Книга без переплета - Гарина Инна (мир книг TXT) 📗
— Ни табуреточки, ни хотя бы горсточки соломы, — горестно сказал он, пристраиваясь на полу у стены. — Добрый у тебя хозяин. Щедрый и гостеприимный.
Ответом ему послужило холодное молчание.
— И кормит он своих постояльцев, похоже, желчью и ядом, — продолжал Баламут, поудобнее вытягивая ноги. — Но ты выжил, как я погляжу, на таком рационе. Может, и я выживу.
— Недолго тебе осталось жить, — злорадно сообщили из клетки. Полагаю, денька три, не больше.
— Что ж, значит, мне повезло. В иных случаях лучше быть убитым за ненадобностью. Тебе-то, как погляжу, не пошло на пользу твое всезнайство. Или, может, я не прав, и ты всем доволен? Ты состоишь в шпионах у своего хозяина или просто служишь ему источником знаний?
— Я в плену, как и ты, — оскорбленно напомнил человечек и скрестил ручки на груди.
— Да? И как же ты попал к нему в плен?
Ответом было весьма ядовитое:
— А ты?
— По глупости, — после некоторого размышления ответил Баламут. — И от чрезмерной самонадеянности.
Птицечеловечек смерил его недоверчивым взглядом.
— И ты так легко признаешься в этом?
— А что же еще остается делать? — Баламут усмехнулся. — Ужели врать, что причиной пленения послужила моя необыкновенная осмотрительность? То-то было бы странно! Нет, и на старуху бывает проруха…
— А коварство врага? — сердито осведомился его собеседник. — А сети, сплетенные с применением соблазна?..
— Конечно! — с готовностью подхватил Баламут. — Это само собой! И все же самый мудрый из мудрых и самый осторожный из осторожных может однажды зазеваться, и ничего постыдного в этом нет.
Человечек немного помолчал.
— Ты и вправду так считаешь?
— Ну… себя я, конечно, не могу назвать мудрейшим из мудрых, признал Баламут. — Но я знавал таковых. И своими глазами видел, как достойнейшие мужи клевали на приманку, потому что враг знал, как воспользоваться их слабостью.
Он не стал говорить своему озлобленному товарищу по несчастью, кто именно готовил эти приманки и кто клевал на них, и с любопытством ждал ответа. Удивительный человечек интересовал его в данный момент гораздо больше, чем все, что находилось за пределами башни, ибо выбраться отсюда он покуда не видел возможности. И чутье говорило ему, что единственный, на кого можно возложить хоть какие-то надежды, и есть этот сварливый крылатый малютка. Разговоры с ним, однако, требовали определенного искусства. Все знает, ишь ты! Похоже, одного только не знал — что попадет в клетку. «На его месте, пожалуй, я бы тоже взбесился», — подумал Доркин, бросив на птицечеловечка короткий взгляд искоса.
Малютка задумался надолго.
— Трудно поверить, что тот, кто все знает, способен с открытыми глазами войти в ловушку, — неохотно сказал он наконец. — Но так случилось… должно быть, ты прав, дурак.
Баламут поморщился. Обращение «дурак» ему совсем не нравилось. Однако препираться из-за этого не хотелось, особенно когда только-только забрезжила надежда на взаимопонимание.
— Все знать — никому не под силу, — задумчиво сказал он. — Означает ли подобное твое утверждение, что ты знаешь прошлое и будущее и можешь проникать в мысли других и видеть события, разворачивающиеся вдали от тебя?
— И это, и еще многое другое, — серьезно отвечал крылатый человечек. Я из племени чатури, вещих птиц. В нашем мире хотя бы увидеть одного из нас — и то почитается великим счастьем. А уж чести говорить с нами удостаиваются лишь избранные, те, на кого указывают боги. Да и им мы не открываем всего, что знаем, ибо происходим от райских птиц, и приказывать нам не может никто!
Доркин обдумал слышанное и сказал почтительно:
— Прости меня за дерзость, вещий чатури. Я не знал… в нашем мире о вас и не слыхивали.
В желтых глазах засветилась подозрительность, но чатури на этот раз сдержался.
— Ладно, прощаю.
— Расскажи мне о том, кто держит нас в плену. Мое невежество простирается так далеко, что я даже этого не знаю.
Баламут высказал свою просьбу так смиренно, как только мог. Но номер не удался. Крылатый человечек фыркнул и ядовито ответил:
— Мои знания стоят дорого, шут.
На сей раз сдержаться пришлось Баламуту. Он призвал на помощь все свое самообладание и мирно поинтересовался:
— Чего же ты хочешь в качестве платы за ответ на такой простой вопрос?
— Я хочу только одного — свободы, — с неожиданной яростью сказал чатури, вцепляясь ручками в прутья клетки. — Но не в твоей власти, человек, дать мне ее.
— Давно ты в плену?
— Давно. Тебя еще не было на свете, когда он ухитрился поймать меня. И с тех пор, все эти долгие годы, он дразнит меня обещаниями отпустить на свободу после того, как я отвечу на еще один, всегда еще один вопрос… и вырвав из меня ответ, смеется надо мною.
Чатури разжал ручки и отвернулся. Два крыла дивной расцветки — алой, белой, черной, золотой, синей, серебряной — взметнулись и укрыли его с головою. И столько человеческого отчаяния было в этом жесте, что сердце Баламута дрогнуло.
— Прости меня, — сказал он, на сей раз вполне искренне. — Если б я мог, то подарил бы тебе свободу прямо сейчас.
С этими словами он поднялся на ноги и, приблизившись к клетке, принялся разглядывать ее. Дверцы в ней никакой не было. А прутья, когда он попытался коснуться их, отбросили его руку, как внезапно распрямившаяся пружина.
— Клетка зачарована, — не поворачиваясь, глухо сказал чатури. Оставь.
Баламут машинально потянулся за кинжалом и обнаружил его на месте, за голенищем сапога. Это на секундочку отвлекло его.
— Что за тупица стражник! Не обыскать, оставить кинжал… Однако посмотрим, может быть, все-таки существует способ снять эти чары, пробормотал он себе под нос, обнажая лезвие и любовно поглаживая его.
— О, да! — саркастически воскликнул чатури, опуская крылья и поворачиваясь к Доркину. — Этот способ очень прост, человек. Кровь… когда она брызнет из твоего сердца на прутья, металл растворится, и я обрету свободу. Ты готов пожертвовать жизнью ради меня?
Доркин невольно отшатнулся. Птичьи глаза засветились мрачным удовлетворением.
— Отойди от греха, — горько и насмешливо сказал чатури. — Вдруг эти чары таковы, что кинжал твой оживет и сам…
Баламут поспешно отступил от клетки.
— Кстати, должен тебе заметить, — тут же ехидно заговорил чатури, что стражник не тупица. Оружие твое бесполезно, ибо ты никого здесь не сможешь убить им, кроме себя самого.
— Это еще почему?
— А потому, — охотно объяснил птицечеловечек, — что здешние стражники — не живые существа из плоти и крови. Они — порожденья нематериальной энергии и неуязвимы для материального оружия.
— Святой Паприк! — воскликнул Баламут. — Что еще за чертовщина! Какая энергия? Ты можешь говорить понятней?
— Не могу, — с удовольствием сказал чатури. — Будь рад и этому.
Баламут несколько секунд смотрел на него в упор, испытывая нестерпимое желание свернуть-таки птицечеловечку шею, потом кое-как взял себя в руки.
— Благодарю. Если все знания твои столь же неприятны, как это, то у меня, пожалуй, больше не будет к тебе вопросов.
Он резко отвернулся, отошел от клетки и вновь уселся на пол. И чтобы успокоиться, принялся полировать лезвие кинжала подолом рубахи.
Чатури некоторое время наблюдал за ним молча. Потом принялся насвистывать на разные голоса, довольно мелодично и приятно, но Доркин упорно не обращал на него внимания. Вдоволь наполировавшись, он полюбовался своей работой, затем спрятал кинжал и со вздохом растянулся во весь рост на полу. И как только он закрыл глаза, демонстрируя желание заснуть, проклятая вещая птица заговорила.
— Ты, кажется, хотел знать, у кого мы в плену? Что ж, покуда он забыл о тебе и к нам не торопится стража с дальнейшими указаниями, я, пожалуй, кое-что тебе расскажу. Не слишком много, поскольку ты не отмечен богами, зато бесплатно…
