Сестры озерных вод - Вингет Олли (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗
— Сама ты… гнилая… — пролепетала Аксинья.
— Я не гнилая, я мертвая, — откликнулась зазовка, оголяя черные зубы. — Это время мое вышло, и твое выйдет. А сердце скормят мертвой рыбе. Так сказала черная лебедица, а она все знает…
— Что ты несешь? — Где-то в отдалении затрещали ветки, кто-то бежал по лесу, не разбирая дороги, кто-то живой, пылающий праведным гневом, — родня была близко, и Аксинья оборвала сама себя. — Я не разговоры вести тебя позвала, забирай мальчишку и уходи!
Степушка застонал, слабо дернулся, но воля тетки сломила бы и взрослого. Достаточно было немножко подтолкнуть его, чтобы мальчик оказался рядом с болотной тварью и застыл, окаменев от ужаса. Зазовка наклонилась к нему, высунула длинный черный язык и лизнула Степу по пухлой щеке.
— Сладкий… — Язык скользнул по мертвым губам, Аксинья могла руку отдать на отсечение, что двоился он, как у болотной гадюки. — Мы заберем его, — решилась зазовка. — Но и тот, другой… Он тоже будет нашим. Все будет наш-ш-ш-ш-е-е-е-е…
Заросли бузины затрещали совсем рядом, и на поляну выскочила Глаша. Время будто замерло. Аксинья видела, как медленно и тяжело поднимается сухая грудь названой сестрицы, как округляется рот, как сам собой вырывается крик. Самый отчаянный, самый страшный вопль матери, потерявшей свое дитя.
— Степа! — Ее голос всколыхнул весь лес.
Но мальчишка уже стоял перед болотной жижей. Гибкое тело зазовки подталкивало его к последнему шагу.
— Уйди! — выдохнула Глаша, бросаясь к ней.
Тварь обернулась — гнилой оскал растянул грязное, острое лицо болотной гадины. Клацнули мелкие зубки, тонкая рука легко толкнула мальчика в спину, и тот повалился вперед. Жижа булькнула, принимая его. Зазовка пронзительно захохотала и бросилась вслед за добычей на самое дно болота.
Жижа булькнула, принимая в себя коренастое детское тело. Леся зажмурилась. Кому-то срочно нужно было бежать, тянуться к утопающему в болоте мальчику и тащить его обратно. Кому-нибудь, только не ей. Лежке, например, который застыл на два шага впереди, тяжело дыша и вздрагивая своим тонким, но сильным телом. Хвоя хрустела под его ногами, холодные капли начинающегося дождя оседали на волосах. Леся не видела этого, но чуяла запах и хвои, и его дыхания, и мокрого меха накинутой куртки, и даже страха.
Но Олег стоял, не шевелясь. Только старая Глаша ринулась к сумасшедшей сестре, и обе они застыли у кромки поляны за миг до того, как кто-то чужой, скрытый в тени, толкнул мальчика в топь. Эта фигура, вся состоящая из мрака и тлена, сковала Лесю страхом. От нее пахло холодом и стоячей водой, страхом и смертью. Паршивый запах, который не сулил ничего хорошего.
Потому Олеся и зажмурилась, отдавая миру право самому решить, что будет дальше. А когда шепот леса вдруг сменился отчаянным криком и Леся открыла глаза, все изменилось. Одна секунда, а тела упавшего мальчика уже не разглядеть в болотной жиже. Одно мгновение, и темная фигура исчезла вслед за ним, оставив после себя лишь гнилостный смрад. Один миг, и Глаша вцепилась в растрепанные космы сестры, повалила ее на землю и принялась душить, шипя что-то бессвязное, яростное, полное ненависти.
— Тварь подколодная! — вопила она. — Гадюка дохлая! Сука смердящая!
— Отпусти, — хрипела Аксинья, пытаясь оторвать ее от себя, но тщетно.
В сухом старушечьем теле проснулась пугающая сила. Глаша прижимала сестру к земле, навалившись всем весом, ее пальцы впивались в шею Аксиньи так сильно, что побелели костяшки. Стоило на миг ослабить их хватку, как Глаша яростно завопила и принялась царапать лицо соперницы, не замечая, что та изо всех сил пытается ударить ее в живот вывернутой ногой.
— Разними их! — крикнула Леся, оборачиваясь к Лежке, но тот даже не смотрел на дерущихся теток.
Его глаза стали такими же прозрачными, как у Аксиньи. Черты заострились, он еще сильнее вытянулся, стал тонким и невесомым, еще немного, и слабый лунный свет начал бы проходить через него, не преломляясь.
— Олег! — Губы пересохли, Леся так испугалась, что даже облизать их не могла.
Лежка вздрогнул, встряхнул головой, прогоняя морок. Постояв так немного — только ветер шумел в кронах да хрипела придушенная Аксинья, — Олег ринулся к теткам, подхватил Глашу за локти и потащил. Вместе они повалились на землю.
— Уйди! — зашипела на него бабка. По впалым ее щекам расползлись багровые пятна.
«Как бы сердце не прихватило», — равнодушно подумала Леся, отходя подальше, чтобы не попасть под раздачу.
Дерущиеся бабки ее не тронули, а вот топь и мальчик, в ней пропавший, беспокоили все сильнее. Если подумать головой, не подпуская к разуму страх и сомнения, то Степушка скорее убежал по этой самой топи в лес, чем ушел в нее с головой, пока Леся стояла, зажмурившись.
— Степа! — позвала она, обхватив ближайшую осину рукой.
Лес зашумел, вторя ее голосу. Леся почувствовала, как нежно пульсирует под корой текущий сок, как дерево живет, повинуясь законам леса, незнакомым, но непреложным. Лес жил, осина жила, сама Олеся продолжала жить, а вот Степушка, скрывшийся из виду, не отзывался.
«Если потеряешься в лесу, что нужно кричать?» — спрашивали ее в детстве.
«Ау», — послушно отвечала она.
«Вот и кричи», — прошептал в ее голове чей-то чужой, вкрадчивый голос.
И она закричала.
— Ау! — Крик запетлял среди деревьев. — Ау! — Темнота леса обступала, Леся сделала шаг, влекомая чьим-то шепотом.
«Кричи… — повторял он. — Иди! — И еще. — Я жду!»
— Ау! — Олеся хваталась за следующее дерево и отпускала то, что оставалось за ее спиной. — Ау! Ау!
Она бы ушла далеко. Так далеко, как позволил бы лес, встречая каждую новую осинку, каждую новую сосну, каждый клен и березку, стоящие на ее пути, звонким отчаянным приветствием.
— Ау! Ау!
Неважно, сколько времени прошло. Если ты потерялся в лесу, то кричи. Кричи, что есть сил, глотай влажный дух леса, ступай на опавшую хвою, на гнилую листву и зови того, кто спасет тебя, кто отыщет и выведет. Забудь, что выхода нет, как нет тропы, ведущей из самой чащи леса, если он принял тебя своим. Кричи, покуда силы в тебе не иссякнут. Кричи и дальше, оборачиваясь этим криком, вторя сам себе, как эхо, пока не исчезнешь. Пока не забудешь, куда шел и зачем бежал. Пока не поймешь, что нашел искомое.
Пока сам не станешь лесом. Новой осинкой, новой сосной, новым кленом, новой березкой. И кто-то другой обхватит тебя ладонью, истошно моля о помощи, не зная еще, что выхода нет. И не нужно его. Не нужно.
— Ау! Ау! Ау!
Голос осип, ноги промокли, но не существовало больше ни холода, ни страха перед тьмой, пахнущей мокрыми ветками и сырой землей. Леся шла вперед, отсчитывая свои шаги прикосновениями к шершавой коре, ощущая под ладонью ток лесной жизни. И это было упоительно прекрасно. Окрик мелькал между деревьями, будто играл, поддразнивая: а ну-ка, догони! Под ногами скользила земля, медленно обращалась в болотную жижу, но Леся продолжала идти и кричать, чувствуя, как оживает от ее прикосновений лес, как просыпается он. Какое удовольствие скрывалось в простом движении через чащу! Какой немыслимый полет был в ее шагах! Леся снова видела под собой лес, снова поднималась над ним, но вместе с тем продолжала идти, увязая в траве, скользя по кочкам, спотыкаясь о коряги. Но и это было правильно и хорошо. Хо-ро-шо.
А когда это закончилось, внезапно и хлестко, как звонкая оплеуха, жаром отпечатавшаяся на нежной щеке, Леся подавилась криком и долго кашляла, согнувшись к самой земле. Земля оказалась холодной и топкой, вокруг шумели высокие деревья, холод кусал за промокшие ступни, поднимался до колен, облеплял бедра мокрым подолом. Прячась от него, втягивался живот, озноб мурашками топорщил грудь, соски терлись о грубую ткань, и последним своим рывком холод стискивал сердце, перша в горле, сковывая губы, дыбом поднимая волосы на голове.
Когда кашель отступил, Леся выпрямилась. Зуб не попадал на зуб, глаза слезились так, что во тьме она могла разглядеть только размытые пятна. Но нюх, обострившийся вместо зрения, не подвел. Что-то большое и жаркое стояло рядом, что-то живое, опасное, косматое и яростное. Зверь вышел на ее крик. Она звала, и лес откликнулся, посылая ей смерть.
