Изнанка судьбы - Лис Алина (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
— От Терри.
Лицо у маменьки стало несчастным. А я, как всегда, когда речь заходит о Терри, почувствовала себя виноватой.
Обещала ведь ему не говорить про него с родными. И маменьке клялась, что «выкину эти глупости из головы». Всего месяц прошел с последнего раза.
— А, твой придуманный друг…
Фанни была еще суровее:
— У нас нет на это времени, Элисон.
И я струсила. Не стала дальше ничего доказывать.
Все равно бесполезно.
Очень страшно было ждать судебного разбирательства. Спускаться каждое утро в надежде на добрые вести, чтобы потом весь день изнывать от тревоги и невозможности сделать хоть что-то. Неуверенность в завтрашнем дне, которую мы все ощущали после смерти отца, теперь проявилась, нависла в воздухе, как тяжелые тучи. Смолкла и без того редкая музыка, даже Китти больше не смеялась, а в один из дней я вдруг поняла, что стараюсь разговаривать шепотом.
Маменька ходила бледная, пила сердечные капли и поминутно падала в обморок. Когда не хватало внимания, начинала рыдать и донимала всех жалобами.
День слушанья приближался неотвратимо. Поверенный хлопотал о его переносе — не вышло. Дядя Грегори — злой гений нашей семьи — употребил все свое влияние, чтобы не допустить проволочек.
Но на самом разбирательстве мы ему показали. Нет, не победили — если бы это было так просто! Выпросили у судьи отсрочку. На месяц.
— Все равно Гринберри Манор будет принадлежать Майтлтонам, а не вашим бастардам, Ванесса, — сказал дядя, гадко улыбаясь.
Маменька, обладавшая безупречным чувством того, когда можно закатить истерику, а когда лучше повременить, лишь побледнела и произнесла трагическим шепотом:
— Боги накажут вас за ваши злодеяния.
— Видно, что вы скучаете по сцене, — снова ухмыльнулся лорд Грегори.
Не знаю, очередная это ложь или правда, что моя мать была актрисой, пока отец не женился на ней. И знать не хочу! Хватает того, что дядя везде распускает эти сплетни.
Я так рассердилась на его поведение, что вмешалась. Ну сколько можно терпеть его двусмысленные намеки?
Речь получилась убедительная и правильная:
— Оставьте мою мать в покое, не позорьтесь. Намерение выгнать вдову брата с детьми не делает вам чести, так хоть не опускайтесь до оскорблений беззащитной женщины.
— О, юный кукушонок Элисон, — он перевел на меня взгляд, и я раскаялась, что влезла. — Свирепый плод страсти нежной. Вас уже выпустили из Батлема?
Все, кто находились рядом, оглянулись на меня. И я поняла, что снова пойдет волна слухов о моем душевном нездоровье.
Сколько раз клялась самой себе не заговаривать с этим подлым человеком! Кажется, ему только того и надо, чтобы я возмутилась, начала возражать. Если молчать, получается, что я согласна с гадостями, которые он говорит. А в споре дядя всегда выставляет меня скверно воспитанной или не совсем нормальной.
Мы уехали домой в похоронном настроении. И все последующие дни предчувствие беды витало в воздухе. Маменька то принималась плакать и жаловаться, то хорохорилась и говорила, что боги не оставят этого просто так, правда непременно восторжествует. Китти, как всегда, хихикала, примеряла наряды и делала вид, что ничего не происходит. Фанни усердно молилась, а я просто ждала беды.
Дождалась.
Глава 2. Предвестие беды
Франческа
…В стылых мартовских сумерках тлеют свечи. Дрожат на ветру, но не гаснут, как заговоренные. Запах оплавленного воска висит над долиной, мешаясь с запахами мокрого камня, прелой листвы, сожженных трав и дыма от факелов.
Короткий, отчаянный крик: «Не надо! Я буду хорошей! Не трогайте Терри!»
Кровь на моих руках. Кинжал, застрявший в теле мага. Пробирающий до последней жилочки, тихий, жуткий шорох. Смерть проносится мимо, не задев, лишь опалив леденящим дыханием щеку.
Снова крик: «Терри-и-и!»
И небо — сиреневое вечернее небо — падает в долину…
За секунду до того, как стоящего рядом человека разорвет на части, за мгновение до того, как второго, чуть дальше, вплавит раскаленной волной в темный камень, а происходящее превратится в нечеловеческий кошмар, я вспоминаю, что это все — сон, морок. Открываю глаза, сдерживая рвущийся на волю крик.
Снова тот же кошмар. Прошел почти год с тех пор, как сон возвращал меня в долину Роузхиллс.
За окном сумерки Изнанки. Не вечерние, рассветные. Чуть покачивается полог кровати, за витражным окном сереет небо.
— Чш-ш-ш. Что случилось? — Горячие объятия заставляют чуть отступить навалившуюся жуть. Воспоминание не уходит навсегда, просто прячется в тень, как прячется в кустах хищник, поджидая добычу.
— Ничего.
Губы касаются моего виска, спускаются чуть ниже к мокрой щеке:
— Ты плакала?
— Кошмар приснился. Я тебя разбудила? Прости.
Хмыкает:
— Я только лег.
— Опять до утра сидел за гримуарами? — говорю я с притворной строгостью.
— Угу.
— А потом дрыхнуть до обеда будешь?
— Угу. — Он обнимает меня чуть крепче и недовольно замечает: — А ты опять в сорочке.
— Конечно. Что мне, голой ложиться?
Он вкрадчиво шепчет мне на ухо: «Было бы неплохо!», и я чувствую, как горячая ладонь скользит вверх по ноге, задирая тонкую ткань.
— Ты же спать хотел.
— Угу.
— Ну хватит.
Пальцы уже поглаживают подколенную ямку — легонько, нежно. От прикосновений по коже бегут мурашки.
— Неужели хватит? Мы же только начали, — и рука движется дальше, вверх по бедру, чуть стискивает ягодицу, пытается проникнуть меж ног…
Тело отзывается на ласки, но память о кошмаре слишком свежа. Душой я еще там, под холодными небесами долины Роузхиллс. Они не располагают к любовным утехам.
Я отпихиваю его и отворачиваюсь.
— Давай спать.
— Спать — отличная идея, — соглашается Элвин, прижимая меня к себе и медленно целуя в шею, пока пальцы все так же гладят кожу с внутренней стороны бедра. Чувствую возбуждающий холод металла на своей груди сквозь ткань сорочки.
Низ живота наливается пульсирующим теплом. Элвин слишком хорошо знает мое тело, чтобы я смогла долго сопротивляться.
— Перестань, — придыхание, с которым я говорю это, выдает меня с головой.
— Что перестать? — спрашивает он обманчиво-невинным тоном. — Перестать делать вот так? — ладонь ложится на живот, спускается ниже и чуть надавливает, заставляя меня ахнуть и выгнуться.
— Да-а-а, — выдыхаю я и откидываюсь назад, чтобы прижаться к нему плотнее. Сорочка скомкана и задрана до талии, обнаженными бедрами я ощущаю его возбуждение. Металлические пальцы пощипывают и сжимают твердые горошинки сосков, и я уже не пытаюсь сдержать стонов. Сама чуть раздвигаю ноги, чтобы ему было удобнее, и ощущаю прикосновение к самой чувствительной точке моего тела.
Шепот на ухо:
— Перестать делать вот так? Да, сеньорита?
— Да-а-а!
— Неужели сеньорита действительно хочет, чтобы я прекратил?
— Не-е-ет, — всхлипываю я, чувствуя во всем теле вожделеющую слабость. Сейчас я сделаю что угодно, лишь бы он не останавливался.
— Тогда чего сеньорита хочет? Этого?
Я снова всхлипываю, ощущая его полную власть над собой. Жаркий выдох опаляет ухо, зубы чуть прикусывают мочку, а неутомимые безжалостные пальцы продолжают дразнящую ласку. Я раздвигаю ноги шире в безмолвной просьбе, и он гладит там, прикасается к чувствительному местечку. Слишком нежно, слишком легко, вынуждая меня стонать от желания и разочарования.
— Да-а-а, — я трусь об него, выгибаюсь, прижимаюсь плотнее, ощущая на шее его учащенное дыхание.
Это его любимая игра. Заставить меня обезуметь от вожделения, забыть о приличиях. Чтобы я сама просила взять меня. Какой бы развратницей я ни стала за эти десять лет под его руководством, в такие мгновения на меня всегда находит странная немота. Чем сильней желание, тем постыднее признаться в нем.
Но в этот раз он сдается первым.
