Книга шипов и огня - Карсон Рэй (книги TXT) 📗
— Спасибо тебе огромное! — говорю я с набитым ртом.
Он наблюдает за тем, как я жую, и этот взгляд полон любопытства и, может быть, уважения. Я не чувствую замешательства, как это обычно бывало, когда Алехандро смотрел на меня своим требовательным взглядом.
Мы проводим в оазисе два потрясающих дня, прежде чем отправиться дальше, вновь напоенные водой и прохладой. Теперь идти не так тяжело, хотя отнюдь не легко, но уже через несколько дней я могу говорить с остальными на ходу. Хакиан остается неразговорчивым, но Умберто и Белен рады позабавить меня историями о глупых путешественниках и гонках на верблюдах. Я узнаю, что каждый из моих спутников пересек пустыню несколько раз, даже несмотря на то, что они слишком молоды, чтобы быть такими опытными. Хакиан старше всех, ему девятнадцать, а Умберто оказался самым младшим — ему, как и мне, шестнадцать.
Даже Косме периодически присоединяется к нашим разговорам, хотя она остается сдержанной. Мне хочется узнать о стольких вещах — о Божественном камне, о пророчестве, которое она упоминала, о ее службе у княгини Ариньи. Но я не осмеливаюсь спрашивать. Ее желание вырезать камень у меня из живота идет вразрез с моими планами, так что я стараюсь сохранять беседы легкими и непровоцирующими.
Солнце светит мне в спину, и я понимаю, что наш путь лежит на восток, к внешним укреплениям и армиям Инвьернов. Самые простой способ заставить группу замолчать — спросить их о месте назначения.
— Это тайное место, принцесса, и тебе не надо знать больше, — отвечает Умберто на мою третью попытку.
Мы оставляем плато и идем по каменистой пустыне, заросшей неуклюжими кактусами и мелкими кустами. Верблюды с одинаковым энтузиазмом жуют сухую траву и колючки. Мне нравится слышать крики хищных птиц. И повсюду видны неморгающие ящерицы, слишком храбрые или слишком ленивые, чтобы уступать нам дорогу не в последний момент. Уклон дороги меняется, и мы идем по изрезанным трещинами возвышениям, которые вырастают от земли до заоблачных высот. Я могла бы бродить по этой пустыне, как по лабиринту, и никогда не нашла бы пути домой. У меня остается последняя надежда, что из места нашего назначения можно будет отправить весточку моему супругу.
В конце концов, после почти месяца жаркого путешествия мы достигаем монолитного возвышения, словно измазанного желтым и оранжевым. На подветренной стороне его широкими уступами расположилась деревня, практически сливающаяся желтыми стенами домов со скалой. Люди снуют туда-сюда и машут нам руками, как сумасшедшие, едва нас завидев.
Мое сердце ухает, а горло сжимается. Недолго осталось до того момента, как они поймут, что я ничем не могу им помочь.
Косме спешит вперед, чтобы поприветствовать старика, вышедшего навстречу нам. Он одет в такие же мешковатые одежды, что и мои спутники, так что я не сразу замечаю, что один рукав свисает вдоль тела, пустой. Показываются и другие поселяне, их одежда рваная, сами они носят на телах следы ран. На некоторых лицах видны шрамы от ожогов, шелковистые, словно дюна. Многие лишись конечностей, как и мужчина, с которым говорит Косме. Один мальчик, немногим старше Розарио, носит повязку на глазу.
Большинство из них — дети.
Я вспоминаю, как давным-давно проходил Совет Пяти. Тогда мы только получили послание от графа Тревиньо, в котором он просил помощи, но заверял, что жертв пока нет. Очевидно, новости шли до нас медленно.
— Умберто, — шепчу я в отчаянии. — Мы не знали… я не знала, что война уже началась.
Я кладу пальцы на Божественный камень и читаю молитву о покое.
Умберто наклоняется ко мне и поднимает мое лицо за подбородок. В его глазах безнадежность, и они пугают меня.
— Ох, принцесса, — говорит он. — Война с Инвьернами никогда не кончалась.
Глава 15
Я не понимаю, что он имеет в виду. Последняя война была не более чем перестрелкой. Она закончилась меньше чем через два года боев, когда отец Алехандро вывел Инвьернов высоко в Сьерра Сангре.
Старик выпускает Косме из своего полуобъятия и встает напротив меня, неотрывно глядя на меня.
— Косме, — шепчет он. — Ты привела мне воина.
— Ну, по крайней мере, у нее есть Божественный камень.
Он игнорирует ее насмешку, взгляд его темных глаз прикован к моему животу.
— Я слышу его пение, — говорит старик. — Мне говорили, что так и будет, если я когда-либо столкнусь с ним, но я не верил.
— Кто говорил вам это? — спрашиваю я. Отец Никандро мог чувствовать то же самое, но мне не удалось расспросить его об этом.
— Священники, разумеется. В семинарии. — Его лицо, обрамленное бородой, кривится.
Умберто выходит вперед.
— Принцесса, это мой дядя, отец Алентин, когда-то он жил во владениях графа Тревиньо.
— Вы священник?! — Я никогда не видела священников вроде него, в рваной одежде и раненых.
— Прошу прощения, дитя мое… или принцесса? Я был не очень-то гостеприимен с самого начала. Просто я не ожидал, я… Да, я священник. Рукоположен в сан в монастыре Бризадульче и… — Он касается пальцем губ и прикрывает глаза. — Я не могу поверить, что мы наконец нашли Носителя.
Божественный камень молчит во мне, не посылая ни тревожных, ни ободряющих сигналов, но отчаянная надежда старика пугает меня. Из-за его спины толпа бормочущих детей взирает на меня пополам с восторгом и подозрением. Я с трудом сопротивляюсь желанию спрятаться за спиной Умберто.
Умберто кладет свою руку защитника на мои плечи и говорит:
— Дядя, мы прошли огромное расстояние, и мы отчаянно хотим принять ванну и поесть чего-нибудь — свежего мяса, может быть, фруктов. Все, что угодно, лишь бы не высушенное.
От его слов мой рот наполняется слюной, и я благодарно склоняюсь к нему.
Дети окружают нас и провожают до глинобитных домов. Даже изможденность и жажда не могут превозмочь моей настороженности, потому что кто-то в толпе — кто-нибудь вроде Косме — следит за мной с хищным голодом, будто бы я свежая жареная свинина с перцем.
Глинобитные дома оказываются всего лишь фасадом для системы прохладных пещер, которые извиваются в скале. Свежие источники дают чистую питьевую воду, здесь есть даже водоем для купания и стирки. Косме показывает мне место, где я могу раздеться и вымыться без посторонних: небольшой альков с каменной полкой для одежды. Она вручает мне какую-то луковицу, покрытую грязью, и говорит, что эта штука даст пену. Вода холодная и доходит до бедер, но, тем не менее, она кристально чистая, и пальцы моих ног на песке кажутся ближе, чем на самом деле — как будто я могу схватить их, не сгибаясь.
Оставшись одна, я пытаюсь вспомнить, как леди Аньяхи и потом Химена стирали мои платья. Для этих целей у нас были слуги, так что мои фрейлины стирали редко. Я вспоминаю, как замачивали ткань, как терли ее с мылом. Я не знаю, сколько времени в моем распоряжении, поэтому тороплюсь замочить одежду. Я долго кручу и отжимаю ткань, а потом прикладываю к ней мыльную луковицу. Пена пахнет прелыми листьями, но, похоже, отлично справляется со своей работой. Заодно я стираю и свою ночную рубашку, в которой меня похитили из постели. Она сделана из нежного шелка и украшена тонким кружевом, а спереди застегивается на маленькие стеклянные пуговки. Я думаю, что она может быть довольно ценной и, возможно, на нее можно подкупить сопровождение до Бризадульче.
Я осторожно отжимаю рубашку, а потом полощу ее легким движением, как сделала бы Химена. Я вдруг поражена видом этой вещи в моих руках — словно она из прошлой жизни, такая нежная, милая и… огромная.
Закашлявшись, я трясущимися руками прикладываю одеяние к своему телу. Она более чем огромная. Это настоящая палатка из шелка, с проймами, доходящими мне до середины ребер, и еще остается место, чтобы втиснусь грудь размером с гору.
Я выпускаю ее из рук.
Почти месяц я была закутана в бесформенное одеяние из верблюжьей шерсти. Тяжело дыша, я оглядываю свой живот. На меня смотрит голубой глаз Божественного камня. Подняв руку, я поражаюсь ее красиво выточенной форме, изящному переходу из плеча в предплечье, как будто им предназначено жить вместе. Я ощупываю свою грудь, бока, бедра и ягодицы. Слезы брызгают из глаз, когда я делаю это снова.
