Слово силы: Боль (СИ) - Зверев Павел Александрович (читать книги регистрация TXT, FB2) 📗
Третий момент был самым страшным из всех. И дело тут совсем не в боли.
Когда разум, вдруг, вернулся, а я открыл глаза и осознал происходящее, увиденная картинка надолго отложилась в памяти. Я видел свои руки, которые при помощи подставок расположили выше тела. Какие-то ухваты оттягивали кожу и мышцы, а «Мастер» медленно заливал внутрь искристую золотистую жижу. И стоило мне только перевести взгляд на тело, где подобное происходило и с грудной клеткой, и животом, как разум вновь не выдержал. Не было больше, ни понимания, ни осознания. Только черная, бесконечная пустота, по которой пробегали редкие разряды алых молний.
Интересно, какого это, вернуться из ада?
Именно такой была первая мысль, стоило открыть глаза.
Всё тот же потолок, та же стена слева от топчана и та же комната с металлической дверью. Только вот я уже не тот. Я чувствовал это. Воспоминания о прошлой жизни теперь казались чем-то ненастоящим. Сказкой, что придумал себе сам, лишь бы не сойти с ума.
К моему удивлению тело ощущалось нормально. Да, присутствовала легкая ломота в мышцах и слабость, когда попытался поднять руку. Взгляд зацепился за ладонь, за линии на ней, и всё это воспринималось, будто я во сне. Повернув кисть другой стороной, отметил ниточки шрамов, что шли от каждого пальца. Там, где до этого были выжжены куски плоти, сейчас только безобразные шрамы. Почерневших дорожек не осталось, вместо них глубокие белые рытвины. Еще из основных изменений это трусы на мне. Пожалуй, именно они удивили больше всего. Серые, из неприятной на ощупь ткани, но чистые и без дыр.
В комнате было тепло. Или лучше называть это место камерой?
Сознание вело себя странно. Слишком уж отрешенными были мысли.
Попытавшись более подробно вспомнить свою прошлую жизнь, далось это не без труда. Какие-то нюансы ускользали, тогда как основные моменты из памяти не исчезли. Детство, юность, студенчество. Диагноз и разделение жизни на «до» и «после». Теперь вот стоит добавить еще один отрезок. Остался ли я собой? Сложно сказать. Может ли вообще разумное существо, после всего произошедшего, остаться собой? Радовало, что я всё еще жив. В сознании и даже могу размышлять. Тело вроде бы в порядке и даже слушается. Последствия? Пока не ощущаю.
Попытка подняться на ноги успехом не увенчалась. Только я попытался двинуться уже всем телом, а не одной только рукой, как та слабость, что присутствовала где-то на периферии, заявила о себе в полной мере. Смог лишь пошевелить ногами, в попытке повернуться, но тут же схватил жуткий приступ головокружения. Во рту пересохло и появилась отдышка. Пришлось все попытки прекращать, да так и замереть в той позе, в которой меня этот приступ застал.
Время в замкнутом пространстве, да еще и без окон, летит до омерзения долго. Первые, наверно, минут тридцать, пролежал просто без каких-либо мыслей в голове. Потом стал считать минуты. Дошел до полутора часов и забил на это дело нафиг. После попытался, было, проанализировать своё положение, но слишком уж мало информации. Всё, что могу сказать сейчас, так это то, что я попал. Жизнь после смерти? Как иронично, на самом деле.
Навестили меня часа через четыре. Уже по погасшему знаку на двери понял, что сейчас что-то изменится. И, правда. Спустя несколько минут, как символы перестали светиться, дверь отошла в сторону, а в камеру зашел человек. Молодой парень, если быть точным. Выражение лица такое же высокомерно ублюдское, как у мастера, одежда тоже не из простых. В руках он держал железную миску с выглядывающей из неё краюхой хлеба.
— Везучий, — усмехнулся он, мазанув по мне взглядом. — Жри.
Миска оказалась на полу возле двери и хорошо хоть поставил он её аккуратно, а не просто бросил. Дальше вновь закрытие двери, мерцание знака и я снова один.
Вид миски с едой, от которой еще даже поднимался еле заметный пар, встряхнул желудок похлеще любых других нужд. Издал он такую трель, что я ажно заслушался. И попытавшись, было, подняться, наткнулся на всё ту же слабость. Сука!
Нет, ну вот что ему стоило поднести её ближе⁉ Урод, млять.
Минут через сорок, сидя с миской в руках и прислонившись к стене у двери, с трудом переводил дух. Дышать было тяжеловато, словно легкие совсем отказывались раскрываться. Руки тряслись, а картинка перед глазами то и дело теряла в четкости. Зато жрать! Жрать в моих руках! И мне было совершенно плевать, что неприятная на вид каша даже запашок тухлятины имела. Ничего, мы не из привередливых, сожрем и это.
На вкус, кстати, всё оказалось не так уж плохо. Пресно, вязко, но терпимо. Хлеб слегка жестковат, но есть можно. А уж порция — моё почтение!
Добраться после съеденного назад к кровати я так и не смог. Попытался, конечно, но так и завалился спать на полу, камни которого, кстати, сейчас почему-то не были столь холодными, как до этого.
Следующее пробуждение случилось уже не по моей воле. Болючий пинок по рёбрам и не слабый разряд электричества, что волной пронесся по всем нервным окончаниям. И снова попытка подорваться на ноги, которая так и закончилась там, где началась. Только и смог, что глаза открыть, да повернуться на спину.
— Если через полтора часа не сможешь самостоятельно покинуть камеру, — перед глазами маячил силуэт того же парня, что приносил до этого поесть, — то останешься без еды. А значит, и без сил. Мастер таких не любит.
И, собственно, всё. Парень ушел, оставив меня одного, дверь, при этом, не закрыв.
Пожалуй, именно в этот момент меня посетила эмоция, отличная от боли. Ненависть. О, да. Она разгоралась внутри, словно уголек огнива, нежно лелеемый аккуратными потоками дыхания. Жуткая в своей яркости, через несколько мгновений, она вдруг вспыхнула, заполняя собой всё, и тут же погасла, до равномерного тления, где-то на периферии сознания. Именно она взошла на пьедестал, раскидав все остальные чувства и эмоции. Ненависть к этому ублюдочному Мастеру, к этому миру и ситуации в целом. Ненависть, которая, внезапно успокоила и позволила взять себя в руки.
— Ну, сука, — прокряхтел я, сжимая ладонь в кулак с такой силой, что ногти до крови впились в кожу.
Судорожная попытка встать успехом, естественно, не увенчалась. Но ненависть только придавала сил. Раз за разом цепляясь за угол дверного проема, подтаскивал под себя ноги, и пытался встать. Раз за разом у меня нихера не получалось, но сдаваться было нельзя. И дело даже не в словах зашедшего урода. Ни в каком-то там эфемерном Мастере, а в себе самом. Что-то в голове просто переклинило, так что попытки шли одна за одной, даже тогда, когда сбил несколько ногтей, зацепляясь ими за стену. Разум словно в какой-то транс погрузился, абсолютно не считаясь ни с чем. Не было уже ничего, лишь желание, сродни приказу. Встать! Подняться! И выйти из этой гребаной камеры!
Отпустило меня уже в коридоре. Судорожная работа легких и попытка отдышаться. Стоял я пусть и не твердо, но стоял. Ноги ходили ходуном, то и дело пытаясь подломиться. Дверь служила хорошим держаком, так что падать я пока не собирался.
— А шансы-то есть, — расслышал я смешок со стороны.
Поворачиваясь туда, даже не удивился, когда наткнулся на того самого парня, что пугал меня Мастером.
— Столовая в той стороне, — показал он рукой в сторону. — Обед через двадцать минут. Советую поторопиться.
Отлипнув от стены, этот ублюдок, проходя мимо, толкнул меня плечом, да с такой силы, что не устоял бы и здоровый человек. Меня же снесло, будто пушинку. Спиной впечатался в стену, по которой и сполз, словно кусок мяса.
Сидя у стены, и пытаясь унять бешеную ненависть, прогонял в голове мысли. Их было много, и все они были разными. Старался как-то отвлечься, подумать о чем-нибудь другом, но получалось слабо. Всё крутилось вокруг урода и его слов, о столовой. Что ж, если я хочу набраться сил, чтобы в один прекрасный момент свернуть ему шею, без калорий никуда, да.
Этот логичный вывод отрезвил. И даже мысль об убийстве не испугала. Причем убийстве не эфемерном, не словца ради, а именно что твёрдая решимость это сделать. Поэтому очередная попытка подняться уже не затянулась. Дверь, как держак, упор спиной в стену и поползли! Раз! Еще раз! Да держи ты, гребаная рука! Давай, ну!
