Натянутый лук - Паркер К. Дж. (список книг .TXT) 📗
Алексий кивнул, принимая комплимент, и удивился: сколько во всем этом настоящего, а сколько — просто торговля? Эта женщина может быть кем угодно, вообще кем угодно, только чтобы выторговать более выгодные условия. Вот сейчас она мучительно сшивает кусочки материала, чтобы сделать лоскутное одеяло; она стала простой, практичной и деловой крестьянкой, чтобы деморализовать меня, ученого-белоручку из Города. Завтра она будет директором Банка, объясняя делегации фермеров, почему повысились проценты по закладным, а на следующий день кем-нибудь еще; и все это она, и она — все они, и никто из них не настоящий. Между тем мы сидим тут уже битый час с лишним, а я еще даже не начал делать то, что она сказала, а у нее такой плотный график. Очень неплохо для старого книжного червя.
— А вы единственный знакомый мне банкир, который способен процитировать три гипотезы Акадиуса в одном предложении, — ответил он. — Хотя «метафизически усиленная невербальная коммуникация» все-таки слишком большое упрощение второй книги «Аксиом», вам не кажется?
Ньесса пожала плечами, не отрываясь от работы.
— Все равно вся вторая книга построена на ложной предпосылке, как вам отлично известно. Мометас доказал это сто лет назад. Но и его опровержение, — небрежно добавила она, поднося шов к свету, — не выходит за пределы логического круга, так что все это пустая трата времени.
Алексий такого не ожидал и чуть ли не против собственной воли попросил разъяснений.
— О, все довольно просто, — ответила Ньесса. — Он приводит аналогию со светом, преломленным в радуге, а потом разрушает гипотезу, которую только что построил, сказав, что это просто аналогия. Все, конечно, очень хорошо аргументировано, но напоминает быка в стайке цыплят. Он бы умер с голоду, если бы торговал полотном.
Она права, — сердито подумал Алексий. — Либо она читала что-то такое, чего никто из нас не видел, либо дошла своим умом. Она права. Боги благие, если бы я был на тридцать лет моложе, бросил бы философию и занялся шитьем мешков!
— Интересная теория, — услышал он собственный голос, — а как насчет Беренниуса и теории неравномерного потока? Думаю, вы не станете отрицать, что на протяжении последних пятидесяти лет теорема Мометаса всегда считалась лишь отправной точкой.
— А никак. — Ньесса Лордан отмахнулась от темы одним легким движением иглы. Она выиграла первый раунд, и они оба это понимали. — Очевидно, вы знаете о предмете гораздо больше, чем я. Откровенно говоря, я бы очень огорчилась, если бы было иначе. Ну, — она тщательно свернула рукоделие и положила на колени, — перейдем к делу. Пора заняться волшебством.
— Как получилось? — с тревогой спросил мальчик. Бардас Лордан поджал губы. Сделано неуклюже.
С одной стороны, отец никогда не был с ним особенно тактичен. Когда Бардас обучался ремеслу, старик показывал, что он сделал что-то неправильно, так: вытаскивал заготовку из тисков и ломал ее о колено, добавляя несколько лаконичных, выразительных замечаний о бессмысленной порче отменной древесины. Насколько Бардас помнил, он никогда не говорил, что хорошая древесина не растет на деревьях, однако несколько раз был очень близок к этому. С другой стороны, Бардас Лордан не был отцом мальчишки.
— Ужасно, — ответил он. — Сделай снова. — Мальчишка посмотрел на него так, словно Бардас только что задушил в кулаке его любимого воробушка.
— Ох, — проговорил он, — что неправильно? — Бардас тяжело вздохнул.
— Тебе действительно нужно объяснять? Я так и знал, что ты не слушаешь. Ладно, начнем. Во-первых, утолщение должно быть ровным, а оно неровное. Во-вторых, когда делаешь спинку, то надо идти по одному годовому кольцу, иначе просто потеряешь время. Смотри, — продолжал он, показывая место, где мальчик сострогал три годовых кольца, — тут все испорчено. В-третьих, не надо трогать сучки и наросты, иначе они образуют слабые точки, и лук переломится. А ты строгал прямо по ним. В-четвертых…
— Ладно, — сказал мальчик, — я виноват. — Бардас с силой выдохнул.
— Дело не в том, виноват ты или нет, — устало проговорил он. — Ты не совершил ничего дурного. Сделал неправильно, вот и все. Да, ты испортил отличный кусок дерева, но такое может случиться с каждым. Просто… — Он снова вздохнул, на самом деле не зная, что еще сказать. — Просто пойди и сделай все снова, и на сей раз правильно. Как думаешь, справишься? Или лучше поглядишь, как делаю я, и на этот раз…
— Попробую снова, — быстро перебил мальчишка. — Я теперь все сделаю правильно, обещаю.
— Как же, — отозвался Бардас. — Во всяком случае, постарайся. А когда закончишь, подмети мусор, мы опять по колене в стружках.
Паренек исчез, а Бардас сел на скамейку. Перед ним в тисках был зажат еще один брак: хлам, по-настоящему вшивая, ублюдочная штуковина, убожество, мусор, дрянь, барахло. Она также являла собой результат нескольких недель труда и загубленных материалов стоимостью в двадцать четвертаков. Он даже несколько раз пробовал проклясть ее, но это не помогло.
— Сам дурак, что послушал, — ворчал Бардас, откручивая тиски и вынимая штуковину.
Все началось со случайного замечания, сделанного человеком, который время от времени заходил в мастерскую, чтобы продать редкую и экзотическую древесину, прибывавшую с Южного Берега, такие породы, названия которых он не знал и самих деревьев ни разу не видел. Этот человек сказал, будто однажды видел лук, изготовленный из ребер буйвола…
— Вы хотите сказать — из рога, — поправил Бардас. — Из буйволиного рога. Его тонко режут, пропитывают клеем…
— Из ребер, — твердо повторил торговец. — Очаровательная вещица, да; не более ярда в длину, рукоятка шириной с большой палец, лапки расширяются на концах. Тот тип, что показал мне его, говорил, что сила тяги пятьдесят фунтов, а стрела летит на двести двадцать ярдов.
— Он не мог говорить, что из ребер, — упорствовал Бардас. — Он имел в виду рог.
— Ребра, — настаивал мужчина. — Ребра буйвола.
На том бы дело и кончилось, если бы не его собственная глупая гордость и встреча с этим торгашом, который сказал: да, дескать, заказов на них не было, на ребра, однако в качестве особой услуги… И через месяц они прибыли, грязные, вонючие и дорогие; а уж когда Бардас заплатил такую уйму денег, то обязан был продолжать.
— Глупо, — прошептал он и повертел жуткую вещицу в руках. — В моем возрасте надо быть умнее.
Последовали многие часы кропотливой работы стругом и скобелем, чтобы обстругать кости и получить плоские ровные полосы, измерения кронциркулем после каждой дюжины движений, дабы убедиться, что полосы абсолютно одинаковы с интервалом в четыре дюйма, идентичны по ширине, толщине и сечению. Когда полоски были точно в три шестнадцатых дюйма по толщине, Бардас отложил их в сторону и изготовил деревянный сердечник из отборного бруска привозного красного кипариса, который он мучительно разогревал над кипящим котелком, закрытым куском толстой кожи, чтобы внутри сохранялся пар, до тех пор, пока дерево не стало мягче и ему можно было придать широкий, плавный изгиб на концах, чтобы сердечник стал похож на ползущую змею или верхнюю губу улыбающейся девушки. Затем он взялся за приготовление особо крепкого клея, крошил в кастрюлю мельчайшие кусочки кожи, добавлял туда кипятка и размешивал массу, пока она не достигла консистенции загустевшего меда. Закрепить кость на сердечнике оказалось кошмарно сложно; он использовал все струбцины и зажимы, имевшиеся в мастерской, сделал дюжину новых из дерева и сыромятной кожи; клей, сочившийся из соединений, повсюду растекался, отчего штуковину было почти невозможно держать. Потом потребовалась вечность, чтобы клей высох — Бардас, по своему везению, начал работу в дождливый сезон, когда влага проникает в клей и не дает ему затвердевать, — а ему нужны были струбцины для другой работы, однако он не решался снять их, поскольку потеки клея все еще оставались липкими, и Бардаса приводила в ужас мысль, что туго прижатая кость оторвется от сердечника.
