Оценщик. Невидимая сторона - Шаргородский Григорий Константинович (читать бесплатно книги без сокращений txt, fb2) 📗

До конца понять, что из себя представляет энергия творения, мне пока не удавалось. По словам Бисквита, это то, что отличает простого мастера от гения, который вкладывает в свое творение не только умение и старание, а частичку своей души, толику того, что даровано гениям свыше: эту самую энергию творения. В обычном мире она лишь привлекает внимание людей, и такие творения всегда становятся очень популярными, а вот попадая в магическое поле Женевы, энергия творения может пройти самую непредсказуемую трансформацию. О картине с волком я уже вспоминал. Еще у меня был опыт работы с полотном Иеронима Босха, пробуждающим в человеке совесть. А вот с Моной Лизой я дела не имел. Когда обнаружилась ее магическая особенность, картину срочно вернули в запасники Лувра. Говорят, что она воспаляла в человеке тоску по утерянной любви, причем так сильно, что дело дошло до самоубийства охранника.

В общем, разобраться, что здесь к чему, было сложно, но я по крайней мере что-то чувствовал. А вот артефакторы типа того же Бисквита и ощутить ничего не могли – лишь анализировали выводы оценщиков. Этим мы и отличались от других магов, даже самых крутых. Энергия творения по сути не являлась той самой магией, которой в той или иной степени владел каждый человек в Женеве. Это было что-то выше, тоньше и непостижимее. Так что, как бы я ни ворчал на тяжесть своей доли, причастность не только к магии, а еще и к этому самому непостижимому была очень приятна и будоражила кровь.

Закончив любоваться собой в зеркале, я спустился вниз, где и принялся ждать очередного клиента. Обычно я имел дело с серьезными людьми, и с пунктуальностью у них было все в порядке. Так оказалось и в этот раз. Мне даже не удалось толком согреть кресло перед монументального вида старинным столом, который остался от предыдущего владельца дома, как прозвучал звонок домофона.

Прошел почти месяц с тех пор, когда я сменил старинный звонок на самый современный аппарат, но все равно не мог нарадоваться его мелодичности, особенно сравнивая с тем дребезжащим ужасом, который поначалу терзал нервы новому обитателю этого дома, то есть мне. А тогда они, эти самые нервы, и без дополнительных раздражителей пребывали не в самом радужном состоянии. Да уж, было что вспомнить, но не всегда без содрогания.

Тряхнув головой, я отогнал ненужные мысли и пошел открывать дверь. Немаленький экран домофона давал прекрасный обзор на все, что происходило на моем пороге, а также в ближайшей перспективе. Перед дверью, опираясь на резную трость, стоял немолодой мужчина. Понятие довольно расплывчатое, но так в Женеве можно сказать обо всех, кто был старше пятидесяти. Встретить кого-то, кто выглядит как старик, было дольно трудно. Так что гостю может быть как полтинник, так и слегка за сотню. Одет он в явно дорогой костюм и имел бы вполне благообразный и даже солидный вид, если бы не кислое выражение на его практически лошадиной физиономии. Что-то мне подсказывало, что наше общение не будет простым. Но согласие на эту встречу я дал, так что отступать как-то неправильно, да и опасным мой новый гость не выглядел. Максимум неприятным и склочным.

Чтобы впустить клиента, мне пришлось вскрыть три монструозных замка, причем это были не просто металлические запоры, а довольно неслабые артефакты. Впрочем, то же самое можно сказать и о всей двери. Не так давно, увидев развороченное дверное полотно, которое теневой голем порвал словно фольгу для запекания, Бисквит так разволновался, что уже к утру временную пластиковую дверь сменили на вот этого бронированного монстра. Нечто похожее закрывало вход в убежище моего зеленокожего друга. А то, что орк около трех часов колдовал над замками, внушало определенные надежды на надежность преграды, вставшей между моим убежищем и отнюдь не доброжелательным внешним миром.

Замки наконец-то были открыты, но я явно провозился больше, чем позволяли правила приличия, по крайней мере в понимании стоящего на пороге господина.

– Вижу, вы имеете привычку проявлять чрезмерную осторожность. Странно в столь юном возрасте, – скрипучим, как несмазанные дверные петли, голосом произнес гость.

Я ответил не сразу, пройдясь взглядом по его фигуре, а также покосившись на автомобиль, который доставил гостя к моему дому. Машина была дорогая и явно тяжелая. Могу, конечно, ошибаться, но ко всему еще и бронированная.

– Хотите сказать, что в вашем доме стоит простая деревянная дверь с маленьким замочком?

Я старался не язвить, но получилось плохо.

Гостю это явно не понравилось; впрочем, у меня почему-то была уверенность, что поводов для недовольства у него и без этого хватает. Наше общение не заладилось с самого начала. И дело даже не в том, что этот хуман мне чем-то неприятен, а в том, что он явно испытывает неприязнь ко мне. Интересно, с чего бы это? Было такое впечатление, что я где-то наступил ему на больную мозоль или просто бешу самим фактом своего существования.

Впрочем, высшая фея открыла мне дар оценщика, а не менталиста или тем более прорицателя, так что отбросим домыслы и приступим к работе. Старик не ответил на мою колкость, лишь еще больше сморщил физиономию, которая стала похожа на морду шарпея. Я тоже решил не усугублять и просто отошел от двери, делая приглашающий жест.

Второй затык в нашем общении произошел, как только он перешагнул порог. Так уж получается, что каждый, кто входит в совмещенную с прихожей гостиную, тут же натыкается взглядом на мою любимую картину. На ней был изображен молоденький солдатик, спящий под окном на полу почти разрушенной квартиры. Над ним, на подоконнике, дремал уставший ангел, прикрывая своего подопечного одним крылом.

На первый взгляд картина не казалась шедевром, но я точно знал, что ее автор был гением, вложившим в это полотно очень много энергии творения. Иначе в тот момент, когда теневой голем собирался порвать меня как Тузик грелку, с картины не сошел бы призрак ангела, защитив своего второго подопечного, то есть меня.

То факт, что гость замер на пороге, впившись взглядом в картину, давал мне довольно толстый намек. Похоже, я сейчас буду общаться не с клиентом, а с коллегой. Мою догадку подтвердил скрипучий голос гостя:

– Сколько хотите за эту картину?

– Нисколько, – проворчал я и тут же добавил, заметив непонимание на лице моего собеседника (говорили мы на французском, так что некоторые идиомы могли быть непонятными): – В том смысле, что картина не продается.

– Позвольте посмотреть ее поближе?

– Простите, но нет. Вы же не за этим сюда явились?

В этот раз я даже не пытался скрывать своего раздражения.

– Не за этим. – Несмотря на надменно-раздраженный вид, именно сейчас гость почему-то решил обуздать явно вспыхнувшую в нем злость и тут же удивил меня еще больше: – Как вы сами понимаете, я пришел сюда за услугами оценщика.

Однако, неужели я ошибся и это действительно нормальный клиент с нормальными запросами?

– Прошу. – Окончательно погасив в себе раздражение, я указал гостю на стул перед столом.

Дождавшись, когда он усядется, и сам присел в резное кресло. Неудобная, конечно, штука и не идет ни в какое сравнение с тем, что стоит у меня наверху в кабинете, но ради имиджа приходилось терпеть. Тут такая резная спинка, что мало чем отличается от трона.

Нет, это у меня не приступ мании величия, а просто попытка набрать солидности с помощью антуража. Возможно, затея наивная и провальная, но надо было что-то делать со своим простецким видом. Одним костюмом и услугами магической барберши тут не обойдешься. А блеснуть знаниями и манерами я смогу еще нескоро. Так что вот такой почти театральный реквизит. К тому же сидел я в этом кресле не так уж часто.

– Что именно вы хотели бы оценить?

Теперь я подпустил в голос чуточку недоумения. У гостя с собой не было ни тубуса, ни тем более защищенного от внешнего магического воздействия бронированного бокса, в которых обычно перемещают особо ценные картины. Иногда мои клиенты приволакивали в эту гостиную целые ящики. Впрочем, к тем, кто обладал слишком уж габаритным товаром, я ездил на дом.