Благословение пана - Дансени Эдвард (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Глава двадцать седьмая
МИССИС ДАФФИН И ВОСКРЕСНАЯ ШКОЛА
Для викария наступили тяжелые дни, однако ничего полезного ему не удалось сделать. Он наблюдал и изучал. Всю последнюю неделю деревня будто дрейфовала наподобие брошенного галеона с насквозь проржавевшим якорем, который течение вынесло из порта в холодную серую даль. Как исчезают с глаз оставшегося на галеоне моряка, всеми покинутого и судьбой связанного с галеоном, один за другим береговые огни, так и привычный уклад, давно сложившийся и неотделимый от множества милых пустячков, которые первыми приходят на память жителям Волдинга, волею судьбы оказывающимся далеко от родного дома, понемногу исчезал из виду и терялся во Времени. Особенно болезненно воспринимал викарий, хотя и не мог бы сказать почему, то, что Блегг больше не подрезал тис в своем саду наподобие павлина. В другом саду буйно разрастались и ломались шток-розы, потому что их никто не подвязывал. И сено никто не заготавливал на зиму. Зато языческие обряды продолжались. Все это викарий видел, его печальная фигура была неотделима от вечерних сумерек, однако он ничего не предпринимал.
Если бы требовалось физическое вмешательство, викарию было бы не занимать храбрости, даже в его возрасте и даже против сотни человек. Но ведь не всегда дело в физической силе. Происходили духовные перемены, и викарий ждал помощь, он ждал помощь с того самого момента, когда все началось, и не переставал ее ждать. Телеграмма была отправлена; она стала одной из последних, посланных из Волдинга; к тому же не пришло извещение, что адресат отсутствует. Итак, викарий не сомневался, что указанного им адреса было достаточно, чтобы отыскать в Сничестере известного всем человека. Не оставалось ничего другого, как ждать.
Иногда викарий думал, что Августа молчит, давая ему понять, что он должен действовать сам. Но как действовать? У него не было сомнений в том, что лишь епископ мог дать ему совет в подобном деле. Или Перкин. То есть человек, который постоянно выдерживает духовные штормы. Моряк в неведомых далях.
Итак, викарий ждал Перкина и молился, чтобы он пришел. Один раз он в одиночестве отправился на гору и спустился с другой стороны, желая повидаться с Велкином, которого нашел в поле.
– Здравствуйте, Велкин, как там ваши бородавки?
– Да ничего хорошего, сэр. Она не может их вылечить.
Как раз этого викарий и боялся.
– Верно, разучилась, сэр, – продолжал Велкин.
– Не разучилась, а не хочет, – оборвал его викарий.
– А мне думается, сэр, она разучилась, – стоял на своем Велкин.
– Не разучилась, – повторил с горечью викарий, – не разучилась.
И он пошел прочь, все еще бормоча «не разучилась, не разучилась» и раздумывая о том, почему Этельбруда не желает помогать, когда ее помощь больше всего нужна.
Как-то утром викарию повстречался на склоне горы Томми Даффин; он остановился и заговорил с юношей, поняв по его невыразительному лицу, что нет никакого юного гения, уводящего народ от исчерпавшего себя старого образа жизни к новому; а есть тело и разум Томми Даффина, которыми завладела какая-то заблудившаяся сила по пути из прошлого неведомо куда.
– Томми, сегодня вечером ты опять будешь играть на свирели? – без всяких околичностей спросил юношу викарий.
– Не знаю, сэр.
– Как, разве ты не собираешься играть сегодня?
– Я не знаю, сэр.
Так оно и есть. Сбившаяся с пути сила. А Томми не более чем покрытый мхом камень в реке, на который путник ставит на мгновение ногу. Разве мох знает – почему?
Всю неделю вечные мелочи потихоньку возвращались обратно; вьюнки карабкались к дневному свету по живой изгороди, сорняки перекочевывали в сады и оставались там на равных со своими более красивыми родичами, крошечные растения без страха лезли в щели между ступеньками, изучающие обстановку усики начали перепрыгивать через дорожки; заслышав новости, мох, незамеченный и почти невидимый, облюбовал особенно уютные местечки и уже начал мечтать о будущем завоевании всего пространства, какого только возможно; и плющ, заслышав новости, тотчас стал планировать, верить, рассчитывать, ведь если каждый отдельный листочек хочет повернуться к солнышку, то и к усикам быстро потекут живительные соки в зловещей и непобедимой мечте растения захватить города. На лужайки явились расхрабрившиеся кролики и отыскали салат-латук; лисам тоже что-то подсказало, что они могут спуститься с гор; человек в деревне Волдинг больше не внушал страх, ибо свернул с дороги пара и стал на ту дорогу, которая была ближе к Земле и потому лучше известна лисам.
Всю неделю растения возвращались, как солдаты разбитой армии возвращаются после поражения и вновь соединяют ряды на поле проигранной битвы; войну с сорняками может выиграть любая деревня, но у разбитой зеленой армии всегда есть шанс вернуться.
И всю неделю, хотя дела в деревне шли хуже и хуже, викарий верил, будто еще не все потеряно, он лелеял надежду на то, что миссис Даффин, будучи доброй прихожанкой, накажет своего сына и положит конец его игре на свирели. Если эта надежда обманет, тогда останется только Перкин.
Тем временем наступило воскресенье, миновали пять дней после того, как викарий отправил Перкину телеграмму, шесть дней, если считать тот день, когда Перкин получил ее, а за семь дней ничего не стоило дойти из Сничестера до Волдинга даже старому человеку: можно было и быстрее. Прихожане вновь собрались в церкви. Казалось, еще не все кончено. Но викарию не удавалось разглядеть радость на лице Августы, сидевшей в первом ряду.
Ничего особенного он не стал говорить в своей проповеди. Не было смысла. Викарий ждал совета от Перкина, а еще он надеялся на миссис Даффин, чью шляпку отлично видел с кафедры; ему казалось, что еще не поздно отвести беду. В это воскресенье наступила очередь миссис Даффин вести занятия в воскресной школе. Если она не отказалась от этого, если пришла в церковь, дела в деревне обстояли не так плохо, как могло показаться на первый взгляд, что бы ни происходило с миссис Энд. Занятия в воскресной школе начинались в три часа, и викарий решил встретиться с миссис Даффин до занятий.
Хотя впрямую викарий не приказывал своим прихожанам уйти с опасного пути, все же он прочитал две первые заповеди с редкой для него торжественностью. Да еще после первой заповеди, которую он произнес взволнованным высоким голосом, викарий сделал паузу, чтобы божественные слова глубоко проникли в души людей. Наверное, они проникли, однако в дни бедствия нужно больше, чем это. Когда служба закончилась, Августа ни словом не обмолвилась о проповеди, но викарий знал: его жена поняла, что он готов действовать. И он будет действовать, когда придет Перкин.
Вновь им встретились выходившие из церкви мистер и миссис Даффин, но Томми с ними не было.
– У вас ведь сегодня занятия в воскресной школе? – спросил викарий. – Правильно, миссис Даффин?
– Знаете, сэр…
– Да, правильно. Она сама сказала утром, – ответил Даффин вместо жены. – Она придет, сэр.
– Знаете, да, я приду, – проговорила миссис Даффин, – но…
Это все, что викарию надо было знать.
– Ну и хорошо, – сказал он.
Придя домой, Анрел с веселым видом уселся за обеденный стол, чего с ним не бывало уже довольно давно. Воскресная школа, в конце концов, более, чем уравновешивала отсутствие из-за миссис Энд обычной школы. Пока работает воскресная школа и люди приходят в церковь, еще есть надежда на правильную жизнь в приходе, какой бы враг ни вторгся в него. Если миссис Даффин не покинет воскресную школу, если оправдаются ожидания, связанные с Перкином, то все еще можно будет поправить. Викарий несколько приободрился, однако Августа молчала и на лице у нее было такое выражение, что если поглядеть не впрямую, а украдкой, то можно было уловить выражение откровенного ужаса.
Так или иначе, но время тянулось невыносимо медленно; около трех викарий вышел из дома, чтобы приободриться самому и ободрить тех, кто соберется в маленькой комнатке, в которой, по его представлению, христианство должно было еще долго одерживать верх над язычеством. По дороге ему не встретилась ни одна живая душа, пока не показалась миссис Тиченер, шедшая ему навстречу от воскресной школы. Старуха поняла, куда он направлялся.
