Архонт Варанги (СИ) - Каминский Андрей Игоревич (книги серии онлайн .txt, .fb2) 📗
Уже очень давно Иерусалимский храм Воскресения Господня не знал подобного многолюдства. Душный спертый воздух наполнял густой запах ладана, всюду горели свечи, пока перемещавшиеся туда-сюда священники размеренно махали кадилами, щедро окуривая всех собравшихся в храме. На амвоне, облаченный в разукрашенные золотом и драгоценными камнями священные одежды, стоял, читая Великую Эктению благообразный и седобородый Патриарх Иерусалимский, Фома Второй. Перед ним на алтаре стоял открытый золотой ларец с Гевеонскими реликвиями, поднесенными в храм императором Иоанном. Сам же Цимисхий, с непокрытой склоненной головой, стоял на коленях перед алтарем, смиренно внимая словам Патриарха. Но хоть губы его и шептали молитву, сам басилевс то и дело бросал беспокойные взгляды на стоявшего рядом светловолосого юношу, что даже на коленях, почти на голову превосходил ростом императора. Сам Василий, казалось, полностью погрузился в молитву, не замечая ничего вокруг и все же, Иоанну Цимисхию почему-то казалось, что его племянник видит тревогу басилевса и втайне наслаждается ею. Поход на юг сильно изменил Василия: он похудел и, одновременно, как будто прибавил в росте, в его лице появились несвойственные ему ранее жесткие черты, как будто наследник сам приобрел неожиданное, почти пугающее сходство с северными варварами, с которыми он провел эти несколько месяцев. И это тревожное, хоть и ожидаемое взросление цесаревича оказалось единственным, что отравляло Иоанну Цимисхию миг его величайшего торжества от возвращения империи священного града.
Уже после окончания службы, когда Патриарх возложил усыпанную драгоценными камнями золотую корону на голову Иоанна, провозгласив его Царем Иудейским, оба императора, — нынешний и будущий, — с немалым облегчением вышли на свежий воздух. И Цимисхий с неприятным удивлением обнаружил за воротами храма с пару десятков рослых светловолосых северных варваров, в доспехах и при оружии.
— Я же отпустил россов на север, со всей их добычей, — сказал Иоанн, — откуда здесь взялись эти варвары?
— Некоторые из них не пожелали возвращаться домой, — пояснил Василий,- и решили остаться и дальше на службе империи. Это будет моя варанга, личная стража, что оградит меня от всех явных и тайных врагов. Тебе ли не знать, дядя, что в нашем Городе может порой быть опаснее, чем в самом сердце агарянских земель.
С этими словами цесаравич в упор глянул на императора и Цимсихий поморщился от этой, совсем не ромейской прямоты.
— Окружаешь себя варварами? — покачал головой Иоанн, — забыл, что ты говорил о них там, под Мардином?
— У меня было достаточно времени, чтобы изменить мнение, — сказал Василий, — они храбрые воины и без них Иерусалим до сих пор оставался бы под агарянами. Может, они и варвары, но весьма полезные для империи — и думаю, останутся такими и дальше.
-Они хоть крещенные? — поморщился Иоанн.
— Еще не все, — ответил Василий, — но они крестятся. И эти и те, кто потом к ним присоединится. Я говорил с теми, кто возвращается домой— многие из них не прочь вернуться снова, чтобы воевать за нас. С ними увяжутся многие их сородичи, увлеченные рассказом об этом походе и полученной в нем добычей. Ты же не будешь против, дядя? Впереди у нас много войн — Фатимиды не смирятся с потерей Иерусалима, да и Буиды могут захотеть вернуть Мосул. Есть еще Отон в Италии, да и сам Сфендослав — как долго он или его наследник останутся нашими союзниками? Так что Варанга в Константинополе уж точно не будет лишней новому императору.
Он посмотрел в глаза дяди и тот, не найдя убедительного повода для отказа, неохотно кивнул, соглашаясь.
Одетый в одну лишь рубаху из белого шелка и желтые шаровары, князь Святослав рассеяно брел по берегу моря, что белыми барашками пены лизало его босые ноги. Из-за скалистой гряды, где находился лагерь русов виднелись отблески костров, слышались пьяные возгласы и ругань сразу на урманнском, славянском и чудском наречиях: вся варанга, вот уже несколько дней отмечала окончание великого похода. Чуть поодаль, близ заброшенного еще в римские времена порта, покачивались множество лодей, тяжело груженных сорочинской добычей. Возле них также горел костер, где за амфорой вина и жареным барашком коротала время оставленная князем стража.
Варанга праздновала — и Святославу, казалось, тоже было что отмечать. Он в очередной раз показал себя храбрым и умелым вождем, проведшим великое войско через чужие богатые земли, он принес Киеву великую славу — и богатую добычу. Которая, кстати, пополнилась после взятия Иерусалима — множество оружия и доспехов, украшенных золотом и самоцветами, а также разных драгоценных украшений досталось победителям. Сейчас же варанга возвращалась на Русь, но, с разрешения императора, и по просьбе князя, задержалась на Кипре. Здешний стратиг, конечно, не обрадовался столь буйным и многочисленным варварам, но против воли императора выступить не посмел, попросив лишь достопочтенного катархонта разбить свой лагерь подальше от Никосии, столицы Кипрской фемы. Взамен он пообещал предоставить россам столько вина, еды и женщин сколько им заблагорассудится. Святослав пошел местным властям навстречу, разбив лагерь у западной оконечности острова, возле древнего города Пафос, где уже несколько дней варанга праздновала все победы своего князя. Так что Святослав имел все причины, чтобы быть довольным собой и праздновать вместе с остальными — почему же он, ускользнув под шумок из лагеря, бесцельно бродит по пустынному, — все местное население поспешно убралось подальше от страшных россов, — берегу, снедаемый странным томлением? Откуда это чувство, что он еще не свершил чего-то важного, без чего весь этот великий поход может считаться напрасным?
За этими размышлениями он подошел к огромной белой скале, стоявшей на границе моря и суши. Уже темнело и восходящий лунный серп посеребрил гладь внезапно взволновавшегося моря. Волны с шипением набегали на берег и внезапно, средь выброшенных на берег водорослей мелькнуло что-то белое, как будто слабо мерцавшее собственным светом. Повинуясь внезапному порыву, Святослав наклонился и взял в руки большую, изумительно красивую раковину. Острые отростки, покрывавшие ее, сияли мраморной белизной, тогда как внутренность переливалась нежными оттенками розового и красного цветов. Завороженный своей находкой, Святослав повертел раковину в руках, а потом приложил к уху.
— Что слышно, воин? — раздался позади негромкий, странно знакомый голос Святослав обернулся — и замер, пораженный открывшимся ему диковинным зрелищем.
Из бушующих волн выходила высокая женщина, потрясающая своей красотой. Никакое одеяние не прикрывало ее тела: алебастрово-белая кожа словно светилась изнутри собственным сиянием, тогда как в голубых глазах, казалось, отражалась насыщенная голубизна здешнего моря. Золотистые волосы спускались по красивым плечам почти до середины спины, прикрывая округлые груди с алыми сосками. Полные бедра соблазнительно покачивались, каждым движением пробуждая в мужчине волну дикого, неудержимого желания. Ни один резец скульптора не смог бы повторить совершенства этих форм и лика, столь прекрасного, что человеческий взгляд не мог по достоинству оценить его красоту, не в силах зацепиться ни за один изъян в этих безупречных чертах. И это же позволило Святославу узнать ту, кто явилась к нему из моря.
— Агушайя!
Негромкий снисходительный смех был ему ответом.
