Картограф (СИ) - Комаров Роман (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
- Я прошу тебя, не приходи больше. Ты мне всю паству взбаламутил. Думаешь, им до молитвы сейчас? Не место тебе в церкви.
- Но я же просто хотел войти! Нельзя?
- У тебя теперь своя вера. Бог от тебя отвернулся. Служи своему господину, а к нам не лезь. Пропащая душа!
И поп захлопнул перед его носом дверь. Филя приложил ухо к щели: возбужденный гомон стих, раздалось пение. От обиды он дважды пнул порожек. Как можно? Почему с ним обращаются, как с прокаженным? И в мастерской, и здесь - словно сговорились! Несправедливо, подло, гнусно!
Он еще немного постоял, вслушиваясь в звуки голоса, упрямо и монотонно выводившего «Кирие елейсон», повздыхал и отправился восвояси. Дома его встретил довольный Витя с крынкой молока.
- Вот, смотри, принес! Коза черная, что твой уголь. Сам видел!
- Отлично! - буркнул Филя.
- Ты не рад?
- Отчего же, меня прямо распирает от радости. Не видно?
- Что случилось? - Витя поставил крынку на стол и принялся счищать с лягушки слизь в стоящий рядом коробок.
- Да так... - сказал Филя, раздумывая, стоит ли делиться переживаниями. - Хотел зайти в церковь, не пустили.
- И только-то? - удивился Витя. - Меня уже третий год не пускают. Отец Паисий вытолкал взашей, сказал, я нехристь. Мать, конечно, убивалась, а мне хоть бы хны. Эй, ты чего? Реветь вздумал? Ты что, девка? Давай, соберись. Я тебе слизи наскреб, вот сколько! И молока залейся.
Лягушка проскакала по столу и со значением заглянула Филе в глаза.
- Уйди, - отмахнулся Филя. - Не до тебя сейчас.
- Ква! - откликнулась лягушка то ли с сочувствием, то ли с издевкой.
Грязные ноябрьские сумерки плавно перетекли в ночь. По небу неслись рваные облака, высокая луна выхватывала из темноты дома по одному. Надрывно выл соседский пес. Истаксовавшийся Витя устало сопел в подушку, Вера ругалась с матерью. Прунька, в эту неделю переехавшая к ним домой, проникла в комнату и яростно чесалась в углу, выгрызая из длинной шерсти блох. Филя не заметил, как задремал. В голове образовался приятный туман, веки склеились, тело охватила сладкая нега. Он увидел себя со стороны: лежит, распластался на тюфяке, по подбородку слюна. Филя отвернулся в отвращении и понял, что его тянет к комоду. Там что-то важное! Ах, да, ведь утром, едва проснувшись, он убрал туда черную книгу! Не в силах сопротивляться, он подошел, открыл верхний ящик и взял ее. Она тяжелила руку. Прикоснулся к страницам, будто щенка по животу погладил - мягкая, шевелится, беспомощно дрожит. Боится, что страницу вырву. Ничего, потерпи!
И он со всей силы дернул. Страница выскочила, оставив в переплете несколько кусков. Филя погладил рану, подул на нее и спрятал книгу в комод. Страница была еще жива, но силы покидали ее, она стремительно холодела. Филя одним ловким движением обмазал ее слизью и опустил в крынку с молоком. Теперь в сени, в холодок, иначе прокиснет. Он вышел в коридор и поставил крынку за ларь. Накрыл ветошью, чтоб не заледенело. Вот теперь можно и на боковую, на заре все будет готово.
Успокоенный, он посмотрел в окно, опушенное снегом. И тут звякнула задвижка, дверь открылась, и вошла Валентина с узелком в руках. Она увидела его и испуганно отпрянула.
- Не бойтесь, я уже ухожу, - сообщил Филя миролюбиво.
- А! - ответила она, прячась за дверь. - Только вы неправильно все сделали.
- В смысле?
- Не надо было тряпкой накрывать. Кислород нужен.
Филя сразу понял, что она видела через окно, как он носится по сеням с крынкой.
- Так замерзнет! - возразил он. - В лед превратится.
- И пускай, даже лучше. Вы идите, я раскутаю.
- Благодарю, - сказал Филя. Он внезапно обнаружил, что стоит перед ней в тапочках на босу ногу и кальсонах. Не желая больше смущать Валентину, он юркнул назад, в дом и бесшумно прокрался в комнату.
Утром он обнаружил, что крынка раскололась. Ей-ей, странно - незакрытая стояла! Молоко превратилось в хрусткий сероватый лед, и страница в нем совершенно затерялась. Филя заботливо сложил все в таз и понес к печи. Когда льдина растаяла, он увидел, что страница побелела. «Вот и славно, - подумал он, стряхивая с нее капли молока. - Теперь что? На березу повесить!»
И он вышел во двор. Ветер гнул чахлую березку к земле, обрывая с нее последние листья. Филя снял с бельевой веревки прищепку, нагнул ветвь потолще и пристегнул к ней пергамен. Тот заполоскался на ветру, и через пару минут был совершенно сухой. Удивительно, но стужей его не пробило, он оставался все таким же живым и теплым, как будто только что был вырван из книги. Филя снял его, любовно разгладил и понес в дом. Готово! Сегодня ночью он отдаст Вите долг. А потом, потом нарисует карту для себя - и все, он с этим завяжет. Никаких клиентов, никаких благодетелей. Он отречется от дурного мастерства, если надо, в монастырь подастся. Главное, спасти Настеньку, а дальше хоть трава не расти!
День он провел в томительном ожидании. Заняться было нечем, на Заячий остров не поехал - какой смысл? Вера и Варвара Михайловна ушли в гости, Витя отправился ловить придорожных толстосумов, в существование которых истово верил. Лягушка осталась дома и в мечтательности жевала червей. Филя поскучал, поводил карандашом по бумаге: получились занятные цветы, букашки, осока. Прунька завозилась, и он выбросил ее в палисадник.
Куда себя деть? Он встал, накинул пальто и пошел прогуляться. Обошел Малярово за час: две улицы, три переулка, вот и весь поселок! У колонки прелестная девушка набирала воду в бочку. Девушка игриво подмигнула Филе, и тот оробел, заторопился да так, что поскользнулся на наледи, хвостом тянувшейся от колонки. Девушка прыснула в рукав. «Хохотушка чертова! - в раздражении подумал Филя и брыкнул ветхий забор, ограждавший колонку. - Смешно ей! А я чуть не убился». И он побрел дальше. Девушка еще долго глядела ему вслед. Бочка переполнилась, вода окатила юбку и сапожки.
Филя вернулся домой в дурном расположении духа. Он достал из-под Витиной кровати штоф с водкой, налил в стакан и побалакал в нем ланцет, после чего критически осмотрел жидкость и залпом выпил ее. Горло обожгло, в носу засвербело. Это был не первый раз, когда Филя пил водку - первый случился в Гнильцах, когда он после застолья слил остатки из всех стопок себе в чашечку и познакомился с таинственным миром взрослых. Знакомство закончилось отравлением, больницей и после выздоровления поркой и домашним арестом. Филе было десять. Он надолго запомнил этот эпизод. Теперь же ему снова хотелось отравиться, да посильней, только не удалось. Он отчего-то повеселел, размяк, брови разошлись к ушам. Филя сгонял на двор, втащил домой замерзшую Пруньку и несколько раз поцеловал ее в ледяной нос. Неблагодарная псина тяпнула его, вывернулась и убежала на кухню.
Легкий, как воздушный шар, он плыл по комнатам, роняя предметы. Но усталость взяла свое, он разделся и лег спать. И что с того, что на часах еще только шесть? «Человеку свойственно спать», - так, кажется, говорил великий философ-эпикуреец Диоген Кессарийский. Или Плутарх... Да, точно, Плутарх! Потому и сплю. Философы велели.
Филя проснулся от жуткого холода, который проник глубоко, превратив мышцы и требуху в желе. «Надо подкинуть дров, - ворочалась сонная мысль у него в голове. - Опять все погасло. Что же этот Витя за огнем не смотрит? Нет сил встать». Он нехотя приоткрыл глаза и в ужасе закричал. Боже, где он?! Жуткая боль пронзила корень языка, и Филя подавился криком. Он дернулся и ощутил под ногами стылый гладкий камень. Вокруг стонала метель, бились в припадке стаи снежинок, острых, как бритвочки. Филя проснулся на улице... нет, это неверно. Он проснулся на спине грифона, украшавшего набережную Нави.
Грифон был черен, как огарок, и холоден, как Плутон. Его позолоченные крылья растворялись во мраке, чугунные когти впивались в постамент. Филя всадником сидел у него на лопатках - в одних кальсонах, босой, в тонкой ночной рубашке. Вьюга залезла ему за пазуху и принялась щекотать. Пришлось спрыгнуть вниз и забиться грифону под подбородок: там хоть не так дуло.
