Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Где-то там, неподалеку, есть то, что ему нужно… Хвак прислушался к внутреннему голосу — молчит. Навсегда, небось, замолк, не выдержал, бедолага…
Но странное чутье оживало в нем, и Хвак, как по мановению волшебной палочки нашел, что искал, получаса не прошло: полное одеяние для мужчины: портки, сапоги, рубаху… Почти впору. Шапку в кусты — и так тепло, без шапки. А всего-то и дел — камень отвалить, да руками пару раз черпануть, да сор из штанов и рубахи вытряхнуть…
— Матушка, спасибо тебе. — Хвак опять грянулся было на колени, землю целовать, но вроде как почувствовал что-то… — Понял, Матушка. Я мысленно тебя буду благодарить. Денно и нощно, думами и поступками… Никогда больше не огорчу…
Пошарить под деревьями — нашлась и дубина, чтобы мало ли чего… Мало ли где…
Хвак шел по лесной дороге наугад, куда придется, он пел без слов и смеялся, а то принимался плакать счастливыми слезами… Лесная лужа пахла тиной и землей — но все равно: попил — и вкусно было! А ягоды? «А ягод пока нет, весна еще, — догадался Хвак. — А листочки свежие, клейкие, пахучие. Пташка, пташка, давай вместе, смотри, как я свистеть умею!.. И петь!»
Сосновый лес сменился дубняком, тот ельником, солнышко все выше, небо… Небо такое синее, высокое. Ветерок — просто бархат, а не ветерок. Цветы, деревья, травы приносили дивные ароматы, и все это великолепие красок, звуков и запахов то и дело отражалось, дробилось и расплывалось в счастливых Хваковых глазах. Он шел долго и беспечно, с восторженным изумлением вглядываясь во все, что попадалось ему на пути. Вот — что это было? Вспомнил — это волки, стая волков. А почему бы и нет? Волки тоже любопытный народ… А подальше, опять в ельнике, что-то такое наперерез ломилось да завывало… Это медведь толстопятый, голодный да недовольный, шерсть свалялась — жрать-то хочется, а до малины далеко… медведь был не такой, как в прежней жизни, помельче, но Хвак понимал, что медведь… И что теперь гигантских хищных ящеров нет — тоже откуда-то понимал. Тем оно и лучше… Безопасная жизнь приятнее опасной.
«Рай! Истинный рай вокруг! Матушка… Матушка, слов у меня нет…»
Но и в раю, оказалось, бывают черти: прицепились к нему трое конных, цок-цок-цок — догнали на лесной тропе… Грабители видать…
Пришлось бежать изо всех сил, петлять, через буреломы прыгать, что твой медведь, и поторапливаться: от этих-то троих он избавился — а кто его знает — сколько еще их по лесу бродит, поживы ищет. Да какая с него пожива? А все-таки осторожность не повредит.
В городок он вошел очень удачно, как раз со стороны торжища: а ведь известно, что где торг, там и жор, там пищу готовят, продают либо выменивают.
Всех денег — а здесь в ходу деньги — два гроша медных у Хвака, те, что под камнем же нашлись. На них не поесть, но можно сыграть! И Хвак сыграл, горошины под скорлупками угадывал — да так ловко: слепой еще былину не пропел, как у Хвака уже денег — за неделю не прожрать. Но народец завистливый и мелочный оказался, погнали победителя всей ордой, а про его правоту даже слышать не пожелали… Один камень в затылок угодил, а другой, огроменный, под лопатку… Вот тебе и рай. Хорошо хоть преследовать побоялись или поленились — отстали… Городишко оказался на удивление большой, не городишко, а гигантский город! Тогда почему без крепостных стен? Неужели не боятся врагов и чудовищ? Или за пределами города не водятся у них такие? Должны водиться, хотя, если рай… Вроде бы и не рай, но ничего такого опасного в воздухе Хвак не почуял и при этом почему-то был уверен, что правильно чует. Нет, это действительно мирная местность, безопасная сторона… Беззаботная. Повезло.
Хвак пообедал в ближайшей харчевне — язык местный он уже знал как родной, на рынке выучил… И в трактире выпала ему удача на полную катушку: расшумелись соседи по столу, на крик прибежала хозяйка, большая, розовощекая, крепкая, красивая… Да так она глянула на Хвака, раз да другой, что он не выдержал и пошел за ней в хозяйные комнаты… Все-таки странное место, странные люди: видно же, что хорошо ей, а возмущается будто бы, кусаться норовит… А сама-то руками да ногами спину обхватила — не оторвешь…
Ввечеру опять ужин, в другом уже трактире, более гостеприимном и веселом. Тут уж Хвак вволю попил, поел, попил и поплясал, поел, попил, в зернь и карты наигрался, поел, с девками намиловался — в усмерть! Рай и только! Ох, и попили!
А ночью его магией и кистенями да сетями взяли, сонного, и в ад, в узилище городское! За что, про что — некому сказать, всем лень: только колодку на шею да кандалы на руки и на ноги — ожидай суда и участи.
Хваку долго пришлось ждать и голову догадками ломать: сидел он в одиночке, тюрьма без окон, с одной дубовой дверью в локоть толщиной. Разговаривать с ним никто не разговаривал, кормили и поили раз в сутки, с надзирательской руки, не снимая кандалов.
А Хвак даже и не пытался объясниться да вывернуться каким-либо манером, и здесь ему любопытно, а тюрьмишка местная — что ему она, когда гордые горы в песок стерлись, пока он Матушкину немилость избывал, да в такой темнице — не этой чета!..
Суд начался спозаранок, чтобы все вины его и кары успеть прочитать да приговор исполнить. Ничего такого особенного Хвак для себя не ждал, но все же волновался…
— …Разрыв и разграбив могилу, пришлец, назвавшийся Хваком, учинил браконьерство в лесу, принадлежащем благородному баронскому роду Волков Вен Раудов, истребив без выгоды для себя, но из куража и озорства охраняемый законом волчий выводок общим числом в шесть голов, из них четыре особи зрелые, к воспроизводству способные, тем самым превысив способы необходимой защиты, затем напал и до смерти же убил медведя-самца, зрелого, к воспроизводству способного…
«Еще кто на кого напал», — мысленно огрызнулся Хвак, но немногочисленные участники судилища слушали не его, а обвинителя.
— …Старшего егеря его милости барона Вен Рауда — Сура Кабанца и двух его людей до смерти же, что подтверждают найденные следы сапог вышеупомянутого Хвака и следы крови на его портках…
С этим Хвак не спорил: лес есть лес, а свара без затрещин не бывает. Он и на вопросах не отпирался, а просто от себя рассказал, как все было.
— …Пригородном рынке облыжно обвинил в плутодействе ватагу скоморохов-потешников, после чего учинил над ними разбой и ограбление, отняв денежное имущество на общую сумму…
«Это они его обвинили в мошенничестве при игре в скорлупки и велели убираться, причем не захотели отдавать его выигрыш! А служат они старосте того базара, они его слуги-наймиты!»
— …В драке тяжело покалечив восемь человек скоморохов-потешников из простонародья, троих гостей купеческого звания и до смерти убив старшего над скоморохами Косю Былчу да до смерти же старосту рынка господина авен Краба…
Хваку показалось на мгновение, что Матушка пошевелилась… Но нет — простить-то она его простила, а вот заступничества на каждый чих нечего ждать, сам не младенчик… И все-таки ему хотелось верить, что Матушка слышит про его неожиданные невзгоды и сочувствует ему… Хвак вздохнул…
— …Сразу после белого обеденного часа в таверне «Кипящий супчик» учинил на почве внезапно вспыхнувшей неприязни к кузнецам кулачное побоище с кузнецами из кузнечной слободы, покалечив четверых, а молотобойца Грянца тяжело, после чего учинил произвол и насилие над хозяином и хозяйкою таверны, какового хозяина Супца затолкал против его воли в сундук, да крышкою сверху прикрыл, а на крышке той учинил насилие и бесчестье хозяйке Супчихе, чьи крики, обижаемых Супца и Супчихи, слышали все соседи, в чем и подтвердили все на розыске…
Было дело, кричала Супчиха, и Супец этот колотился в крышку сундука да кричал погромче ее, только не знал Хвак, что Супец ее мужик, он думал, что слуга… — Хвак вспомнил черные от похоти глаза Супчихи и затряс головой, чтобы смахнуть внезапный пот со лба и блазь из головы…
— …В вечернем часу и до утренней зари устроил оргию в небезызвестном притоне «Большая улыбка», что в Темной слободе, и поножовщину с находящимся в розыске разбойником по прозвищу Бас и его шайкой-артелью. Случай сей выговорен в дознании особо, дабы после окончательного опознания тела и личности вышеупомянутого Баса розыск по нему избыть…
