Потерянная Морозная Девочка (ЛП) - Уилсон Эми (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗

Я пошевелила пальцами в карманах:

— Я смогу!

— Но реально ли? Типа, должным образом посмотреть ей в лицо и напрямую спросить имя? Сказать ей, что не сдвинусь с места, пока его не узнаю?

Она должна поставить точку. Но мы больше не могли об этом говорить, потому что Конор и его друзья нас догоняли, и наши рассуждения прекратились.

Когда я пришла домой, мама была полностью погружена в наброски. Буквально. Она поднялась в студию на чердаке, свет окна с крыши растекался в тусклых сумерках, и набрасывала зимнюю сцену на огромном листе бумаги. Горы и глубокие долины, где отдельные дома ютятся между возвышающимися, голыми деревьями, замерзшие водопады и одинокие орлы, парящие над замысловатыми лесами. Это новый заказ. Я не вдавалась в подробности, она потерялась там, поэтому я не спрашивала ее об отцах. Если бы я спросила ее сейчас, то она рассказала бы еще больше историй, я увидела блеск в ее глазах, когда она подняла взгляд.

— Сова! Любовь моя, у тебя был хороший день?

Я кивнула, бросила сумку на деревянный крашеный пол.

— Я приготовила суп! — сказала она, словно придя в себя, — Позволь мне закончить и мы поедим… Тебе задали домашнее задание?

— Да-а-а, — вздохнула я, доставая учебники по математике. Мой стол прямо здесь, рядом с ее. Я села напротив, заметив среди черных волос несколько седых, когда она склонилась над работой. За ухом у нее карандаш и пятнышко от угля на щеке, она видимо одевалась в спешке: свитер надет наизнанку. Некоторое время я рассматривала набросок. Есть какое-то волшебство в том, как это делается. Умелые руки. Я опускаю взгляд на свои собственные. Они похожи на ее. Широкие ладони, длинные пальцы.

Я должна спросить ее. Мэллори права. Я должна знать.

— Мам?

— Мм?

Она не смотрит. Я глубоко вздыхаю, но не знаю, с чего начать. В груди у меня сжимается, когда я представляю, что скажу, путаюсь, пытаясь объяснить ей. Я так часто ее спрашивала, а она никогда не давала мне четкого ответа. Как я могу убедить ее ответить сейчас? Я собираюсь выпалить это все, но оно кажется таким значительным, таким важным. Я не знаю с чего начать.

— Ничего.

Теперь она подняла взгляд. Я занялась тем, что нашла свой калькулятор.

— Ах, математика, — пробормотала она, — Мне найти тебе репетитора, Сова? Мама Мэллори что-то говорила о репетиторе…

— Я в порядке, — ответила я, — Давай работать.

Уже поздно есть суп. Она погрузилась в рисование, и я увлеклась созданным ею зимним миром, миром, о котором она столько раз рассказывала, когда я была ребенком и все еще верила во всякое там волшебство.

— 6-

МИР ЗИМЫ

Были уже сумерки, когда они достигли нового горизонта. Земля уходила вниз, и открылись голые деревья в широкой долине, и купол, который приютился в нише огромного горного хребта. Он посмотрел на нее, а затем тишину нарушил вой, от которого осыпался лед с ветвей деревьев. Ее уши звенели от шока, и она обернулась, ища источник отчаянного, тоскливого звука, предупреждающего об опасности.

Ее спутник приблизился, и если и было некое очарование, сотканное между ними во время долгого путешествия, то оно было разрушено этим звуком. Он посмотрел на нее с испугом в глазах.

— Волки зимы. Пошли!

Он толкал ее вперед, вниз по склону. Она карабкалась и соскальзывала по мягкому снегу, пока не достигла дна, а когда оглянулась, увидела, что он стоит к ней спиной, пять волков были перед ним. Они стояли плечом к плечу, такие же высокие, как и он, их серый мех развевался на ветру, голубые глаза были остры, когда они переводили взгляд с нее на него.

— Что это такое?

— Она мой гость.

— Она не фея. Нам это не нравится. Она может быть опасна.

— Она не опасна. Дайте мне день — у меня здесь никогда не было собеседника. Дайте мне познать это, а после она вернется к себе.

Волки молча стояли, и она могла видеть даже при их неподвижности силу, заключенную в мускулах. Она могла представить себе охоту. Тихую, ужасающую решимость, скорость, скрытность.

— При нашем вое она должна будет уйти. Мы дадим тебе один день. Но помни. Это все не естественно. Возникнет опасность — однажды ты расплатишься за это.

Он, будто беспомощно, развел руками, и они склонили головы. Она поразилась им. Силой в его конечностях, тем как он держал голову. Его собственная неподвижность и безмолвие были сродни им. Она никогда не видела людей подобных ему.

— 7-

Было темно, когда я проснулась, а так как мама не придавала большого значения отоплению, то квартира промерзла. Прежде чем подняться с кровати, я надела теплые носки и шапочку, укуталась одеялом и задержалась у окна.

Это была ночь снов. Волчьем вое и голубых пальцах, рисующих инеем на окнах. Покрытых снегом гор и странных медных глаз Айвери. И теперь, когда я смотрю в окно, это уже похоже на мой мир. Здесь нет волков, слава Богу, но на всех поверхностях затемненных улиц, всех крыш, забора, и деревьев — тонкий слой инея. Машины сверкают чистотой и белизной под жемчужным небом, и только одним рядом следов блестит тротуар, все еще усыпанный осенними листьями, теперь скрюченными и замерзшими. Все так тихо и так красиво. Каким-то образом, полагаю, благодаря маминым рассказам, зима всегда очаровывала меня. Сор и грязь скрылись под слоем льда и снега. Что угодно кажется возможным.

Мой желудок заурчал. Овсянка. Вот, что мне нужно.

Я волочу одеяло с собой на кухню. Чайник включен, а мама с мечтательным выражением лица смотрит в окно.

— Сегодня все как надо, — сказала она. — Вчера было рановато, но этим утром все великолепно, правда?

— Великолепно, — ответила я, шаркая к буфету и доставая овсянку. Несколько крупинок просыпалось на пол. — Но я бы хотела иметь микроволновку. Или отопление.

— Отопление включено, а сейчас я приготовлю овсянку, — она взяла у меня крупу. — Сделай чай. Не могла бы ты найти свитер? Одеяло немного громоздкое, не находишь?

— Нормальное, — ответила я, оборачивая его вокруг себя, и пошаркала доставать кружку и молоко. — Уютное.

— Знаешь, обычно это все в уме, — сказала она, — Ты начинаешь дрожать, а тело напрягаться, и даже если тебе действительно не холодно, твой ум убеждает в обратном.

— Мне действительно холодно, — отвечаю я, заливая водой пакетики чая и задаваясь вопросом, что будет, если мама увидит мои покрытые инеем руки. Это было реально? Оно может повториться, вот так просто?

— Боже, Сова, ты собираешься ошпариться? — беспокоится мама, видя, как я изо всех сил пытаюсь удержать одеяло, пока наливаю чай и слегка трясусь. — Дай сюда, — она быстро откинула одеяло.

— Эй, — я отпрыгнула, уронив ложку. Мама бросила одеяло на кухонный стул и вернулась к овсянке, и мне кажется, она что-то говорит, но я не слышу, потому что моя кожа вопит, бледнеет, что-то искрящееся поднимается от кончиков пальцев к плечам. Я чувствую, это оборачивается вокруг шеи и растекается по коже головы, будто стальные сухожилия обхватывают меня. Я поглядываю на маму, не дыша, не двигаясь ни на дюйм. Что именно я делаю? Позвать ее? Убежать? Стоять тут, как статуя, пока не пройдет? Оно пройдет? Что это такое?

Комната потемнела вокруг меня, и показалось, что время остановилось, как будто я застряла в каком-то другом мире, где все увеличилось. Я замечаю трещины плитки на полу, которые раньше не видела, карандашные отметки на стене, где мы отмечали рост на протяжении нескольких лет. Овсяные пузыри и брызги лавиной звуков грозятся оглушить меня, а мама просто стоит там, в нашей нормальной кухне в нормальном мире, водя ложкой, и продолжает говорить, но что если она обернется… если она обернется, что увидит? Она закричит? Я представила ложку, выпадающую у нее из рук, кипящую овсянку, ее расширяющиеся от шока и страха глаза. И нет пути назад. Ничего уже не будет, как прежде, если она увидит все это. Я снова оглядываю себя, надеясь, что только представляю это, захваченная наступлением зимы. Но, как я вижу, маленькие цветочные кристаллики начали расходиться по моим предплечьям.