Экспедиция (СИ) - Верехтина Ирина Георгиевна (читать книги онлайн бесплатно серию книг .TXT) 📗
Холод в сердце
Ужаснее всего было, что отец ей не поверил, а поверил дяде Мише, который на суде рыдал, тряс жирными плечами и рассказывал, как пожалел соседскую голодную девочку, накормил котлетами, торт нарезал, чаю ей налил. А она ликёра нахлебалась и на пол спать улеглась, голая. Говорит, привыкла так. Девочек воспитывать надо, а не закалять. На диван её положить хотел, пледом укрыть, а она с кулаками на меня набросилась, к соседям через балкон сиганула, стекло им разбила. Что с девчонки взять, если она бутылку целиком почти высосала, остальное разлила. Страшное дело, когда девушка так напивается. И так одевается. Отец-то куда смотрел?
Дядя Миша театрально тряс перед судьями сарафанчиком, явно не подходящим для тринадцатилетней девочки. Сарафан ей сшила мама, она давно из него выросла, отец купил новый, красивый, а она упрямо ходила в «мамином», надставив подол пояском. Без пояска было холодновато, но что значил этот холод в сравнении с холодом в Надиной душе. Легкомысленный сарафанчик помнил тепло маминых рук, согревал сердце. И казалось, что мама не умерла, а просто ушла на работу… и когда-нибудь придёт.
Дядю Мишу оправдали, поскольку ничего не смогли доказать. Он был трезвым, а в крови у Нади обнаружилось недопустимое промилле алкоголя. Дядя Миша не оставил на ней ни одного синяка (о том, как он слизывал с неё ликёр, Надя рассказывать не могла, вот просто не могла, и всё), а сарафанчик выстирал, выгладил и смиренно представил суду.
Пятно, конечно, не отстиралось. У них дома был пятновыводитель, а у дяди Миши, наверное, не было, отстранённо думала Надя. Мамина гордость — бабочка-аппликация с прозрачными крылышками была безнадёжно испорчена, а крылышки из перламутровых стали красными. Бабочка истекала кровью, как истекала кровью Надина душа.
— Она ликёром облилась, в руках бутылку не удержала, — вещал дядя Миша. — Из горлышка пила, ну и уронила… А сарафан сама сняла и попросила застирать, чтобы отец не узнал. Заявилась ко мне на ночь глядя, босиком, полуголая, и куда отец смотрит…
Отец смотрел уничижающе. Уничтожающе.
— Довольна, что отца опозорила? Довольна? Я тебе сколько раз говорил, чтобы не носила эту… детскотню. Халатик новый купил, красивый, шёлковый. А ты в этом позоре в гости отправилась! Тебе кто разрешил?!
— Никто… мне никто не разрешил. И я не в гости, я к дяде Мише…
— Ты зачем к нему пошла? Сама пошла, он не заставлял? Он правду говорит?
Надя кивнула.
— И ликёр сама пила?
— Да. Мы на брудершафт…
Отец не дослушал, ударил, впервые в жизни. Надя отлетела к стене, из носа закапала кровь. Надя вытирала её пальцами, шмыгала носом и испуганно смотрела на отца. Он даже не дал ей салфетку, он с ней вообще не разговаривал. Дочь-блудница ему не нужна.
Почему папа ей не верит, а верит дяде Мише, который на суде бессовестно врал? А Надя молчала, потому что у неё отнялся язык. В новой школе откуда-то обо всём узнали, или не обо всём, но что-то они определённо знали, и Надю прозвали алкоголичкой. Надька-алкоголичка. С ней никто не хотел дружить, с ней вообще не хотели знаться. Надя попробовала поговорить с отцом. Она ни в чём не виновата, она так больше не может, почему он ей не верит? За что он с ней так? Ну за что?!
Отец не вышел из комнаты, как делал раньше. Слушал и молчал. А потом включил телевизор погромче и сказал, что она мешает ему смотреть. Это были его первые слова, сказанные Наде после суда. Судилища.
Она наелась кофейных зёрен, размолов в кофемолке всю пачку. Запивать не стала, хотя во рту было очень горько. Надела «уличные» джинсы и футболку, чтобы папе не пришлось её одевать, когда будет хоронить. Улеглась на диван, с головой накрылась пледом и стала ждать. Под пледом было очень жарко. Без пледа тоже. Сердце сильно-сильно колотилось, в ушах бился пульс, грудь сдавила боль. Что она делает?! Хватаясь руками за стены, Надя доплелась до ванной и долго пила воду, прямо из-под крана. И совала пальцы в горло, выталкивая из себя коричневую жижу.
В школу она в тот день не пошла. Пролежала в постели до вечера, потом заставила себя встать и переодеться. Купленный отцом халатик жал в подмышках, но Надя носила его, стремясь задобрить отца, который вдруг стал чужим. Когда в замке щёлкнул ключ, она вздрогнула. Ужинать не вышла, при одной мысли о еде к горлу подступала тошнота. Отец к ней даже не заглянул, умерла так умерла, подумала Надя. Ещё она подумала, что вторая попытка будет удачной.
Вспомнив школьное прозвище, хлебнула водки для храбрости. И заперлась в ванной. Когда пришёл с работы отец, она почти спала и ей было хорошо. Отец вышиб дверь в ванную комнату, без слова забинтовал изрезанные вены и вызвал «скорую». С того дня они больше не виделись.
Из псхиатрической больницы, куда её поместили как суицидницу (слово-то какое, колючее и острое, как лезвие), Надя отправилась в закрытый интернат. И долго ждала, когда приедет отец, но он не приезжал и не звонил. Надя убедила себя, что отца у неё больше нет и не будет, и ей стало легче. Она всерьёз взялась за учёбу, навёрстывая упущенное, понимая, что от этого зависит её будущее. Прошлого у неё больше нет, а будущее непременно будет.
Часть16. Капитанские будни
Визит к врачу
С утра Андрея не отпускало ощущение, что он заболел. Ломило голову, лень было вставать, не хотелось завтракать, о тренажёрном зале вообще не хотелось думать. Визит к врачу имел неприятные последствия и надолго вывел капитана из равновесия. Кендалл осмотрел «больного»: обошёл вокруг, потоптался за спиной, пока по ней не побежали мурашки. Подержал за руку, посидел рядышком. Попросил не дышать, потом дышать глубоко и размеренно. И втянув широченными ноздрями «размеренно» выдыхаемый Андреем воздух, глубокомысленно изрёк:
— Пациент скорее жив, чем мёртв.
Откуда это? Кажется из «Золотого ключика». Африканцу в детстве мама читала Алексея Толстого? Андрей усмехнулся.
— Так всё-таки, что со мной? Может, я простудился? В скалы вчера ходили, с Риото, там ветер, холод, мы задубели оба.
— Холодно? В комбинезоне экстразащиты? Не смеши, кэп. А в скалах… что?
— Ничего там нет. И никого. Ящерки не ползают, птички не каркают, сквозняки гуляют. И эхо.
— Ну и что вы там делали столько времени? Эхо слушали? — поинтересовался врач. Похоже, местные ландшафты интересовали его больше, чем здоровье пациента.
— Может, я простудился? — задал Андрей наводящий вопрос. Закрытый. На который два варианта ответа: да или нет.
Из двух вариантов Джеймс выбрал третий:
— Может.
— «Может» — это диагноз? — не выдержал Андрей.
— Может, и диагноз. Откуда мне знать? — парировал Кендал.
— То есть ты, дипломированный врач класса «А», за ручку подержал, в глазки заглянул, и ни фига сказать не можешь? — кипятился Андрей.
— Почему не могу? Могу. Поле спокойное, сбалансированное, эн-фон слегка повышен, но в пределах нормы, ритмы в пределах нормы, органы работают как часы, нарушений симбиоза нет.
— Это… какого симбиоза? — оторопел Андрей.
— В человеческом теле внутренние органы работают в симбиозе, друг без друга не могут. Костный мозг вырабатывает кровь, сердце гоняет её по кругу, кровь питает мозг, лёгкие вбрасывают кислород, печень очищает, кожный эпителий защищает, желудок перерабатывает, почки выводят продукты переработки… Симбиотическая зависимость друг от друга, когда ни одну составляющую нельзя извлечь: нарушатся связи, и конец котёнку. Понял, кэп?
Андрей ошарашенно покивал. Врач продолжил:
— Простуда это не болезнь. Сама пройдёт. Отдохни пару дней, полежи, в кают-гостиную сходи, составь компанию штурманам. А то ты как бирюк… Тебе нужна компания и виски, самый древний рецепт. Лекарство. И не смотри на меня так. Виски не повредит, мало ли что ты там подцепил… в скалах.
Африканец шельма ещё та. Знает, чем его уесть. В скалах он, видите ли, что-то подцепил. Ещё в карантин уложит… Капитан торопливо шёл по коридору, боясь, что Кендал передумает и поменяет «лекарство».
