Прозрачный старик и слепая девушка - Ленский Владимир (чтение книг txt) 📗
— Я пьян! — закричал Ренье в полном восторге. — Я пьян, пьян!
Он схватил себя за волосы и дернул так сильно, что даже рот раскрыл.
— Ух, как я пьян! — выговорил он, валясь на соседнюю кровать. И показал своему двойнику кулак: — Во! Только попробуй!
— Что? — спросил Эмери и опять откинулся на подушку. — Ты влюбился, Ренье?
Юноша взмахнул руками.
— Влюбился... Не знаю! В любом случае, эта девушка нас не перепутает, можешь и не стараться. Она слепая. Ее тебе от меня не увести. Для нее внешность ничего не значит. Она слышит... Ну, не знаю. Наверное, такие, как она, живут исключительно сердцем. О, у них огромное сердце, которое чувствует вещи, для всех прочих незаметные, просто не существующие... Нежная...
Он мечтательно нарисовал пальцем в воздухе ее профиль.
— В таком случае, мне следует держаться от нее подальше, — сказал Эмери, настораживаясь. — Не ровен час раскусит, что нас двое...
Эмери был старшим братом Ренье. Впрочем, разница в возрасте была у них ничтожная — меньше года. Они были очень похожи: оба круглолицые, кареглазые, с капризными пухлыми губами. И в то же время между ними имелось большое различие. Оно становилось заметным, когда братья стояли рядом. И выражалось краткими словами: Ренье был красив, Эмери — нет. В облике Эмери отсутствовала та необъяснимая гармония, та соразмерность черт, которая заставляла встречных, равно мужчин и женщин, оборачиваться вслед его младшему брату.
И все же внешнее сходство черт было настолько значительным, что братьев, как правило, путали. Близость усугублялась еще и тем, что оба чуть прихрамывали на левую ногу, только Эмери был таким с рождения, а Ренье повредил щиколотку в возрасте четырнадцати лет, когда неудачно упал с лошади.
Несколько раз жертвами этого сходства становились девушки, которые поначалу поддавались непобедимому обаянию Ренье, а после оказывались в объятиях его старшего брата. Об этом и говорил Ренье, предостерегая Эмери от увлечения новой студенткой. Чувство, которое вызывала у него Фейнне, представлялось Ренье слишком тонким, Чтобы превращать его в предмет розыгрыша и делить с кем-то, даже с братом.
Дом, который они снимали, находился на окраине городка Коммарши. Среди студентов не было принято ходить друг к другу в гости: считалось дурным тоном нарушать чужое уединение. Все общение между учащимися происходило преимущественно в необъятном саду, библиотеке, учебных залах и стеклянных беседках, разбросанных по обширной территории Академии. Поэтому братьям, которые появлялись в Академии только порознь и носили одинаковую одежду, почти полтора года удавалось скрывать, что их двое.
«Люди не умеют наблюдать, — говорил Эмери, — и привыкли доверять тому, что видят своими невнимательными глазами». А Ренье вообще мало беспокоился об этом. «Им и в голову не придет заподозрить меня в обмане, — утверждал он в тех случаях, когда старший брат выговаривал ему за некоторую беспечность. — Это слишком невероятно. Никто даже не подозревает, что такое возможно».
Привычка изображать из себя одного человека вместо двух была у них очень давней. Она велась с самого детства — практически с тех самых пор, как они себя помнили. Как все дети, братья не задавали вопросов, считая, что все происходит правильно, согласно порядку, заведенному от начала времен.
Если в замке случались гости, бабушка представляла им только одного внука. И, как правило, только одного из двоих брали на праздники, где существовала вероятность встретить знакомых.
Предпочтения ни одному из двоих не оказывали — брали то одного, то другого. Но в тех случаях, когда мальчика показывали посторонним, его неизменно называли «Эмери». И это тоже не обсуждалось.
Лет в семь братья впервые заподозрили наличие в своей жизни некоей тайны и отнеслись к ней с полным доверием. Тайна тоже стала частью их мироздания.
Через год тайна разрослась, обзавелась подробностями. Братья узнали, что Ренье — бастард. Красивое слово, оброненное служанкой, заворожило мальчиков, и Эмери одно время даже завидовал брату — что, впрочем, не мешало им дружить по-прежнему.
С годами обстоятельства прояснялись все отчетливей. О случившемся в семье говорили скупо, не без оснований полагая, что информированность лучше и полезнее заменять любовью. Братья практически ничего не знали о своих родителях. Имелась только могила прекрасной Оггуль, бабушкиной дочери, — мальчики чтили ее, превратив для себя покойную мать в богиню-покровительницу. Об отце никто никогда не заговаривал. Ренье-бастард даже не знал, на самом ли деле приходилась Оггуль ему матерью и кем был его отец.
В самом замке безраздельно властвовала бабушка, госпожа Ронуэн, — она была источником всех жизненных благ. Наличествовал также дедушка — приятный элемент декорации, роскошный принц-консорт при властной хозяйке родового имения.
Когда настало время отправлять подросших внуков учиться, госпожа Ронуэн колебалась недолго.
— Было бы разумнее оставить Эмери дома, — начала рассуждать бабушка. — У него слабое здоровье. К тому же он ничего, кроме своих клавикордов, знать не желает.
Братья одинаково скуксились.
— С другой стороны, Ренье — бастард, — продолжала хозяйка семейного имени. Она чуть помолчала и решительно махнула рукой: — Словом, вы отправляетесь оба. Но если в Академии узнают о том, что вас двое, мне придется нанимать убийц и засылать их к тем несчастным, которые увидели вас вдвоем. Даже если такое произойдет случайно...
Ренье был воспитан таким образом, что никогда не считал себя воплощением семейного позора. Он — бастард, такова данность. О его существовании никто не должен знать — еще одна данность. Ренье, как и его брат, принимал ситуацию такой, какой она сложилась почти двадцать лет назад, и разделял общую ответственность за нее.
Итак, в Академию братья отправились вместе и предприняли целый ряд весьма эффективных мер предосторожности.
Они привыкли к своей исключительной судьбе, в которой имелось место только для одного из двоих. С самого момента появления на свет Ренье они вдвоем представляли одного человека, которого называли «Эмери» и никак иначе. И причастных к тайне существования второго брата имелось очень мало.
— Расскажи мне об этой слепой девушке, — попросил Эмери.
Он нашел возле кровати стакан с недопитым вчера вином, плеснул туда воды, разводя вино еще больше, и жадно проглотил: было жарко.
— Ее зовут Фейнне... — проговорил Ренье и снова нарисовал в воздухе летучий профиль. — Приехала с ворохом прислуги и кучей багажа. Один слуга все время ходит с ней. Даже на занятия. Записывает для нее лекции. Наверное, будет читать ей книги... — Ренье покривил губы. — Внешне — приятный. Характер у него, по-моему, железный. Мне он не понравился.
— Он здесь никому не понравится, — задумчиво отозвался Эмери. — Это очевидно. Он будет отгонять нас от своей хозяйки, как назойливых мух.
— Угу. — Ренье глубоко вздохнул. — Дело даже не в том, что она красивая. Или богатая. Она, может быть, даже не слишком умная.
— Понимаю, — сказал Эмери. — Пойду, полюбуюсь на нее издали. У меня сейчас фехтование.
Он встал и пошел умываться.
Ренье долго еще смотрел в низкий потолок, представляя себе лицо Фейнне. Намерена изучать оптику, надо же! А вдруг она действительно сумеет взлететь? Конечно, не обладая зрением, она не сможет воспользоваться линзами... Но предположим, что этот ее Элизахар овладеет предметом в достаточной мере, чтобы рассчитать для девушки наилучшую оптическую ситуацию...
Ренье вообразил, как Фейнне летит над землей, в длинном развевающемся платье, ничего не видя, лишь ощущая скрещенные лучи двух лун на своем лице... Как она ощупывает чуткими руками упругие струи движущегося воздуха...
Ренье с трудом перевел дух. Он чувствовал себя совершенно счастливым.
Можно считать, что Ренье сильно повезло: он, сколько ни мечтал о Фейнне, не мог догадаться обо всех подробностях ее жизни. Он видел, конечно, что она — милое, избалованное дитя богатого семейства, и мог воображать, сколько нежных платьев скрывают ее сундуки, — платьев, только и мечтающих о том, чтобы обхватать шелковыми пальцами плечи хозяйки, преданно прильнуть к ее груди, обхватить ее за талию и вильнуть по ее бедрам. Одного этого для Ренье было довольно, чтобы дыхание у него перехватило.
