Питомец (СИ) - Сапегин Александр Павлович (серии книг читать бесплатно .TXT) 📗
Корк, опрокинув пойло в глотку, стукнул донышком кружки по столу и невидяще уставился в одну точку. Охотник уже думал, что мастеровой завершил рассказ, как тот тяжело вздохнул и разлепил губы:
- Да, кум заглядывал вчера... С кувшинчиком, да... Я-то уж было дело обрадовался... да, а кум, значиц-ца, его кверху дном перевернул и бает, шо, мол, вот таким и нашёл его на куче костей, от того гадского свина оставшихся. Пустым, да... Врет поди - как сейчас помню, что кувшинчик-то, эт-самое, на дереве остался висеть. А в нём, то-самое, ещё с треть оставалось.
Корк пошарил в карманах, надыбав в них горсть разнокалиберной мелочи. Бросил на стол пару монет и, пошатываясь, он пошёл на выход. Догрызя рульку, охотник направился следом. Пьянчужке придётся поделиться информацией относительно места расположения полянки. В дверях охотник столкнулся с рыбачьей ватажкой. Дети озёр и морей, взяв хороший улов, пришли поделиться деньгами и новостями с посетителями заведения.
Зря охотник вышел, он мог бы услышать много чего интересного...
*****
- Так, ить, - пожилой, обветренный суровыми ветрами рыбак, лысина и красный нос картошкой которого делали его похожим на морячка Папая, жадно приложился к кружке с пинтой холодного пива.
- Так ить, - повторил он, смахнув с длиннющих усов пивную пену.
- Каюк, карош итькать, до печёнок ужо достал, как нежрамшая чайка воплями. Ты кажи, вы как желтобрюшку* умудрились взять? Не сезон ж.
- Какой не сезон?! - возмутился один из рыбаков. - Месяц как из ведра лило, по большой воде вся рыба в море спустилась.
- О! - незаметно обтерев жирные пальцы о подол рубахи соседа, двойник Папая гордо подбоченился и обвёл собравшуюся компанию из дюжины, таких же, как он рыбаков-ватажников, орлиным взором. - Бурко, ты ухи почисть и серу из них выбей, я-ж ужо баял, что нам рург жевтобрюху в сети загнал.
- Горазд брехать, Каюк! - сплюнул сухой как жердь плюгавый мужичок из ватаги бородатого великана Бурко.
- Собаки за плетнями брешуть, а я дело баю, Мурк! - Каюк облил недоверчивого коллегу презрительным взглядом.
- Ну-ну, - метнув недоверчивую искру через сощуренные глаза-семечки, ухмыльнулся Бурко, - ты ишшо кажи, шо вы со сродственником того рурга заместо дворовой псины натаскали. Кабыздох захованные кости иш-шет, а рург рыбу полюет. Ловко измышлено!
- Ить, чего не было, того не было. Эту зверюгу ишшо попробуй приручи..., - понурился Каюк.
- Шо так? - содрав шкурку с вяленой придонки*, спросил один из заинтересованных слушателей.
- Ить, он, ирод проклятущый до энтого нам все одностенки* подрал.
- Шо-то ты совсем завираешься, - сказал Мурк, разливая из запотевшего кувшина пиво в подставленные кружки ватажников. - Как же-ж вы без сетей?
- Усю ночь тачали. Умудохались як волы на пашне. Даже Гнеську и Руму крючки выдали, но сделали, - гордый за себя и товарищей, ответил Каюк, подставляя кружку под белопенный напиток. - А на утренню зорьку, токмо мга с губы* потянула, как рург тут как тут. Крылами, как гусак, хлоп-хлоп, уселси на мачту, ажна фелюка закачалась и глазками зырк-зырк. Ишшет, чаго бы ишшо учинить.
- Тпру, не гони, не жеребец чай, - притормозил рассказчика Бурко. - Ты кажи, пошто он осерчал и сети драл?
- Дык, это чёрное исчадие - демоново отродье, с утра над фелюкой кружило, а когда мы сети потянули, на мачту уселси, аж круги по воде от фелюги пошли. Страхолюдина такая, не приведи Пресветлая. Струхнули мы-то с Румом чуток, чаго тут говорить, как яго увидали. Малой мухой вниз нырнул, а я бочком-бочком к сродственнику двинул.
- А Бом?
- А Бом, сродственник мой, вы ж яго знаете, кады рыба в сети, яму улов глаза застилат. Язык прикусил от вожделения, и киняку* из неводов в чан кидат, а ентот... по мачте аки кошка вниз слез, и киняку таскат. Здоровушшый, шо псина сторожевая. Да куды там псу, он больше Мурка будет, прости Пресветлая. Когти, как кинжалы, зубищи белыя, вострые, чешуя на солнце, словно на зеркальном карпе блестит, токмо чёрная, боязно трогать такого, он сам, кого хошь тронет и не заметит. Мы всей ватагой вылупились на енто преставление, а он хвать рыбёху лапой, и в пасть. Хвать, и в пасть. На всё озеро от удовольствия урчит, утроба ненасытная. Бом от наглости такой осерчал безмерно, за багор ухватилси и ну рурга гнать, а Рум отцовый самострел достал, оказыватса он за ём бегал, и пальнул по твари.
- Попал? - проведя пятернёй под красным носом-пимпочкой, озвучил волновавший всех вопрос Вул, широкоплечий матрос с богатыми рыжими бакенбардами.
- Какое там, - махнул рукой Каюк. - Рург, ширк так в сторону, токмо болт зазря утопили. На крыло встал, падлюга крылатая, и... парус нам спалил. Насилу потушили, а вечером на бивак наведалси, ирод, семя гадское, и сети, шо сушить вывесили, подрал.
- Отмстил, стал быть, рург за багор и болт! - хохотнул Мурк, остальные поддержали.
- Отмстил, - печально кивнув, подтвердил Каюк. - Но мы ужо не совсем серыя и бестолковыя, поняли, ежели не задарить чем этого ухаря, житья и покою, он нам не даст. Видно Пресветлая наказание за грехи наши тяжкие нам отрядила. Тута волей неволей все прегрешения вспомнишь и шо третьего месяца храмова десятина не плачена... Рум, бестолочь, сызнова мыслил рурга пристрелить, едва уняли. Ежели опять промажет, шо тогды ладить? А как тот в отместку фелюку спалит? С яго станется, бестия проклятущая. И шо опосля? Седмицу пёхом до ближайшего стана топать? А как жить опосля? У мене четверо по лавкам, жинка сродственникова пятярым носы подолом утирает. На паперть, подаяние просить? Вломили Руму, дабы поперёд батьки не лез, и тварь летучую не злил. Помолились, покаялись. Бом вынул копчёную гуску из мажеского лабазу, шо мы надысь на имаченском* торгу укупили... Добрый лабаз был, две седмицы съестное в ём не портилося и не сопревало... Вытащил, значит, Бом гуску, и со всем вежеством протягивает её рургу, а у самого ноги от страху ходуном ходют. Да и мы недалече ушли, у мене не токмо ноги тряслись - душа в пятки спустилась и тама колотилась. Нечистый его знает, чего тому в башку рогатую взбредёт. Такой равно и гуской, и сродственником заесть может не подавится. С одним гнилым самострелом и ножами мы пред ним, шо козляты малые пред матёрым волком. Задерет и не заметит. Бом трясётся осиновым листом, но руки с закусью тянет. Мол, не гневайся, чудище поганое, отведай лучше от нашего стола, не побрезгуй, шоб тебе до смерти икалось, и кости поперёк горла встали. У меня самого от духа гускового слюна по подбородку потекла. Мы ж яё на аменини Бомовы приховали, да вот пристало отдарить.... А жрать как захотелось, шо мочи нет. Оно завсегда так - перетрухаешь, потом лопаешь в три лопатки..., да. Рург гуску в один присест проглотил, да по своим делам умотал. Мы уж возрадовались - отвязались от гадёныша. Ан, нет. Тока-тока в море* вышли и сети кинули - нарисовался проклятущий, круги на головами нарезает. Резал он так, резал, вдруг крылы сложил, и в воду бултыхнулся. Четверть часа нырял, бошка ейнова то тут, то там промеж волн мелькала. То ближе, то дальше. Мы со сродственником уж не знали, что и мнить, а как сети потянули, так докумекали. Рург косяки рыбьи в ловушку загонял. Еле-еле ту рыбку втянули, думали всё - потопнем. Да улов-то какой, хвосты один к одному! Жевтобрюшка вся с локоть длиной, киняки как на подбор - жирные, ни одного побитого. Тут и рург из воды вылез, по борту в фелюку вскарабкался, на Рума шикнул, да так, шо мы с Бомом сами чуть в штаны не наложили. Такого страху натерпелись, не приведи Пресветлая, шо никакими словами не передать, а рург два хвоста на месте сожрал, а потом, - Каюк, неопределённо покрутил рукой, - я порассудил, шо никакая он не зверюга. Ента бестия головастее всех нас вместе взятых будет. Он знаете, шо уделал? Открыл мажеский лабаз, накидал тудыть жевтобрюх и улетел, - Каюк оборвал фразу и надолго присосался к кружке с пивом.
