Тени сумерек - Белгарион Берен (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
— Что ты сказал старику, когда вы прощались?
— Сказал, что если он будет жив в тот день, когда лорд Маэдрос пойдет на Ангбанд — то пусть он снимает всю деревню с места и бежит на юг как можно быстрее. Пусть они забудут о домах, имении и урожае — спасаются, как из огня. Ибо это и будет огонь. А если он умрет прежде чем увидит тот день — пусть перед смертью свяжет Радду клятвой сделать это.
— Когда ты так говоришь о будущем, я тебя боюсь.
— Когда я так говорю, я сам себя боюсь. Как бы мне хотелось не знать всего этого и не думать…
Лютиэн замедлила ход своего коня, приведенного Нимросом — чтобы взглядом попрощаться с той горой, где они провели последний месяц лета.
— И куда же мы едем теперь? — спросила она.
— К замку Даллан, в такую же глушь, как и здесь.
Он вдруг тепло усмехнулся.
— Ты видела, как человек умирает. Может быть, увидишь, как человек рождается.
Человек рождается в муках.
Хотя Даэйрет вопила больше от страха, чем от боли, а с другой стороны — чем больше она боялась и вопила, тем сильнее сжималась внутренне и тем страшнее была боль. Лютиэн пожалела о Даэроне, который знал такие песенные чары, что могла бы уснуть даже рожающая женщина. Увы, Даэрона нигде поблизости не было. Берен предложил свой способ, который людские лекари иной раз применяют к тяжелораненым, чтоб не дергались и не мешали врачам: огреть колотушкой по голове. Сказал он это довольно громко; услышала Даэйрет или нет, но вопить и требовать дурманного зелья перестала. Теперь, когда ее скручивало, она только громко стонала и кусала край покрывала. Берена бедняжка по-прежнему боялась больше всего на свете.
Но, когда схватки перешли в потуги и Лютиэн подняла девочку с постели, она снова задрожала в страхе.
— Нет… Так нельзя… я не могу… Он упаде-о-о-от!
— Не говори глупостей. Присядь, как в отхожем месте, крепко держись за столб и тяни так, словно хочешь выдернуть его из земли.
Даэйрет вцепилась в кровельный столб как в родную мать. На то, чтобы спорить, сил у нее больше не было — ребенок пошел. Два усилия, понадобились девушке, чтобы разрешиться от бремени. Перерыва между первым и вторым хватило только на то, чтобы сделать несколько больших вдохов. Она уже не стонала и не вопила: вся полностью ушла в последний рывок. Крошечное тельце выплеснулось в ладони Лютиэн, стремительно меняясь в цвете — от темно-синего до густо-красного. Лежа на руках личиком вниз, младенец откашлял воду утробы и заплакал. Юная мать тоже разрыдалась.
— Нет, — Лютиэн остановила ее, когда она попыталась встать. — Еще послед.
— У меня ноги сводит! — простонала Даэйрет.
Лютиэн ловким движением обернула дитя в холст, отсосала и сплюнула остатки влаги из носика. Она не знала, дожидаются ли люди рождения последа, чтоб перерезать пуповину, как эльфы — или у них другой обычай. Даэйрет ничего не сказала на этот счет, и она решила дождаться. Когда послед плюхнулся на пол, она быстро сунула малыша в руки матери (все это время он горланил не переставая), перевязала пуп и отсекла пуповину ножом.
— Теперь ложись в постель и постарайся заснуть, — она улыбнулась Даэйрет. Та слабо кивнула — силы уже оставляли ее.
Лютиэн осталась рядом еще немного — чтобы проверить, не открылась ли кровь. Нет, все было хорошо, кровь текла не больше, чем обычно. Малыш отыскал грудь и успокоился. Лютиэн прикрыла мать и ребенка двумя одеялами, отошла к двери и тихо позвонила в медное кольцо.
— Полей мне на руки, — сказала она служанке с обиженным лицом.
Та, продолжая дуться на то, что ее не допустили до родов, исполнила просьбу и, подавая полотенце, проворчала:
— Ну, хоть прибраться тут теперь можно? Или я и для этого не гожусь?
— Да, приберись. Похорони послед в саду.
Ее обида нисколько не трогала Лютиэн — как только она увидела, что женщина собирается приступить к делу, не помыв рук, как сразу вспомнила рассказы Моррет о «родильной горячке», от которой нередко умирают человеческие женщины, и выставила признанную деревенскую повитуху за дверь бани. Правда, когда она уедет, женщина, скорее всего, возьмется за старое. Может ли Берен запретить ей подходить к роженицам, не помыв руки? А Брегор? Все-таки он хозяин здешних мест.
— Ну что? — спросил Берен, ожидавший на дворе. — Глотка у парня матушкина, я уже слышал. Или это девчонка?
— Мальчик. Здоровый и крепкий, хотя и маленький. Я никогда не видела таких маленьких младенцев! Он как котенок, у тебя в горсти поместится полностью.
— Так и родители не то чтобы вышли ростом…
Он немного погрустнел, вспомнив о своем оруженосце. Он часто вспоминал о нем, и Лютиэн искренне жалела, что не знала мальчика живым.
— Да и девка все-таки не в том возрасте, чтобы спокойно родить, — продолжал Берен. — Если я все правильно посчитал — а зачали они после битвы в долине Хогг, это единственная ночь, которую Руско провел не в моей палатке — то она немножко не доносила. Сейчас начало гвирита, а она должна была родить где-то около Долгой Ночи.
— Я не знаю ваших сроков и времени полного созревания ваших женщин, — вздохнула Лютиэн. — И я устала. Пойдем спать…
…Замок Даллан не был такой же глушью, как замок Ост-ин-Риан, он был глушью еще большей. Но места здесь были на удивление прекрасны. Лютиэн уже видела красоту Эмин-на-Тон, спокойную и величавую — красота Гвайр в сравнении с ней была дерзкой. Почти отвесные стены невысоких гор сходились в причудливый лабиринт зеленых долин, длинными и замысловатыми извивами спускающихся к Ладросу. По дну каждой долины бежала речка, что питалась от ледников, и на той, по которой они поднимались, Лютиэн насчитала шесть маленьких водопадов. Седьмой был здесь, возле замка, и в выбоине под ним женщины замка и деревни обычно стирали белье.
Здесь меньше сеяли и больше пасли скота. В каждой семье была корова и ближний ледник люди делили на участки — кому где держать изделия из молока. В деревне Рианов сбивали мало сливочного масла; в деревне Даллан сбивали не только для себя, но и на продажу: сливочное масло до войны охотно брали перекупщики, продававшие его потом гномам в Друне, которые были охочи до этого масла не меньше, чем до земляного. Сейчас гномы в Друн еще не вернулись, но на это была твердая надежда.
— Ну что? — спросил Брегор, когда они поднялись в замок. — Жива ли она? А дитя?
Он полюбил приемную дочь, хотя и часто ворчал, а порой даже кричал на нее. И сейчас не спал, волновался, то ли боясь пойти и прямо спросить, то ли не желая нарушать обычай, согласно которому баня во время родов для мужчин запретна, как и все вещи роженицы.
Берен успокоил его и налил всем троим эля. Старик пригубил и ни с того ни с сего спросил:
— А ты знаешь, что в деревне считают это дитя твоим?
Не нужно говорить человеку таких вещей, когда он пьет. Лютиэн несколько раз стукнула мужа по спине, он откашлялся и просипел:
— Это кто же пустил такой слух? Неужели она? Да она скорее сказала бы, что сошлась со змеей!
— Да нет, — поморщился Брегор. — Просто когда к ней лезли — от кого, мол, дитя — она надувалась и супилась: не скажу. А ведь это земли Беорингов, и замок ваш… Руско твоего здесь не знали почти… Вот и решили, хе, что замок ты пожаловал своему байстрюку. Через мать.
— Головы поотрываю брехунам, — прорычал Берен.
— Только докажешь этим, что сплетники не зря болтают.
Берен беспомощно посмотрел на Лютиэн и она поняла его страх: ужас, что она поверит этой выдумке. Да, наверное, человеческой женщине легко было бы в это поверить — ведь делал же Финрос Мар-Риан детей двум женам. Но Лютиэн знала, что ей Берен никогда и ни в чем не солгал.
— Я знаю, что это не так, — улыбнулась она.
— А остальные пусть болтают что хотят, — Берен с облегчением вздохнул.
Самое удивительное во всем этом было то, что сельчанам и в голову не приходила простая мысль: а ведь Берен может обидеться. Они не считали зазорной для мужчины молву о его… кажется, на их языке это называется «блуд». Или «блядки». Первое слово можно было говорить при всех и вслух, второе нельзя — и Лютиэн никак не могла получить от Берена вразумительного объяснения, почему слова делятся на пристойные и непристойные и почему нельзя именовать то, что, как считается, можно делать. Однажды за вечерей Лютиэн совершенно поневоле вогнала в краску Брегора, сказав при нем слово, которое, видимо, не приличествовало женщине (хотя это слово она сама услышала от женщин в деревне Рианов).
