Эльфийский Камень Сна - Черри Кэролайн Дженис (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
А потом он один поднялся в комнату, принадлежавшую в юности Эвальду, к широкой мягкой постели с расшитым пологом. Он расстегнул свои одежды, дрожа на ветру, который дул из тьмы сквозь прорези окна, снял все, что на нем было надето, кроме камня на серебряной цепи, и быстро лег, натянув на себя тяжелые покрывала и сжавшись в клубок, чтобы согреться. Он вытащил руку, чтобы зажать фитиль в лампаде, и снова запихал ее под одеяла, а темнота рождала странные тени на незнакомых предметах чужой комнаты. Внутри и снаружи раздавались потрескивания и звуки передвижений, где-то во мраке кричал ребенок — там далеко-далеко во дворе. Его окно выходило на реку. Он слышал отдаленный шепот листьев и воды — «наверное, ветер», — подумал он, и где-то псы заливались лаем — столь неуместный звук в осажденном Кер Велле. Он сжал в руке камень, черпая из него тепло, и более уже не слышал собак.
Ему снились рощи, высокие деревья и холмы. То был Кер Велл, но имя ему было Кер Глас, и вместо колодца над белыми камнями бил чистый источник, стекавший в прозрачные воды Аргиада, и вид был чист и ясен до самых Бурых холмов. Высокий, с тем же бледным камнем на груди он ехал по долине, ехал один среди многих под звуки рогов и в многоцветье стягов. Стрелы летели как серебряные нити, и мрачный враг бежал пред ними, ища укрытия в горах и в мрачных пещерах у подножий холмов. Вина Ши шли войной, и небо сияло разноцветными крыльями драконов, которые пролетали, змеясь, как ураган, под рев рогов и лязг оружия.
Затем наступила эпоха мира, когда бледное солнце и зеленая луна светили неизменно, и арфисты пели песни под бледными стройными деревьями.
Затем наступило время расставаний, когда мир начал меняться, и пришли люди со своими богами, ибо злобные твари были загнаны в глубь холмов, и человеку стало нечего опасаться. И пришла бронза, и явилось железо, но были среди Ши такие, кто терпеливо сносил убийство деревьев, — мелкие существа, они хоронились в земле вблизи человека; но Вина Ши в мрачном гневе преследовали их.
И все же мир начал меняться. Наступила эпоха увядания, и мужество покинуло их. Один за другим они впадали в отчаяние и уходили за серую грань мира. Они не брали с собой оружия, они даже не брали камней, которые так ценили, ибо такова была природа их таяния — они теряли интерес к памяти, к снам и оставляли камни висеть под дождем и лунным светом утешать тех, кто все еще был привязан к миру. Многие уходили с печалью, другие в недоумении шли, куда глаза глядят, а кое-кто — горько отрекаясь, ибо гордость их была уязвлена.
Он чувствовал гнев такой силы, от которого содрогнулись бы холмы. «Лиэслиа», — прошептал ему камень, и он глубоко вдохнул, словно не дышал много лет, и взглянул вверх и вперед, заставляя проявиться образы из мглы, окутавшей мир, деревья и камни, потоки ветра и вод.
Киран проснулся на постели, дрожа и весь в поту, ибо сердце его билось слишком громко. Он уставился в мутные полосы света, прорезавшие комнату, стер пот с лица руками, которые были мозолистей и грубей, чем те, что были во сне, уронил их на тело, жесткое от слипшихся волос, в котором сердце разрывало ребра — совсем не то, что во сне — стройное с блестящими волосами, с камнем, сияющим светом и жизнью, в ярких доспехах и с серебряным мечом, которого боялись тени и ни один враг Ши не осмеливался встретить.
Лиэслиа, звездно венчанный князь Вина Ши, высокое и белокурое создание.
И он сам, грубый и земной, чья сила заключалась лишь в руках да в мозгах.
Он задрожал, несмотря на покрывавший его пот, и слезы хлынули из его глаз. Он попытался снова заснуть и увидеть во сне Арафель из солнечных лучей и серебра и призрачных оленей, то появляющихся, то исчезающих в тени, ибо это было ее пробуждение и его ночь. Ослепительно сияло бледное эльфийское солнце, и она шла берегом Аргиада там, где он тает во мгле, превращаясь в ничто, так близко от него, что могла запросто прийти.
«Родной», — прокричала она. И это было так, словно она внезапно повернулась к нему лицом. Вздрогнув, он проснулся в темноте, снял камень и положил его вместе с цепью на стол у кроватной стойки рядом с лампадой. Он не хотел больше таких снов, которые мучили его тем, чем он был и чем стал, и чем никогда уже не станет, которые рождали эльфийского принца в его сердце со всей печальной обреченностью его народа, с его леденящей любовью и еще более холодной гордостью. Они были смертельными врагами при встрече — он знал это, такой может стать и она, та, что была к нему так добра.
«Родной», — она окликнула его, но братом был ей Лиэслиа, чья холодная гордость желала снова жить, чей страшный меч убивал людей.
— Ужасный враг, — шепнула тень.
И издали Арафель закричала ему:
— Камень, Киран!
Ему снова снился сон. Он был нагим, и ветер разносил клочья его плоти. То был лес, подобный Элдвуду, и дикое существо бежало в нем, которым был он сам. Трещали ветви, черные сучья, и даже листья здесь были черными, как древние грехи; над ним нависало медное небо, и луна была на нем, как мертвый глаз, налившийся желчью.
— Ужасный, — повторила тень, и ветер пронесся сквозь чернильную листву.
За ним. Она охотилась за ним, и он не должен был глядеть на нее, ибо он был в ее владениях, а раз увидев истинное лицо врага, он сделал бы его реальным.
«Камень!» — принес ветер умоляющий голос.
Он дотянулся до него, напрягая все силы. Он прикоснулся пальцами к нему, и рука его засияла лунным огнем. Тени отступили, и он вышел из этого третьего самого страшного Элда. Он проходил мимо других созданий, которым меньше повезло, теней, что кричали и молили о помощи, которую он не мог им оказать. Одни стенали, моля о милости эльфийского принца, другие шипели, изрыгая яд. И он не осмеливался ни смотреть, ни закрыть глаза.
И вот он снова оказался за каменными стенами, и голос Арафели упрекал его. А он дрожал в чужой постели, сжимая в ладони камень. Так он лежал, а в прорезях окна уж занимался тусклый день. Студеный ветер шевелил его волосы, и где-то вдали ворчал гром.
Он надел холодную серебряную цепь снова себе на шею и замер, сжимая камень обеими руками и дрожа в наплыве эльфийских воспоминаний… о старых распрях с этой госпожой теней. И мужество, казалось, вытекло из него сквозь раны, оставленные псами в его душе. Он знал, что стал увечным, увечным навсегда, и тем увечьем, что не видно другим, но незабываемо для него. И камень должен быть всегда при нем, чтоб охранять его, а власти в нем больше, чем в самом Киране. Руки у него оледенели, сжимая камень, и согреть их было не так-то просто — они были смертными, а драгоценность хранила эльфийскую память о тех, кто не любил людей.
Наконец он шевельнулся, услышав, что замок ожил, почувствовав, как перекликаются голоса друг с другом, обычные голоса, возвращая его к миру, который был теперь не совсем его. Он встал, стуча зубами, натянул штаны и подошел к окну, обняв себя руками. Сквозь прорези были видны грязный холм, край леса, мокрая листва и серое небо. Штурмующие ничем не давали о себе знать, если не считать того, что он уже видел накануне. Дождь моросил. Он отвернулся в поисках рубахи и остальной одежды. Он спрятал камень за воротник и зашнуровал его, чтобы тот был не виден.Он не осмеливался остаться без него… теперь уж навсегда.
VII. Об огне и железе
Дамы собрались в главном зале, чтобы приветствовать его — и Мередифь, и Бранвин со служанками; и два пажа остались, чтобы прислуживать им. Он прошел между ними в надежде найти место у очага и получить кусок хлеба; но стол был накрыт, и он расслышал, как госпожа Мередифь велела принести кашу. Паж бросился, как мышь, исполнять поручение, в дверях столкнувшись со Скагой, который всем кивнул.
— Все тихо, — сообщил Скага.
Его сообщение не вызвало радости, и Киран тоже нахмурился прикидывая, как скоро враг обрушится на них с удвоенной силой. Возможно, неприятель не испытывал приязни к дождю. А может, он замышляет что-нибудь другое — мелькнуло у Кирана на пустой желудок. Вдруг что-нибудь случилось с королем — какая-нибудь хитрость, заранее заготовленная ловушка. Король, Дру и его отец должны вот-вот подойти и предпринять какие-нибудь действия.
