Алракцитовое сердце. Том II (СИ) - Годвер Екатерина (библиотека книг .TXT) 📗
Музыкант на помосте все пел и пел – о любви и о предательстве, об отчаянии и надежде, – пел и безбожно фальшивил; казалось порой, что делает он это специально – чтобы слушателям легче было петь вместе с ним.
– X-
Беспрепятственно пройдя через темную комнату, Деян было понадеялся, что чародей, одурманенный лекарствами, спит. Но стоило только усесться на мягкий тюфяк, как темнота негромко окликнула его:
– Деян.
– Что?
Но темнота молчала.
Так и не дождавшись ответа, Деян, переборов неохоту, встал, запалил свечу и прошел к кровати чародея. Прислуга когда-то успела проветрить комнату и отскрести пол: больше не было духоты и смрада, и можно было ходить, не боясь вступить Владыка знает во что. Синюшная бледность с лица Голема почти сошла: он больше не выглядел смертельно больным; скорее, смертельно уставшим.
– Рад, что тебе лучше, – сказал Деян.
– Если бы я здесь умер, это было бы немного некстати. – Голем слабо усмехнулся.
– Так что ты хотел? Я слушаю.
– Лучше расскажи, где ты нашел эту женщину?
– Харрану? Капитан к ней отвел. Они вроде как давно знакомы. – Деян посчитал, что подробности Голему знать будет излишне; во всяком случае, сейчас.
– Так я и думал. – Голем действительно удовлетворился кратким ответом. – Ну что, осмотрелся здесь худо-бедно за два дня? Как тебе город?
Деян вздохнул украдкой. К счастью или нет, но чародей явно не был настроен ругаться; просто хотел поговорить. Услышать что-нибудь хорошее, наверное.
– Нынче не лучшее время, чтоб осматриваться. – Поколебавшись на мгновение, Деян пододвинул себе табурет и сел. – Город, ну… Странный он. Не так я себе это представлял.
– Как – не так?
– Ну… Больше, выше. Совсем не похожим на Орыжь. С большими каменными домами, внушительней, красивее… Чище. – Прямо признаваться чародею, что Нелов кажется ему отвратительной смрадной дырой – «и стоило ради такого стремиться в большой мир?» – не хотелось, но Голем понял и сам:
– О мире по одним сказкам и россказням пьяным судить неверно, – сказал он. – Города бывают всякие. И гаже этого, и лучше, много лучше… Хотел бы я снова увидеть Ирталь! – Чародей улыбнулся. – Но его нет больше: забрало море – еще на моей памяти… В юности я был дурак: мне редко нравились города, непригодные для войны. Но знатоки называли Ирталь чудом рук человеческих; там было на что посмотреть. Джеб бы рассказал лучше, но кое-что помню и я.
Голем начал подробно и скучно рассказывать о прекрасных белокаменных статуях, о державших крыши святилищ огромных колоннах, о каналах и бьющих из камня фонтанах и других чудесах.
Вопреки обычному, Деяна рассказ совсем не увлек: слишком много всего за прошедший день он услышал; слишком много тяжелых мыслей ворочалось в голове, и эта очевидная и неуклюжая попытка чародея его развлечь только добавляла им веса.
– Рибен! Почему ты не злишься? – не выдержав, перебил он. – Не задашь мне трепку?
– А должен? – Голем вскинул брови в картинном недоумении.
– Не валяй дурака! – сердито сказал Деян. – Я оскорбил тебя. Несколько раз. На виду у всех. Перед тобой знатные господа на карачки бухаются, рассердить боятся, а тут… Кто ты – и кто я…
– О как! – Голем присвистнул. – Раньше надо было думать, «свободный человек», кто ты и кто я. Много раньше, а теперь уж поздно переигрывать. Тебе так не кажется?
– Может, и кажется. А только ты не увиливай, – проворчал Деян. – Я еще не забыл, как ты старику Беону ребра крошил за длинный язык. Едва насмерть не убил. А со мной тут лясы точишь.
– Ваш старик оскорбил мою жену и всех моих людей, с умыслом, и получил то, чего добивался. Смекаешь, в чем между вами разница? – Голем усмехнулся. – Деян, бывают случаи, когда я не могу сдержать себя, это верно, но если бы я кидался с кулаками на каждого, кто повышает на меня голос, Радислав дал бы мне отставку, а люди прозвали бы Безруким, потому что кулаки я стер бы по локоть. – Он помолчал немного. – А бросайся я на тех, кто пытается мне помочь, то не прожил бы на свете и полувека. К тому же ты везунчик… Днем я не мог и руки поднять; а до нынешнего часа у меня было навалом времени остыть. Но если ты настаиваешь на том, чтобы получить по лицу, – так и быть: только давай подождем до завтра: темно нынче – боюсь промазать.
– Опять все к шутке сводишь, колдун, – со вздохом сказал Деян; но от сердца немного отлегло. – И что прикажешь с тобой делать?
Голем, скривившись и сцепив зубы, осторожно сел в кровати.
– Раз уж ты спросил – помоги встать, – чуть задыхаясь, сказал он. – Если так пролежу до утра, завтра совсем двинуться не смогу: руки-ноги слушаться не будут.
Деяну, которому в свое время приходилось лежать без движения по многу дней, это чувство было хорошо знакомо, так что он без лишних слов пригнулся и позволил обхватить себя за шею.
Чародей навалился на его плечо всем весом; первые пять шагов до стены дались с огромным трудом. Но обратный путь оказался уже полегче.
– Я слышал, как вы говорили с Харраной. Твои дела в самом деле настолько плохи? – спросил Деян. – Не сейчас…Вообще.
– Не думаю, чтобы у меня или у Харраны хватало знаний наверняка судить об этом, – отозвался Голем, когда они снова добрались до стены.
– Хоть на один вопрос ты можешь сегодня ответить прямо?
– Не на этот, Деян. Не на этот.
– Ладно. – Деян сглотнул отчего-то вдруг подкативший к горлу ком. – Знахарка, что лечила меня, тоже всегда говорила надеяться на лучшее, если худшее от нас не зависит…
– Она была мудрой женщиной.
– Разве может мудрый человек быть сумасшедшим?
– Будь здесь старина Фил, он сказал бы, что не просто может, но даже обязан: в противном случае жизнь мудреца будет слишком скучна.
– А сам он, надо полагать, частенько сетовал на скуку?
– В яблочко! И обзывал скудоумными неучами не знавших скуки юнцов вроде меня, – сказал Голем.
– Уж на что, а на скуку Сумасшедшая Вильма никогда не жаловалась: все время что-нибудь делала, с больными возилась или лекарства готовила, или по дому. Но на ребят, случалось, ругалась. – Деян улыбнулся, вспомнив старуху; как она – невероятно давно! – кряхтя и ворча, так же помогала ему ковылять на одном костыле от стены к стене, как украдкой, чтобы он не слышал, отчитывала мальчишек, забравшихся к ней во двор и удумавших обтрясти незрелую еще сливу. – Было за что. Было…
«Господь Всемогущий! – Он осекся вдруг и замер на месте; словно небо разверзлось над его головой, окатило ледяной водой и пронзило молнией от макушки до пят. – Господи. Как я мог…»
За развлечениями минувшей ночи и утренними тревогами, за суетой длинного и тяжелого дня он забыл; начисто забыл о доме, о мясистом пальце полковника Варка Ритшофа, неотвратимой угрозой нависшем над родным клочком карты.
О том, что чародей освободил его ото всех обещаний и обязательств и что он волен был – или, вернее сказать, должен был, если ему дорог дом? – минувшим утром не метаться по незнакомому городу, пытаясь помочь чужому человеку, которому все равно невозможно помочь, а отправиться назад... И сейчас мог бы не ходить взад-вперед по комнате, а сидеть в повозке, которая с каждым часом приближала его к Орыжи.
Он не решил оставаться, нет, нет! Он позабыл – и целый день не вспоминал – о выборе, который должен был сделать; о том, что ему нужно скорее возвращаться, если он не хочет найти по приезду одни лишь мертвые тела и горелые бревна!
Осознание странной забывчивости этой было подобно удару. На миг потемнело в глазах, и сердце сжалось от жгучего стыда.
– Деян? Что такое? – Встревоженный чародей до боли сжал его плечо.
– Да ничего; просто о своих вспомнил. – Огромным усилием Деня овладел собой. – Ритшоф вчера показывал, бергичевские отряды близко грязь месят… Как думаешь, в порядке там все? Или…
Жуткие картины «или», словно настоящие, вставали перед глазами: черные остовы стен, наполовину выгоревшая, завалившаяся на бок мельница, и мертвые тела, привязанные к лопастям колеса. Только лиц было не различить – хотя бы за это Деян был безмерно благодарен своей фантазии.
