Повелитель императоров - Кей Гай Гэвриел (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Это значило — он понял, что Кирос услышал те слова. От него ничто не может укрыться, от Струмоса. Повар отвел взгляд и обвел глазами тесную кухню. И сказал уже громче:
— Вы все проделали достойную работу. Танцовщица должна остаться довольной.
— Она просит передать тебе, что, если ты сейчас же не придешь к ней на помощь, она закричит на своем собственном пиршестве и обвинит в этом тебя. Ты понимаешь, — молча прибавила птица, — что мне не нравится, когда меня заставляют разговаривать с тобой вот так. Это неестественно.
«Как будто в этих молчаливых разговорах есть хоть что-то естественное», — подумал Криспин, пытаясь сосредоточиться на беседе с окружающими его людьми.
Он слышал птицу Ширин так же ясно, как раньше слышал Линон, если только они с танцовщицей находились достаточно близко друг от друга. На расстоянии беззвучный голос Данис слабел, а потом исчезал. Ни одной мысли, посланной им птице, ни она, ни Ширин не слышали. Собственно говоря, Данис права. Это действительно неестественно.
Большинство гостей вернулись в гостиную Ширин. На востоке не соблюдали родианскую традицию оставаться за столом или на ложе на старомодных пиршествах. Когда все было съедено и допиты последние чаши разбавленного или подслащенного медом вина, сарантийцы имели обыкновение вставать из-за стола, иногда пошатываясь.
Криспин оглядел комнату и не смог сдержать усмешку. Он быстро прикрыл ладонью рот. Ширин, на шее которой висела птица, прижал к стене между красивым сундуком из дерева и бронзы и большой декоративной вазой секретарь Верховного стратига. Пертений размахивал руками в приступе красноречия и не обращал никакого внимания на ее попытки вырваться и вернуться к гостям.
Она самостоятельная, опытная женщина, весело решил Криспин. Может справиться со своими поклонниками, нравятся они ей или нет. Он снова стал слушать беседу между Скортием и мускулистым возничим Зеленых, Кресензом, которые обсуждали варианты расположения коней в квадриге. Карулл оставил свою молодую жену и жадно ловил каждое слово, как и многие другие гости. Сезон гонок должен был вот-вот начаться. Эта дискуссия заметно подогревала аппетиты. Святых и возничих почитают в Сарантии больше всех остальных. Криспин вспомнил, что слышал об этом еще до того, как отправился в путешествие. Он уже понял, что это правда — по крайней мере, в отношении возничих.
Неподалеку от них стояла Касия в компании двух-трех молодых танцовщиц Зеленых. Варгос держался поблизости, оберегая ее. Наверное, танцовщицы дразнили ее разговорами о предстоящей брачной ночи, это входило в свадебную традицию. Но подобные шуточки, должно быть, звучат ужасно для этой новобрачной. Криспину пришло в голову, что ему самому следует подойти и как следует поздравить ее.
— Теперь она говорит, что предложит тебе такие удовольствия, какие ты только можешь себе представить, если ты всего лишь подойдешь к ней, — внезапно произнесла птица танцовщицы у него в голове. Потом прибавила: — Терпеть не могу, когда она это делает.
Криспин громко рассмеялся, и те, кто слушал спор, стоя рядом с ним, с любопытством посмотрели на него. Криспин превратил смех в кашель и снова посмотрел в дальний конец комнаты. Рот Ширин застыл в улыбке. Их взгляды встретились через плечо худого бледного секретаря. Взгляд Ширин был убийственным. Он вовсе не сулил наслаждения, ни плотского, ни, духовного. Криспин с опозданием понял, что Пертений, должно быть, сильно пьян. Это его тоже позабавило. Секретарь Леонта обычно владел собой лучше всех.
Все равно Ширин справится, решил он. Все это очень забавно, собственно говоря. Он поднял руку и приветливо помахал танцовщице, а потом снова повернулся к спорящим.
Они с дочерью Зотика достигли понимания, основанного на его способности слышать птицу и на том, что он рассказал ей о Линон. Она спросила его тогда, в тот холодный осенний день, — кажется, это было так давно — означает ли то, как он поступил с птицей, что она тоже должна отпустить Данис таким же образом. На это он не смог ответить. Последовало молчание, которое Криспин понял, а потом услышал, как птица тихо сказала у него в голове: «Если мне это надоест, я тебе скажу. Обещаю. Если это произойдет, отнеси меня назад».
Криспин тогда содрогнулся, вспомнив поляну, где Линон отдала свою душу и спасла им жизнь в тумане полумира. Отнести одну из птиц алхимика назад в Древнюю Чащу было бы непростым делом, но он ни тогда, ни потом ничего об этом не сказал.
Даже когда Ширин пришло письмо от Мартиниана и она послала за Криспином в Святилище. Он пришел и прочел письмо. По-видимому, Зотик оставил инструкции своему старому другу: если он не вернется из неожиданного осеннего путешествия к середине зимы или не пришлет весточку, Мартиниан должен действовать так, словно он умер, и разделить наследство алхимика в соответствии с оставленными распоряжениями. О слугах он позаботился, некоторые названные им предметы и документы сожгли.
Дом неподалеку от Варены и все, что в нем осталось, он оставил своей дочери Ширин, чтобы она распорядилась им так, как сочтет нужным.
— Почему он это сделал? Что мне делать с домом в Батиаре, во имя Джада? — воскликнула девушка, обращаясь к Криспину. Они сидели в ее гостиной, а птица лежала на сундуке у очага.
Она была сбита с толку и расстроена. Криспин знал, что она никогда в жизни не встречалась с отцом. И не была его единственным ребенком.
— Продай его, — посоветовал он. — Мартиниан для тебя это сделает. Он самый честный человек в мире.
— Почему отец оставил дом мне? — спросила она. Криспин пожал плечами:
— Я его совсем не знал.
— Почему они считают, что он умер? Куда он отправился?
Ему казалось, что он знает ответ на этот вопрос. Это была не сложная головоломка, но, зная ответ, жить было не легче. Мартиниан писал, что Зотик внезапно отправился поздней осенью в путешествие в Саврадию. Криспин раньше написал алхимику о Линон и описал ему то, что случилось на поляне, в осторожных выражениях, намеками.
Зотик должен был понять, что произошло, и даже больше, чем понял Криспин. Он был совершенно уверен, куда отправился отец Ширин. И с большой вероятностью мог предположить, что случилось, когда он туда добрался.
Он не стал рассказывать об этом девушке. Унес эти непростые мысли на зимний холод и под косой дождь, а потом вечером хорошенько напился в «Спине», а после — в более тихой таверне. Приставленные к нему стражники следовали за ним, охраняя ценного императорского художника-мозаичника от возможных опасностей. От опасностей этого мира. Существуют и другие опасности. Вино не произвело того эффекта, которого он ожидал. Воспоминанию о «зубире», о его темной громадной туше, по-видимому, навсегда суждено остаться с ним.
Сама Ширин возвращала ему душевное равновесие. Он пришел к этой мысли в течение зимы. Он представлял себе ее смех, быстрые, как у колибри, движения, а ее ум и щедрость были необычными для столь прославленной женщины. Она даже не могла выйти из дома в Город без наемных телохранителей, которые отгоняли от нее поклонников.
Оказалось — и он узнал об этом только сегодня, — что у танцовщицы завязались какие-то отношения с Гизеллой, молодой царицей антов. Он понятия не имел, когда это началось. Они ему, разумеется, ничего не сказали. Женщины, которых он здесь знал, были… непростыми.
Где-то в середине дня наступил такой момент, когда Криспин остро осознал присутствие в комнате четырех женщин, которые недавно установили с ним довольно близкие отношения: царица, танцовщица, замужняя аристократка… И та, которую он вызволил из рабства, сегодняшняя невеста.
Только одна Касия тронула его душу, подумал он, своей нежностью в ту ветреную, черную, полную ночных кошмаров ночь в Саврадии. От этого воспоминания ему стало не по себе. В ушах у него еще стоял стук ставня на ветру за окном, он помнил Иландру в своем сне и стоящего между ними «зубира», который затем исчез. Он проснулся и закричал, и Касия оказалась рядом с ним в постели в той холодной комнате, она звала его.
