Сидящее в нас. Книга вторая (СИ) - Сергеева Александра Александровна (читаем книги онлайн .txt) 📗
Впервые ей довелось увидать, как у человека сгорает от смущения не только лицо, но и спина, укрытая рубахой, жилетом и праздничной курткой. Наксар не знал, куда деть руки. Сопел, топтался и боролся с желанием обернуться. Но, он честно досчитал, как и было указано, до конца пятого десятка, прежде чем развернуться.
Песок на клочке пляжа, куда они забрались подальше от глаз, хранил небрежно сброшенную одежду. И следы женских ножек, пропадающих в полосе прибоя. На секунду вынырнув и обернувшись, Таюли заметила, как старательно, чуть ли не благоговейно сворачивали её куртку.
Следующие три дня она шлялась по острову, как всякая приличная Лиата, не имея понятия о цели и не выбирая пути. Возможно, о таинственной и, по всему видать, полоумной чужачке уже судили да рядили по всему острову. Но Таюли была уверена: для прояснения этакой напасти островитяне непременно сунутся к своему градоначальнику-меняле. А уж тот придумает какую-нибудь правдоподобную байку о…
О которой, кстати, неплохо бы узнать. Нет, она не собиралась ни с кем объясняться, но любопытно же, чего он там наплетёт. И вообще, неплохо было бы заглянуть к нему ещё разок: умный человек и говорит, как по писаному. Он прямо благоухает результатом приличного образования. А то и удачной, но заброшенной карьеры на материке.
Приятно, конечно, после всего пережитого побродить в тишине по безлюдному – кроме побережья – острову. Но образованной начитанной девушке это быстро наскучит. Ибо образование порождает желание поболтать о нём с кем-то похожим. С кем-то, кто сможет вполне разумно и внятно объяснить тебе, что он думает или не думает об интересных для тебя событиях.
Было ещё нечто, толкающее прочь от нарочито избранного одиночества к живому человеку, способному занять её ум: сны. Дэгран никак не оставлял её в покое. Но, если днём как-то удавалось победить свою маету – забросать его облик целой кучей мыслей о себе и о людях вообще – то ночью Раан был необорим. Он приходил в каждый сон, стоило сомкнуть глаза. И выворачивал ей душу, напоминая, сколь мало там оставалось места, не занятого им.
Или, скорей, той неизбежностью выпавшего Таюли жребия Трёхликой, избавиться от которого возможно лишь вместе с жизнью. Она не пыталась себе лгать: новая, подменная, и, конечно же, до неузнаваемости исковерканная сущность ей нравилась. Либо она уже родилась такой ненормальной, что с удовольствием приняла и насилие над собой, и нечеловеческие перемены. Либо пережитое после смерти отца так напугало, что полученная неуязвимость обратилась в величайшее благо. Так глубоко в себя Таюли не залезала, пробежав мимо этого вопроса, не оглядываясь.
Однако рана после её бессовестного шантажа с ножичком затянулась уже там, на пристани Заанантака. Причём в считанные минуты. Да и всякая боль, причиняемая ей с момента воссоединения с Рааном, вспыхивала не в теле, а в памяти, утверждавшей, что болеть должно. А Челия ещё больше лишила её чего-то человеческого, укрепив ощущение неуязвимости. Уже здесь на острове Таюли вогнала в себя нож на всю длину клинка. И даже потеряла немного крови. Но рана скоренько затянулась под её придирчивым взглядом исследователя – это легко, когда после такого опыта ты ничего не чувствуешь.
И страшно. Потому что…
Вот живёшь ты человеком, и ты, как все: нет нужды постоянно обращаться мыслями к своей природе. А потом ты перестал быть человеком. И всё твоё существо беспрестанно тоненько подвывает, меленько дрожа от ужаса, потому что ты больше не понимаешь, кем теперь являешься.
Таюли казалось, что стань она Лиатой или оборотнем, и то легче переносилось бы такое обращение в нежить: она знала бы своё название и назначение в этой жизни. А Трёхликая была для неё тайной за семью замками, что совершенно не провоцировали их взломать. Наоборот отпугивали, словно намекая, что там, за ними хранится и дожидается своего часа чудовищная правда.
Вероятно, от этой правды и бегала Таюли по всему острову в поисках места для её могилы. И придумала завести себе умного собеседника, чтобы тот развенчал жуткую сущность этой, вполне возможно, посредственной правдишки.
Так и вышло, что проводив на промысел Наксара и проскучав с милой, но бестолковой Шалият половину шестого дня на острове, Таюли помчалась в городок осчастливить визитом Лиса. Счастье почтенного Ашбека началось с тщательно замаскированного испуга.
– Что-то случилось, госпожа? – бросился он прояснять причину её появления, едва закрыл дверь и усадил гостью в кресло.
– Случилось, почтенный Ашбек. Мне скучно. А беседовать с Шалият о детях с утра до вечера мне не по силам. Я не настолько хорошо их знаю. Поиграть же с самими детьми не выходит: кажется, они меня боятся.
– Странно, и с чего бы? – моментально уловил её настроение Лис и полез в шкапчик за кувшином с двумя чарками.
– К сожалению, я не пью, – опечалилась Таюли.
– К счастью, мне больше достанется, – не моргнув глазом, обрадовался гостеприимный хозяин. – И вина, и услады для глаз.
– Какой? – встрепенулась Таюли, почуяв завязку интересного разговора.
– Трезвой собеседницы. Ничего нет прекрасней непьющей женщины. Говорю тебе это с полным правом, как знаток, – с доверительной многозначительностью прогундосил Лис.
– И где ты обзавёлся подобными щекотливыми познаниями?
– Под этой самой крышей, госпожа.
– Ну, хватит! – вспылила та. – Моё имя тебе известно. И будь добр использовать его по назначению. Так что там с твоими познаниями?
– О, их я получил в пору моего мифического детства, – тоном сказителя завёл Лис, предварительно осушив первую чарку. – И первым моим учителем была родная бабка, что пила, как моряк. К тому же нюхала некий известный порошок и жевала некую известную травку, отчего редко пребывала в здравом уме. Она безобразно готовила. И совсем уж паршиво латала дедовы штаны. Зато была старшим гарпунёром на китобое. Пока на радость деду очередной кит не утащил её на дно.
– Фу, как грустно и гнусно. Как достойный мужчина может радоваться такой ужасной смерти жены?
– Как может радоваться? – Лис задумчиво поднял глаза к потолку, выпил и принялся перечислять: – Ну, для начала он сам пил месяц и поил друзей. За это время те притащили к дому громадный валун.
– Памятный камень, – догадалась Таюли.
– Он. Во всяком случае, валун должен был им стать. Сразу же после появления имени бабки с любой из его сторон. Надпись появилась где-то… через неделю после этого титанического подвига. А всю следующую неделю весь наш городок таскался к нему вдосталь поржать.
– Что твой дед выбил на камне? – заёрзала от нетерпения Таюли.
– Часть имени почившей жены. На вторую его не хватило.
– Как звали бабушку?
– Идиорият.
Таюли прыснула. Но одёрнула себя и прикрыла ухмыляющийся ротик рукой – всё ж над покойницей как-то неприлично насмехаться:
– А что было дальше?
– А дальше, – почти пропел Лис и замахнул в себя третью чарку: – Дед пару недель обмывал такую дивно удачную идею. И уверял, что так и было задумано, когда он ещё мог задумывать. А ещё через неделю ему дважды поджигали дом и трижды набили морду. И всё из-за таких роскошных поминок.
– Кто поджигал?
– Родичи бабушки с другого конца острова. Сама понимаешь: такая обида. Первая за всю историю наших поселений женщина, что стала гарпунёром и лупила своего мужа. Ею гордились, а тут такое бесстыдство: выбитое на её памятном камне Идио и всё.
– Били за это же?
– Нет, били его торговцы: он месяц спаивал команды их кораблей.
– Начали с пьянства одной женщины, а закончили поголовной пьянкой мужчин, – притворно вздохнула Таюли. – Кстати, а что стало с камнем?
– Стоит на заднем дворе. Не могу же я позорить память родного деда. Там кто-то тайком довыбил букву т. Так что налицо небывалый на острове случай: человек сам притащил свой посмертный памятный камень. И лично выбил на нём памятку о том, что он идиот. После этого дед и умер. Как раз перед окончанием поминок по бабушке. А если точней, то практически за пару минут до завершения поминок. Потому, что тут же начались поминки по нему. Но, мой отец почти не пил. И второй праздник ограничился традиционной парой дней.
