Сыскарь чародейского приказа - Коростышевская Татьяна Георгиевна (книги без регистрации .TXT) 📗
— А у тебя какие таланты? — уже почти спокойно спросила Жозефина.
В коридоре уже вовсю покрикивал вагонный гнум:
— Дамы и господа! Остановка закончена! Занимайте свои места!
— У меня, — я пожала плечами, — разные, да все под сыскное дело подходят.
— Как так?
Я двинула подбородком в сторону двери:
— Может, в купе вернемся? Или так и будем до самого Мокошь-града в дамской комнате дискутировать?
Жозефина попятилась, открыла для меня дверь — то ли уважение выказывала, то ли опасалась, ровно чумную.
Мы вернулись на свои места. Я уставилась в окошко. За ним пробегали березки, и аккуратные крыши далеких домиков, и тучные стада коров и коз, и даже одно верблюжье — год назад августейшее величество указ о расширении поголовья и разнообразии оного издал. Хористки возбужденно шушукались, бросая в мою сторону тайные взгляды. Я вздохнула и повела головой, приглашая всех заинтересованных выйти со мной в коридор.
Мы вывалились из купе, сопровождаемые неодобрительными взглядами четы Скворцовых.
— Жоська сказывала, ты в сыскных делах мастерица? — полноватая барышня с золотистыми локонами, крашеными, зуб даю, сразу приступила к делу.
— Колдовать не буду, — строго ответила я. — И фокусы балаганные показывать тоже.
— Да я не о том.
— И нюхать, чтоб по следу кого найти.
Список того, что я делать не собиралась, был до неприличия длинным. Жители Орюпинска, в моих талантах осведомленные, часто пытались им применение найти.
— Да ты погодь. — Блондинка примирительно пихнула меня локтем. — Меня, кстати, Элеонора кличут.
Я кивнула. Богатое имя.
— А это — Клотильда.
Третья хористочка в разговор не вступала. Была она рыжей, правда, не такой яркой, как некие провинциальные суфражистки, кареглазой, и если бы не две товарки, блондинка да брюнетка, на чьем фоне она смотрелась именно за счет контраста, довольно неказистой.
— Деньги у нас пропали.
— Я не брала, — так сказала, на всякий случай, сразу потеряв долю уважения в глазах собеседницы.
— Да я не о том, — вздохнула Элеонора. — Трое нас было, вместе в столицу собирались, общак складывали — по грошику, по копеечке. А теперь нет его.
Понятно. Значит, девы втроем выступали. Три грации — блондинка, брюнетка, рыжая. Думаю, неказистую Клотильду только из-за цвета волос в компанию взяли. Успехом они явно пользовались. Я, конечно, в девичестве своем приличном по кафешантанам не хаживала, но представить себе могла. Молодые барышни, ладные, хорошенькие каждая со своим образом, цвету волос соответствующим, на любой мужской вкус зрелище.
— Со стороны никто покрасть не мог? — деловито спросила я. В голове было ясно и холодно, будто ум мой настроился на работу.
— Нет, — Элеонора, видимо, была у них лидером. — В сейфе мы деньги держали. Гнумской работы шкафина, отмычку не подберешь, взломать не получится.
— А ключ у кого был?
— Мы его по очереди носили. Всегда при себе, на цепочке, на шее.
— Перфектно…
Я помолчала. Захожу я не с той стороны. Если девиц обворовал кто-то посторонний, я его не сыщу. Мне для этого по месту преступления (место преступления — звучит-то как! До мурашек!) побродить надо, да со свидетелями потолковать.
— А когда пропажу обнаружили?
— Мы перед самым отъездом, значит… меньше суток.
— Чья очередь была ключ носить?
— Моя. Но я даже не смотрела, что там, в том сейфе, у Жоськи цепочку забрала да на себя надела.
— А я тоже не смотрела, — Жозефина, впервые за время этой нашей беседы открыв рот, прижала руки к груди в покаянном жесте.
— И я, — пискнула Клотильда, глубоко задышав. У нее на ленте корсажа поблескивала крошечная брошь-капелька.
— Значит, деньги…
— Да не в деньгах дело, — раздраженно махнула рукой Элеонора. — То есть не только в них. Мы и больше заработаем! Просто раскол промеж нас после этого случая. Доверия нет. А мы столицу покорять едем, нам друг без друга никак.
Я еще раз оглядела девиц. Молоденькие, хорошенькие, грустные.
— А просто поговорить втроем пробовали? Поклянитесь, что никуда дальше эта история не пойдет и похитчика вы не накажете и из своей компании не изгоните. Пусть воришка покается.
— Пробовали. Не сработало.
Значит, что мы имеем? Троих подозреваемых. Или все же двоих? Элеонора вон как за общее дело радеет, может, ее можно вычеркнуть? Ан нет, нельзя. Кабы я, например, злодейство измыслила, первая бы закричала «Держи вора!» — даже не из хитрости, а из самосохранения.
— Так поможешь нам, барышня Попович?
Я внимательно посмотрела в глаза каждой из трех, затем произнесла:
— Прежде чем я вам свой вердикт озвучу, я дам воришке последний шанс признаться самой.
Хористочки молча переминались с ноги на ногу.
— Клотильда! — Я повернула голову в ее сторону. — Это же ты сделала?
— Нет! — вскрикнула девушка.
— Но зачем? — недоуменно спросила Жозефина. — И с чего ты это взяла?
— С того, что на ней, — я приблизилась к обвиняемой, — вот этот амулет висит. — Я пальцем — маменька бы меня за нарушение норм приличий взгрела, кабы увидела, — показала на брошь-капельку. — Называется навья искра, действует от двух до пяти дней после того, как его от материнской грозди отделяют. Когда у вас прослушивание? Завтра или уже сегодня? Неважно, как раз магии должно было хватить. А стоит эта безделица, как три коровы в базарный день.
Клотильда плакала, ладонью размазывая слезы по лицу.
— А что этот амулет навий делает?
— Красоту дает, — устало ответила я. — Да такую, чтоб глаз не отвести.
Две невиновные хористочки скептично посмотрели на товарку:
— Что-то он не работает совсем.
— А он избирательно действует, только на мужчин. Вы вон хотя бы на попутчика нашего, Скворцова, внимание обратите — извелся же весь, в вашей Клотильде дыры страстными взглядами прожигая, да и руки распускал, когда думал, что не видел никто.
Клотильда всхлипнула:
— Дуры! Дубинушки стоеросовые! Как же я могла в столицу с вами ехать, с такими красавицами. Я! Замарашка! Вас-то везде возьмут, а меня на выход попросят!
— Да нешто мы бы тебя бросили. — С материнской заботой Элеонора привлекла подругу к груди. — Мы же договорились, все вместе. Тебя попросят, мы следом отправимся. Ну что ты, глупенькая?
Под это воркование я вернулась в купе. Дело закончено. Пусть теперь сами меж собой разбираются. Купец Скворцов отвел от меня равнодушный взгляд. Ну понятно, он-то Клотильдушку-красу ожидал, а тут я.
В окне ничего любопытного не наблюдалось, я накинула на плечи вагонный пледик и расправила газету, за чтением которой давеча так бесславно заснула. Прессу я уважала безмерно, прочитывала всегда все, от корки до корки, включая брачные объявления и некрологи. Потому что для орюпинской барышни это было настоящее окно в мир, мир, где происходили загадочные или леденящие душу события.
Но сейчас на новостях сосредоточиться не получалось. Мои шансонеточки что-то задерживались, и я поминутно поглядывала на дверь. Что они там делают, честное слово? А если дерутся? А если до смертоубийства дело дошло?
Наконец дверь купе отъехала в сторону. Я подобралась, чтоб окинуть входящих строгим и торжествующим взглядом. Но настрой пропал втуне.
— Барышня Попович, — вагонный гнум выразил своим грубоватым, будто наскоро слепленным из глины лицом гамму каких-то сложных чувств. — Извольте с вещичками на выход.
— В чем дело?
— Начальство нашего состава убедительно просит вас место сменить. Ваши соседки жалобу на вас подали, так что придется вам в третий класс переместиться.
Вот, значит, как? Ни одно доброе дело не остается безнаказанным? Я, значит, таланты свои недюжинные аки бисер мечу, воровку изобличаю, а виноватая все равно именно я? Я взглянула на часики. До Мокошь-града еще часа четыре дороги. Ничего страшного, как-нибудь переживу.
Подлые шансонетки шушукались в коридоре, но носов в купе не казали.