Укротитель времени - Лаумер Джон Кейт (Кит) (мир книг .TXT) 📗
— В приличном доме, — ворчала она, — сидит в темноте, разговаривает сам с собой, один…
Лафайет закрыл дверь. Он чувствовал себя опустошенным и обманутым. Ведь он был так близок к тому, чтобы открыть дверцу шкафа и увидеть, что там внутри, — все обещало нечто необыкновенное.
О'Лири с сожалением посмотрел на пустое место рядом с дверью, где ему пригрезился таинственный шкаф. Лафайету помешали воплотить до конца профессорские рекомендации по самовнушению, но он все, еще ощущал в себе огромную силу, способную вызвать видение.
«Ну, если миссис Макглинт снова не ворвется в самый неподходящий момент… А эти сундуки наверху!» — вспомнил О'Лири с неожиданным волнением. Он даже вскочил, но тут же снова сел. Слабая улыбка пробежала по его лицу.
Господи, ведь это ему тоже привиделось! Наверху, кроме жалкой каморки старика Дендера, ничего нет. Но ведь все выглядело таким реальным! Это были такие же осязаемые вещи, как и те, что окружают тебя, когда ты бодрствуешь, а может быть, даже более реальные. Но это был всего лишь мираж — элементарное стремление уйти от обыденности, выйти через люк в другой мир. К сожалению, это совсем не просто. А шкаф — просто символ, как и закрытая дверь. Они олицетворяют собой все те неизведанные ощущения жизни, которых ему никогда не удавалось достичь. И вся эта возня с ключами
— отражение жизненных разочарований.
И все же этот иной мир — тусклый чердак, забитый реликвиями, закрытый шкаф — таил в себе обещание чего-то сказочного и неизведанного, возможного только в волшебном мире, напоенном ароматом приключений. Но этот удивительный мир никак не давался. А реальная жизнь — это нечто совсем другое: это — встать рано утром, весь день вкалывать, вечером подрабатывать, а потом спать. Вот этим, последним, сейчас и надо бы заняться.
Лафайет лежал без сна. Из-под двери пробивалась узкая полоска света. Слышались слабые ночные шорохи. Уже, должно быть, далеко за полночь. На сон оставалось часов шесть, а там, чуть забрезжит серый рассвет, надо вставать и бежать в литейный цех. Надо заснуть. Хватит попусту тратить время на видения.
О'Лири открыл глаза. На расстоянии одного-двух ярдов он увидел стену — теплую, отливающую красным светом в лучах яркого солнца. О'Лири ясно различал потускневшие, местами потрескавшиеся кирпичи, крошащийся пористый раствор в швах. Часть кирпичей поросла мхом. У подножья стены весело зеленела травка, усеянная какими-то желтыми цветочками размером с нашу незабудку. На лепесток одного из них село маленькое серое насекомое. Оно поводило усиками и заспешило прочь по какому-то важному делу. О'Лири никогда не видел такого жучка, да и таких цветов раньше видеть не приходилось, впрочем, как и такой стены… Куда он попал? Лафайет пытался восстановить в памяти все, что с ним произошло. Так… Сначала он разговаривал с миссис Макглинт, потом читал книгу… Помнил, как в комнату ворвалась хозяйка, потом он лег спать, долго не мог заснуть… Но как же он попал сюда? Да и, собственно, куда — сюда?
Неожиданно О'Лири понял, что с ним произошло: он спал — или наполовину спал, а стена и кирпичи с узором мха — великолепный пример гипнотической иллюзии!
Усилием воли Лафайет отбросил посторонние мысли. Волнение переполняло его. Главное — это сконцентрироваться, — так говорил профессор. Сконцентрировать психические энергии.
Кирпичи становились все зримее и весомее. Лафайет стряхнул блуждающий дымок отвлекающей мысли, устремляя все свое внимание на образ стены, пытаясь удержать его, достроить и поверить в него.
Он знал, что бывают живые сны, и, когда они снятся, все кажется реальным. Но этот сон — само совершенство. Лафайет попробовал раздвинуть границы картины. Увидел дорожку из каменных плит, отделявшую его от стены. Плоские камни серо-коричневого цвета местами расслаивались, и их поверхность была усыпана мелкими чешуйками. Камни глубоко вросли в землю, и между ними пробивалась зеленая травка. О'Лири проследил взглядом дорожку, вьющуюся вдоль стены и уходящую в тень гигантских деревьев. Поразительно, как четко мозг формирует детали. Деревья были без единой погрешности — каждая ветвь, веточка и листик, шероховатость коры — все было как в жизни. Если бы у него под рукой был холст, он мог бы нарисовать это…
А что, если вместо того, чтобы позволять подсознанию поставлять детали, самому их создавать? Например, поместить между деревьями кусты роз. Он сосредоточился, стараясь представить цветы.
Вначале картина не менялась. Затем она начала расплываться, словно вода по промокательной бумаге. Деревья подернулись туманом, превращаясь в сплошную неясную массу. Казалось, туман обволакивает все пространство между ним и едва различимой стеной. В смятении Лафайет пытался ухватиться за ускользающий мираж, напрягая все силы, чтобы сохранить видение. Он снова переключился на кирпичную стену перед собой, которая все уменьшалась, и вот уже остался маленький кусочек кладки не более ярда в диаметре — тонкий и неубедительный. На нем он и сконцентрировал свои силы. Лафайет боролся, шаг за шагом восстанавливая целостность стены. Видимо, эти гипнотические видения очень хрупкие и не выдерживают никакой манипуляции с ними.
Теперь вся стена снова была перед ним. Только, странно, — цветы куда-то исчезли. На их месте появился мощенный булыжником тротуар. В стене образовался проем, заколоченный покоробленными некрашеными досками. Побеленная штукатурка над проемом также была заколочена крест-накрест досками, доходящими до неровной линии карниза, четко вырисовывающейся на фоне вечернего неба. Небо же было залито каким-то неестественным синим светом, сквозь который тускло мерцал молодой месяц.
«Ну что ж, вполне реалистическая картинка, — подумал Лафайет, — правда, несколько мрачноватая. Надо бы чем-то ее оживить. Например, уютной аптекой с веселыми, залитыми неоновым светом окнами и душевной рекламой какого-нибудь потрясающего слабительного. Или чем-нибудь еще, что может внести нотку оживления».
Но теперь он не будет переделывать картину — хватит с него и предыдущей попытки. Он оставит все так, как есть, и будет смотреть, что из этого получится. Лафайет осторожно раздвинул границы видимого. Узкая улочка терялась в темноте, зажатая высокими, нависающими домами. Он отметил отблеск мокрого булыжника, лужу с маслянистыми разводами на поверхности, разбросанный мусор. Оказывается, его подсознанию явно не хватает инстинкта аккуратности. Внезапно что-то резко изменилось. Появилось ощущение разрыва
— как будто кто-то плохо склеил концы кинопленки. О'Лири огляделся вокруг, стараясь обнаружить причину этого сбоя, но ничего не увидел. И все-таки он чувствовал, что произошли какие-то неуловимые изменения, явных признаков не было видно, но картина стала более убедительной.
Он стряхнул легкое ощущение беспокойства. Видение набирало силу, и, пока оно не исчезло, надо насладиться им сполна.
Лафайет видел дом через дорогу — зажатую со всех сторон наполовину деревянную постройку, как и тот, перед которым он стоял. Два окна на первом этаже были сделаны из бутылочных донышек, вставленных в свинцовые полоски. Освещенные изнутри, они переливались янтарным, зеленым и золотым светом. Рядом была низкая широкая дверь на массивных петлях, обитая железом. Над ней на железном стержне в стене висела деревянная вывеска, на которой был грубо нарисован корабль викингов и двуручная секира. Лафайет улыбнулся — для вывески таверны его подсознание воспользовалось рисунком на печатке: секира и дракон. Похоже, что все в этой сцене возвращает его к тому, что он уже видел когда-то или слышал, а может быть, об этом когда-то читал. Вне всякого сомнения, картина была просто потрясающая.
Но что же все-таки изменилось? А, вот что, — запахи. Лафайет принюхался
— пахнуло плесенью, пролитым вином и отбросами. Его окутал густой, насыщенный дух с примесью запаха лошадиного пота.
А как со звуками? О'Лири показалось, что где-то трубили в рог, слышался шум двигателя, скорее всего мотороллера: по такой узкой улочке вряд ли проедет что-нибудь большее.
