Тени сумерек - Белгарион Берен (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Но оно было покинуто. Волк опять обманул: вернулся по своему следу и ушел по воде…
Куда?
— Ты так и будешь ходить за мной до конца охоты? — спросил Тингол.
— Хвостиком, — подтвердил Берен.
— Не боишься поставить меня в неловкое положение?
— Единственное, чего я боюсь, король — это обнаружить где-нибудь в кустах твой труп. Похороны тестя — плохое продолжение свадьбы.
— А что ты скажешь о Сильмарилле? Чего ты больше боишься: найти его или — не найти?
— Я боюсь потерять тебя, король.
Мгновение-другое Тингол вглядывался в его лицо, и Берен, поняв, что Тингол принимает его слова за лесть, поспешил оправдаться — слишком поспешил…
— Зачем кривить душой, король Элу? Я не люблю тебя, и ты меня — тоже. Но мы и не обязаны друг друга любить, верно? Твоя гибель опечалит Лютиэн и госпожу Мелиан, лишит защиты Дориат… Поэтому я готов защищать тебя, раз уж не смог отговорить от охоты.
— Что тебе за дело до Дориата? — спросил король. — Это не праздный вопрос. Если со мной что-то случится сегодня, именно ты будешь моим наследником.
— Дориат — родной край моей жены, здесь она черпает силу и радость, здесь она родилась и выросла. И потому я отдам за Дориат всю свою кровь.
— А твоя родная земля? Дортонион?
— Я попрощался с ней навсегда, король. Любить ее я никогда не перестану, но вернуться уже не смогу.
— А я боялся, что ты заберешь от меня дочь, — печально сказал Тингол. — Увезешь в свои горы…
— Что ей там, когда я уйду на Запад?
Берен произнес эти слова как эльф — без страха, без надрыва и без того фальшивого подъема, за которым прячется опять-таки страх. Тингол вгляделся в его спокойное лицо — и почти не узнавал того дерзкого хилдо, который два года назад в тронном зале нагло потребовал руки Лютиэн. Различие было явственным, ощутимым — но невыразимым даже в оттенках эльфийского языка. Единственное, что было несомненно: Берен действительно какое-то время владел Сильмариллом: отблеск первородного света лежал на его лице, словно он был нолдо из Амана.
Тингол улыбнулся смертному. Ему очень, очень хотелось начать испытывать к хилдо хоть какие-то теплые чувства, но ничего не выходило. Обида жила на дне души — Тингол все-таки чувствовал себя обманутым.
— А что, если мы убьем волка и не найдем Сильмарилл?
— Значит, зверь не страдал заворотом кишок, — пожал плечами Берен. — И в этом случае я порадуюсь за него… и за нас.
— Твои шутки порой дурно пахнут.
— Когда поднимется настоящая вонь, поверь, король, мне станет не до шуток…
— Э-эй! — певуче донеслось от опушки. Берен в ответ свистнул в два пальца и помахал кому-то рукой.
Охотничьи пары старались не терять друг друга из виду.
— И все-таки ты рискуешь жизнью там, где рисковать должен я один, — сказал Берен. — Тебе, король, имеет смысл вернуться в Менегрот.
— Из-за предсказания супруги моей, Мелиан?
— Не только. Клятва Феанора теперь касается и тебя.
— С Домом Феанора мы и так во вражде. Между нами кровь.
— Но никто из вас еще не обнажал друг против друга оружия. Вы просто сторонитесь их, а они — вас. Если Сильмарилл появится здесь — все изменится.
— Нас защищает Завеса Мелиан.
— Я бы на нее не полагался. Сквозь завесу прошел я. И он, — Берен ткнул пальцем в направлении урочища, оцепленного тройным кольцом. — С них станется удумать что-нибудь этакое… Например, взять заложниками кого-то, кто выйдет из Дориата — в обмен на Камень.
— Они не посмеют.
— Вот как? — Берен усмехнулся. — Один раз Келегорм с Куруфином попытались это сделать. Кто или что помешает им во второй раз? Эти двое безумцы, и обозленные к тому же. Я пересчитал Келегорму ребра, а Куруфину — зубы, они не упустят случая поквитаться. И если они зайдут достаточно далеко, Маэдросу, Маглору, близнецам и Карантиру ничего не останется кроме как их поддержать.
— Я думал об этом, — сказал Тингол. — Если сыновья Феанора смиренно попросят меня вернуть им Сильмарилл, повинившись за то, что они совершили в Альквалондэ — я отдам им их сокровище.
— Долгонько же тебе придется ждать, — покачал головой Берен. — В этом-то вся и беда с вами: каждый полагает себя правым и думает, что это ему должны бухнуться в ножки с мольбой о прощении. Что тебе в этом Сильмарилле, король Тингол? Неужели мир не дороже?
— Я не пойму, на чьей ты стороне, муж моей дочери, — резко сказал Тингол.
Берен некоторое время молчал, потом заговорил медленно и взвешенно:
— Король, у меня тоже есть причины не любить сыновей Феанора. Не менее веские, чем у тебя — ибо кровь людей так же густа и солона, как кровь эльфов. Но перед лицом худшей из всех бед я готов если не забыть про старые счеты, то хотя бы отложить их в сторону. И призываю тебя к тому же, не боясь, что тебе покажется, будто я на стороне Феанорингов. У всех нас очень мало времени на разговоры. Может, его совсем не осталось. Сильмарилл дался мне в руки лишь потому, что я собирался его отдать. Тому же, кто хочет им владеть, он принесет лишь проклятие. Первородный свет может принадлежать только всем — в этом его смысл.
— И ты предлагаешь вернуть его тем, кто запрет его навсегда? В том числе — и тем, кому ты… Как ты сказал? Пересчитал ребра и зубы?
— Я был на них тогда здорово зол… А сейчас мне их жаль. Может быть, они немного успокоятся… И вернутся к тому, чем были изначально. Ведь и Мелькор не всегда был проклят. И его часть есть в Творении…
— Достаточно, — оборвал его Тингол. — Больше ничего слышать я не желаю.
— Как скажешь, — Берен опустил ресницы.
Тингол не успел сказать больше ничего — из кустов донесся шум. Что-то большое неслось прямо сквозь лещину, не разбирая дороги. Берен повернулся в ту сторону — и сказал несколько слов на талиска, значения которых Тингол не знал, а если бы знал, то все равно не понял бы смысла выражения, поскольку у него, Перворожденного, никакой матери не было.
Огромный черно-серый волк — Берен впервые увидел его при свете дня — легко перемахнул через саженный куст лещины и бросился на них.
Обманув глупого пса, миновав кольцо глупых охотников, Кархарот почуял удачу: ветер доносил запах того, за чьей смертью он гнался. Кархарот хорошо помнил, как парочка беглецов ушла от него в Железных Горах: а-а, они его обманули, подсунули ему огонь! Но теперь он отомстит — и тогда, может быть, наступит конец страданиям…
…Его покинули и предали все. Господин, которого он любил — если это темное обожание можно называть любовью — приказал убить его. Слуги господина травили его собаками; иногда он убивал слуг, разрывал собак и ел их, но чаще их было слишком много и ему приходилось убегать. Он не понимал, в чем дело. Ведь он был верен Господину. Он служил ему и тяжко пострадал, поглотив Огонь из рук врага. А его не стали искать, чтобы помочь. Хотя муки его были несказанными. Его искали, чтобы убить.
Каждая минута его жизни была наполнена дикой болью, не покидавшей его ни наяву, ни в его снах, которые он видел, когда все-таки падал, сраженный усталостью. Он без конца носился в поисках пищи, поднимался в горы и ел снег, а огонь палил ему живот. И лишь во снах он ненадолго избавлялся от источника своей муки. Он находил ненавистного врага, разрывал его — и кровь его смиряла пламя в животе… Но тут Кархарот просыпался, и все начиналось сначала.
Будь он обычным волколаком, он бы уже умер. Но Господин наделил его тело невиданными прежде способностями к самоисцелению, и ожог в брюхе все никак не мог его доконать — и никак не мог зажить. Кархарот искал на земле и в воздухе запах врага, но не находил. Враг исчез бесследно с того места, где Кархарот его оставил. Словно бы улетел. Кархарот долго не мог в это поверить он изрыскал все горы вдоль и поперек, много раз чуть не попадался и встречал слуг господина, и убивал их. Но когда зима сменилась весной, он понял, что на севере врага нет. От врага, а главное — от его Спутницы пахло так, как пахло от тварей, которыми Кархарота кормили иной раз. Такие твари жили на юге, оттуда их приводили весной и осенью, когда Пустыню было легко пересечь. И Кархарот отправился в путь на юг.
