Госпожа ворон (СИ) - Машевская Анастасия (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗
Кстати о кузинах, всполошилась Бансабира. Бирхан, заметив непонятную озадаченность танши, заверил, что с Иттаей и Ниильтах офицер, которого он отрядил, тренировался особо старательно, стараясь не уступать в мастерстве командующему Гистаспу.
— Хорошо, — только и ответила Бану.
Потом позвала сестер. Несмотря на то, что Ниильтах, младшей из дочерей Тахбира шел уже шестнадцатый год, ее до сих пор нельзя было назвать до конца оформившейся. Видно было, как в ней все еще что-то "приходит в норму", "встает на место", изменяется. Если она вытянется еще хотя бы на полдюйма, то перерастет Бансабиру. Иттая отличалась разительно: суше, мельче, может, даже кряжистее. Ей были свойственны скорее не изящество, но гибкость, не красота, но обаяние, не бессмысленная прелесть весны, а ум. Ее грудь меньше, чем у сестры, но выше вздернута, и это больше пригодно в искусстве поединка. Они с Бансабирой быстро сошлись, когда познакомились. Поэтому сейчас проболтали на пустячные темы добрую половину часа. Прежде Бану в жизни бы не поверила, что способна на такое продолжительное общение не о делах с женщиной, если только это не Шавна Трехрукая.
Новый наставник военного искусства, присланный из академии, со слов сестер оказался хорош, но предыдущий казался более опытным. Бансабира хмыкнула:
— Тогда скажи ему, чтобы на днях приступал снова. Нечего отлынивать.
Иттая невидимо вздрогнула и видимо подобралась. Поднялась, приосанилась, поправила украшенные пурпурной вышивкой манжеты кремового платья, одернула расшивной пояс в тон и с гордым видом шагнула в угол зала к Гистаспу. Тот вальяжно откинулся на спинку стула и тихонько похихикивал над чем-то, что в метре от него оживленно обсуждали Дан и один из сотников "меднотелых".
— Генерал, — обратилась Иттая. Альбинос встрепенулся не сразу, повел бровью, обернулся.
— Госпожа? — он тут же принял серьезный вид. Хотя чувствовалось, что разговор о делах ему сейчас неинтересен.
— Моя сестра велела напомнить, — Иттая чуть вздернула подбородок, — что с завтрашнего дня вы должны вновь приступить к нашим с Ниильтах тренировкам.
— Хорошо, — Гистасп безмятежно пожал плечами и снова обратился вниманием к беседующим. Дан со всей присущей ему горячностью рассказывал об ужасных варварских обычаях чужой страны.
— Да ты не понимаешь, — яростно размахивал руками. — Они то голодают, то лупят себя плетьми. А иногда вообще, знаешь…
Иттая деловито кашлянула, украдкой оглянулась, будто тревожась, не увидит ли кто, и присела на свободное возле Гистаспа место.
— О чем они говорят?
Мужчину больше волновало не что, а как. Но он учтиво отозвался:
— О религии орсовцев.
— О религии? — не сдержалась Иттая. — Что за бред — обсуждать это здесь?
Гистасп кивнул, соглашаясь.
— Я тоже так подумал, но Дана, похоже, не сильно волнует уместность подобной беседы, вон как изгаляется.
— Праздники — грех, песни — грех, — буйствовал Дан Смелый, заполняя собой все пространство вокруг, — а сами, между прочим, поют, когда молятся.
— То есть, — уточнил нетрезвый собеседник, — молитва у них — грех?
— А я о чем, — заорал Дан, шарахнув по столешнице и чуть приподнявшись от избытка чувств. — Понимаешь, да? — вопил он с таким багровым лицом, что было неясно, радует его наличие, наконец, единомышленника, или он попросту злится. — Любовь — тоже грех.
Иттая начала понимать, над чем посмеивался Гистасп. Она тоже усмехнулась и, чуть наклонившись к альбиносу, с любопытством шепнула:
— А что тогда не грех?
— Трудно сказать, — философски заметил Гистасп, не оборачиваясь к девушке, но чуть придвинувшись в ответ.
— Ну как любовь может быть грехом? Или как грехом могут быть распущенные волосы?
Собеседник явно затруднялся ответить, зато подхватила Иттая.
— То есть? — она спросила громко, чтобы сидевшие неподалеку мужчины услышали.
Дан дергано обернулся и дал железное объяснение:
— А то есть.
— Они все зачем-то прячут волосы, — пояснил Гистасп, будучи вынужденным тоже включиться в беседу.
— Что за бред, — подивилась девушка. — Это же не грудь.
— Вот име… — снова заорал Дан и вдруг умолк. Мимо проплыла какая-то густая черная копна, ниже которой вихлялись крутые женские бедра. Дан развернулся вслед красотке всем телом, всполошился, залпом опрокинул недопитые прежде полстакана эля и гаркнул:
— Я пошел.
Бывший собеседник Смелого облегченно выдохнул: тысячнику просто так не поперечишь, да и не заткнешь, а слушать какую-то ерунду сил уже не было. Иттая, проводив Дана глазами, вытянулась в лице. Гистасп сложился вдвое.
Бансабира, свесив голову набок, с неподдельным интересом наблюдала, как Дан Смелый строит страшные рожи, машет руками и что-то орет, игнорируя особое внимание Гистаспа и утомленную физиономию кого-то из сотников. Бедолага, посочувствовала Бану. Он явно не по своей воле нарвался на Смелого, который с известных пор озаботился установлением доверительных отношений с подчиненными.
На соседнее кресло подсел Шухран.
— Звали, тану?
Бансабира чуть поморщила носик совершенно забавным образом: от Шухрана тянуло алкоголем, и Бану, которая не притронулась к выпивке за время праздничного обеда, хорошо улавливала даже несильный запах. Впрочем, ей это никак не мешало, даже наоборот — на душе становилось чуточку приятнее оттого, что удалось позволить своим людям ходить в подпитии днем. Днем эль особенно хорош.
— Ну как любовь может быть грехом? — где-то посреди зала Дан громыхал так, что слышала даже Бану с помоста. Шухран тоже на мгновение вскинул голову, повинуясь рефлексу, и метнул на тысячника несколько растерянный взгляд.
— Точно.
— Слушаю вас, — Шухран подобрался со всей готовностью выпившего совершить любой подвиг. За время пребывания в южной полосе посреди лета он отчаянно загорел, сделавшись совершенно бронзового цвета, так что вкупе со счастливыми осоловелыми глазами и бритой головой, выглядел точь-в-точь могучим невольником из ласбарнских бойцовских ям. Почему, собственно, и нет, размышляла Бану, если его отец был беглым ласбарнским рабом, и, скрываясь, так далеко забрался на север, что однажды встретил мать Шухрана, коренную северянку из-под астахирских круч? Хорошо, что так вышло: благодаря опыту безвестного беглеца, Шухран Двурукий вырос умельцем, которым отряд телохранителей Бану гордился особенно.
— Послезавтра поедем на верфь, — пояснила танша задачу. — Поэтому разыщи Одхана, а то он куда-то запропастился, и сообщи. Кроме того, соберешь в отряд Вала, Ниима, Маджруха и Ри.
— Им сейчас сказать? — уточнил Шухран. Парни явно не обрадуются, едва повылазив из седел, снова в них лезть.
К удивлению мужчины, танша махнула рукой:
— Завтра.
Шухран нахмурился: от такого ответа что-то в его голове не сложилось в одну цепочку с другим чем-то.
— А почему не сейчас? — с недоумением спросил он.
— Там Дан опять безумствует, — вдумчиво протянула танша, рассматривая рослого брюнетистого красавца поодаль. Гистасп и Иттая, сидевшие недалеко от Смелого (хотя сейчас Бану была склонна окрестить его Особенно Наглым), время от времени переглядывались, вздрагивая плечами и явно сдерживаясь. — Иди-ка угомони его.
Шухран задумался. Он знал всего один способ привести Смелого в чувство, но тану вряд ли его одобрит. Тот все же тысячник.
— Э… как? — озадаченно спросил мужчина.
Бансабира скосила на здоровяка полный легкого презрения взгляд: неужели нужно объяснять такие простые вещи?
— А то сам не знаешь, — снизошла до объяснения.
Шухран еще какое-то время соображал, чего ему сказали, а потом счастливо разулыбался. Можно, значит.
— О, ну раз так, — он выпрямился. Да, хорошей простой драки на кулаках сегодня не хватало. Чтобы потом смотреть друг на друга заплывшими глазами и пихаться локтями.
Бансабира в душе посмеялась. Шухран оказался отличным приобретением — крепкий, сильный, верный, без особых сложностей в характере, он был надежным и даже вполне предприимчивым. Правда, пил много реже остальных, и хмель, несмотря на здоровое могучее тело бойца, в голову бил быстро. В такие моменты Шухран казался Бансабире трогательно потешным мальчишкой: немножко растерянный, доверчивый, с глазами щенка.
