Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит - Олди Генри Лайон (первая книга .TXT) 📗
Даже если речь о времени, все равно можно вернуться назад.
Книга первая
Если герой приходит
Часть первая
Люди, боги и я
Бродячие певцы знают мою жизнь лучше меня.
Они знают все, от первого вздоха до последнего хрипа; все, кроме правды. В этом есть здравый смысл: за правду не платят. Не дадут монетки, не нальют чашу вина. Кроме того, за правду можно схлопотать молнию с ясного неба.
Им нельзя, мне же можно.
Давайте я расскажу вам правду. Не из корысти, нет! Вряд ли вы окажетесь щедрее прочих. Но вечер долог, дождя нет. Мы сыты, сидим в тепле. Почему бы для разнообразия не скоротать ваше драгоценное время за моей недорогой правдой?
Первого вздоха не помню, врать не стану. А вы? Уверен, ваша память тоже не сохранила миг рождения. Вот детство – другое дело. Любовь и ненависть пускают корни именно там, в плодородной земле детства.
С него и начнем.
Эписодий первый
Тайна золотых цепей
1
«Ты уверен, что это радость?»
– Радость! Великая радость!
На лице гонца застыл ужас.
По взрослым часто не поймешь: радуются они, злятся или еще чего. Но ужас-то я сразу узнал! Такое лицо было у Делиада, когда Алкимен ему гадюку в постель подбросил. Гадюка оказалась дохлая, но Делиад-то не знал!
Гонец боится, сейчас лужу со страху напрудит. А кричит: «Радость!»
Почему?
Внутри меня все сладко замерло. Чудовище! Говорю вам, чудовище! Возле города объявилось, хорошее мое. Вот и ужас: небось, уже съело кого-нибудь. А радость – потому что подвиг! Папины воины который год от безделья маются: войны-то нет, даже самой завалящей. А тут – чудовище! Всем радостям радость! Воины убьют чудовище и станут героями. Потом устроят большой пир и будут радоваться еще больше, чаша за чашей, пока не напьются до козьих копыт.
Я принялся судорожно вспоминать всех известных мне чудовищ. Дракон Ладон? Ага, где мы, а где остров Гесперид! Тифон? Его Зевс уже победил. Медуза Горгона? Ее Персей убил, как раз на мой день рождения. Ехидна? Эта в своей пещере сидит, наружу носа не кажет. Драконица Дельфина? Нет, если бы она из моря вылезла, уже бы весь город знал. Циклоп? Кербер? Пегас?! Он вроде не чудовище…
Может, какое новое объявилось?
Папа воинов в бой поведет. Ну да, папа – кто еще? Воссядет на колесницу, возьмет два копья. Меч возьмет, щит. Жаль, меня не возьмет. Может, хоть издали дадут посмотреть? Нет, не дадут. Ну и ладно! Я дыру в стене знаю. Чудовище туда не пролезет. И взрослый не пролезет. А я пролезу! Проверял уже. Выберусь тише мыши – и за ними. Все-все увижу! Расскажу Алкимену и Делиаду с Пиреном, как дело было – они от зависти сдохнут! Они большие, с мечами и копьями упражняются. Мне, сказали, еще рано. Ну и пусть! Зато я увижу, как будут убивать чудовище!
Главное, выяснить, куда воины пойдут. И бегом, чтобы не отстать.
– Радость, господин!
Из дворца, никуда не торопясь, вышел Главк, правитель Эфиры. Мой папа. Ну да, не только мой. У меня трое братьев – всем Главк папа. И все братья – старшие.
Не повезло.
Папа остановился наверху широкой лестницы. О нашей лестнице всегда говорят – широкая, так как высокой ее назвать трудно. Пять ступенек, зато из белого паросского мрамора. Служанки моют-подметают трижды в день. Поэтому лестница всегда чистая и сияет. Папа любит стоять на самом верху и смотреть сверху вниз. На дворцовый двор. На крепость-акрополь. На Эфиру, раскинувшуюся под холмом. На Лехейскую гавань, где толкутся пузатые, как водяные жуки, корабли со всего света. А Кенхрейскую гавань отсюда не видно. Видно, не видно – все наше, в смысле папино, наше-нашенское до последнего камешка.
На море папа тоже любит смотреть, хоть море не наше, а Посейдоново. Постоит, скажет что-нибудь такое, что правителю положено – например: «Сегодня у меня важный гость. Никого не принимаю,» – и обратно во дворец уйдет.
Сейчас Главк Эфирский смотрел на гонца. Смотрел так, словно дворца не существовало. Ни крепости, ни города, ни даже моря. Гонец бухнулся перед владыкой на колени. Никакой это не гонец, дошло до меня. Гонцов я видел. Они молодые, да. А этот седой, лишь на затылке кое-где черные кучеряшки. Хитоны на гонцах яркие. Сами гонцы потные, в пыли, а все равно нарядные. У этого хитон простой, некрашеный, по подолу обтрепался. Вместо пояса – веревка. У ног посох валяется.
Пастух. Точно вам говорю, пастух! Небось, его овец чудовище сожрало.
Чего папа ждет?
Во дворе начали собираться люди. Только что никого, считай, не было – и вот нате вам! Придворные и советники толпились по обе стороны крыльца. Слуги замедляли шаг, останавливались. Вроде как случайно задержались или дело прямо тут нашлось.
Не видно ничего за их спинами. Ну, кроме папиной макушки.
– Встань и говори.
Я стал протискиваться поближе. Вокруг меня мелькали ноги – босые, в сандалиях, исцарапанные, гладкие – и подолы одежд. Время от времени я падал на четвереньки и лез напрямик, между ногами. Я мелкий, мне легко. В нос шибали запахи: пот, ароматические притирания, чеснок, лаванда, свежий хлеб, вино. Я изворачивался, лавировал в бесконечном лабиринте-многоножке, спешил как мог. А пастух уже возвещал:
– Господин, меня послали сообщить о великой радости!
– Ты уверен, что это радость?
Ну да, небось, папа тоже лицо пастуха разглядел.
– Так он мне велел, господин. Сообщи, мол, басилею [4] Главку о великой радости.
– Кто – он?! Говори толком!
– Прости, господин! Я говорю, как велено. Радость!
Полный отчаяния голос пастуха взлетел над двором, «пустил петуха» и рухнул обратно. Пастух закашлялся. К этому времени я уже выбрался из толпы и услышал:
– Богоравный Сизиф, сын Эола…
– Что – Сизиф?!
– Твой отец, господин! Он вернулся!
Ахнула бабушка Меропа, закрыла рот рукой. Я и не заметил, как она вышла, встала позади отца. Бабушка Меропа у нас красавица. На вид ровесница моей мамы, а главное, ее даже папа побаивается. Бабушка – не только бабушка, но еще и дочь, одна из плеяд [5]. Ее папа, мой прадедушка – Атлант. Ага, тот самый, титан.
Который небо держит.
Тут кто угодно забоится. Обидишь бабушку, а тебя небом по башке – тресь! И звезды из глаз. Говорят, бабушку Меропу только дедушка Сизиф не боялся. Даже жениться на ней – и то не побоялся! Я вот иногда думаю: как он с ней столько детей прижил? Храбрый какой…
Ой! Это же пастух про дедушку Сизифа сказал! Дедушка, значит, вернулся. Как он мог вернуться?! Он же умер! И как же теперь чудовище?!
От внезапной догадки я похолодел. Чудовище; дедушка. Вдруг дедушка Сизиф в Аиде чудовищем заделался? В царстве мертвых под землей и не такое случается. Вернулся злой, голодный, сейчас нас есть начнет. Меня первого, я маленький, самый свежий…
– Боги лишили тебя разума, пастух?! Мой отец умер три года назад.
– Прости, господин! – пастух рухнул на колени, как подрубленный. – Я видел его своими глазами! Я помню твоего отца с давних времен. Он говорил со мной. Это Сизиф, клянусь!
– И где сейчас мой отец?
– Он послал меня возвестить о его возвращении. Сам он идет следом. Меланий и Феодор его сопровождают. Они скоро будут здесь.
– Меланий?! Феодор?!
На лице папы читалось недоумение. Главк Эфирский припоминал имена даймонов, обитателей подземных бездн. Кто из них сопровождает воскресшего отца?
– Пастухи, господин. Неокл со стадом остался. Меня богоравный Сизиф вперед погнал, а Меланию с Феодором велел…
Пастух замолчал, побагровел. Тишина залила двор вязким маслом. Я обернулся. Я бы ничего не увидел, но толпа, запрудившая двор, торопливо расступалась перед людьми, которые мигом раньше вошли в ворота.
