Поцарапаешься или потрёшься, уж какое настроение будет. Опять уходишь.

Куся уткнул нос в одеяло и, казалось, спал — глаза закрыты. Но вот уши-локаторы жили довольно оживлённой жизнью, так не вязавшейся со всей сонной фигурой под одеялом. А почему? А потому что слушает драгоценный мой!

— А у меня, котик, нет никого. Понимаешь, никого! Мне не к кому пойти, хоть царапаться, хоть… не царапаться, — вздохнула и чуть отодвинула тёмный бок с вышивкой. Эх, хорошо получается! Ярко! Такая работа — сплошное удовольствие: и глаз радуется, и на душе благодать. — Но это раньше так было. А теперь, Куся, — большущее ухо дёрнулось, уловив знакомое имя, — я пойду к Клайверу. Да, мне можно.

Лысая морда приподнялась, а глаза, затянутые третьим веком, приоткрылись, чтобы прощупать меня недоумённым взглядом.

— А что? — даже обидно стало. — Мне спасатель пообещал замолвить словечко. И я пойду, слышишь? Пойду! Куплю ему местное яблоко, и пойду.

Кусимир снова задремал, уткнувшись носом в одеяло.

— Клайвер на меня толком и не посмотрел при нашей первой встрече, — я продолжала болтать и работать иголкой.

А что от этого соображения тоскливо звенело в душе, не так уж и важно. Зато сегодняшние жуткие впечатления отошли на второй план.

И пусть. И хорошо.

Лучше уж эта тоска, чем фонтанчик пульсирующей ярко-алой крови, что так и стоит перед глазами.

— Может, он меня и не помнит. А я его спасать бросилась. Вот приду завтра в госпиталь, скажу «здрасьте, бру Орбэ, я вас спасла, женитесь теперь», а он скажет, мол, не просил если, то и не лезла бы, мол, спасение погибающих — дело рук самих погибающих.

Вздохнула и хмыкнула грустно. А чем не сценарий? Тоже ведь может быть. Обвела взглядом квартиру и запретила себе хандрить — у меня всё отлично!

Я жила не просто хорошо, а именно что отлично. Управление «Врата-транспорт» было конторой небедной. И квартиру выделило хоть и не роскошную по меркам столицы, но для меня одной, вернее, для нас с Кусимиром, просто прекрасную: большая светлая комната на два окна, кухня, она же гостиная, хоть без окон, но большая, да ещё и с полным хозяйственным набором — и печь, и продуктовый хран, и посуда, и мебель. И вообще, всё, что душа пожелает.

И про деньги вспомнила, которые мне тут платили за работу, — приятная сумма, хоть по столичным опять же меркам небольшая. Да и сама работа была в целом знакома.

Всё-таки у меня всё хорошо. Намного лучше, чем раньше. Правда же?

Взгляд упал на сваленную у входной двери мантию, и плечи как-то сами поникли — испорчена.

Можно, конечно, попробовать отстирать. Но как потом выжать такую тяжесть? А можно купить новую. Наверное можно. Жаль, что от "приятной суммы" после покупки мелочей для рукоделия осталось мало, на еду только. Да и приятности в самой первоначальной сумме должно быть раза в три больше, чтобы хватило на новую мантию. Эх…

Может, Управа согласится выдать новую? Да, может, конечно. Но будет это нескоро — нужно будет написать заявление, отдать начальнику, а там… Пока бумага пройдёт все проверки и одобрения, утверждения и прочие процедуры, зима закончится. Знаю я, что такие огромные конторы, как «Врата-транспорт», быстро не работают. Мир другой, а инерция такая же.

Вздох получился тяжёлый. И как теперь в госпиталь идти? В шали, что ли? Или не пойти? А то ведь пойду, и только больнее себе сделаю — быть рядом и знать, что мы не вместе, и вместе никогда не будем.

— Ну и пусть придуманные наши отношения! — я всё шила и шила, всё клала стежки и клала, расцвечивая акулий бок, приглушая боль, выплёскивая чувства. — Пусть! Всё равно мне большее и не светит: кто я и кто он? Хоть посмотрю на него. Вот приду завтра, просто загляну в двери, будто ошиблась. Если узнает, зайду, спрошу о здоровье.

Кусимир совсем не слушал меня — спал, свернувшись неуютным комком в одеяле, и только беззащитно торчащие позвонки ровной дугой выглядывали наружу. Эх, ты, лысое безобразное чудовище!

Я никогда не хотела сфинкса, они же фу, некрасивые. Да ещё и кота. Я мечтала о сиамской кошечке, ласковой, пушистенькой, плюшевой. И мама знала об этом. Но однажды принесла в дом вот это лысое чудовище — какое-то тощее, жалкое, заморенное.

— Это порода такая. Не хмурься, морщины останутся. Сейчас это самая модная порода, между прочим! — и почесав модным длинным ногтем с модными стразами за огромным ухом лупоглазое пугало, разложила по полочкам: — Зовут Кунашир, лоток и миски — в пакете у входа, там же — книга по уходу. Завтра куплю наполнитель для лотка. Займись.

И отбыла в ванну. Там мама могла находиться по три-четыре часа после работы, ухаживая за собой. В таком распорядке у меня было две радости. Первая: мама не доставала меня, пока была в ванной. Вторая: санузел у нас был раздельный и хотя бы танцевать под запертой изнутри дверью мне не приходилось.

Вот только в тот день, когда в нашей семье появился Кунашир, я вовсе не была рада маминой отлучке "за красотой". Это же её кот? Я не умею и не хочу заниматься вот этим ушастым, лысым, с раздутым пузом и выпирающими рёбрами чудовищем. Но кто меня спрашивал?

А бросить его одного я не смогла. Безобразный, беспомощный, дрожащий, он вызывал такую жалость, что вечером я плакала, с головой закутавшись в одеяло, прижимая его к себе в попытке согреть, когда мама, наконец, выключила телевизор и ушла спать. Она не поинтересовалась, как я устроила малыша и как у него дела, сыт ли он, хорошо ли ему.

Да и потом, когда котёнок подрос, из-за склочного и злого характера его благородное имя «Кунашир» превратилось в актуальное «Кусимир», а сам не благородный уже Кусимир, то ли в отместку, то ли потому, что документы оказались фальшивыми, не принял маму: на руки к ней не лез, не ластился, не мурчал, даже если был смертельно голоден. И если она пыталась его взять на руки или, не дай бог, повоспитывать тапкой по попе, беспощадно драл её когтями куда придётся — руки, ноги — и рвал колготки дорогие колготки.

И хотя Кусимир всё ещё считался маминым котом, занималась им я: и прививки ему делала (его слишком рано продали), и к лотку приучала (опять же — слишком рано продали) и к когтеточке (всё то же — слишком рано продали). И всё жалела и жалела его, безобразного, тощего, мёрзнущего. А потому, покопавшись в интернете, связала ему свитерок, а потом ещё один, только уже с капюшончиком — на зиму.

Мама умилялась и сюсюкала с капюшончатым Кусимиром. Правда, на руки не брала — боялась получить царапину («Да это кошмар! Чем они свои когти смазывают, эти кошки? У меня рана на руке две недели заживала!»), но с удовольствием фотографировала его и с не меньшим удовольствием выкладывала фото где-то в инстаграме, что ли, срывая с ещё большим удовольствием бешеные аплодисменты за такого умильного модного котика.

А когда мама привезла меня в незнакомую квартиру за городом и огорошила известием, что мне теперь тут жить одной, Кусимир стал тем единственным, что показалось важным, что могло бы удержать маму.

— А как же твой Кусимир?

Мама строго улыбнулась ярко-бордовыми, цвета запёкшейся крови, губами и сказала:

— Он теперь твой. Я тебе его дарю. В нагрузку к квартире, — развернулась на высоких шпильках того же ужасного тёмно-кровавого цвета, что так хорошо гармонировал с белым её костюмом, и ушла. Ведь ей ещё нужно было добраться до аэропорта и прогуляться по кое-каким магазинчикам до отлёта…