Рукоять меча - Раткевич Элеонора Генриховна (первая книга .TXT) 📗
Невероятно. И все же Кенет не солгал. Такое отвращение подделать невозможно. И удар такой нанести не всякий сумеет. Кенет похож на воина не больше, чем грабли на меч, – но он действительно воин. Полевой агент с полным посвящением.
– Так вот почему ты так злился, что тебя поймали? – сообразил Кэссин.
– Не злился, – поправил его Кенет. – Досадовал. Конечно, поэтому. Как маг я свалял дурака, но как воин… такой дурости даже названия нет. Если выйду отсюда живой, мне мой учитель такую гонку задаст – готов биться об заклад, трое суток мне не есть, не пить, не спать, а бегать с мечом по колючему кустарнику и стараться, чтоб он меня не поймал. Хотя старайся не старайся, а поймает наверняка.
– А ты ему все расскажешь, как дело было? – Кэссин ужаснулся при мысли о том, в какой неистовый гнев придет неведомый ему наставник Кенета при подобном известии.
– А как же иначе? – в свою очередь удивился Кенет. – По-твоему, я должен соврать? Хоть ты меня не оскорбляй. Хватит с меня и твоего хозяина.
– Так это было оскорбление? – Кэссин даже не заметил, что Кенет опять назвал его кэйри хозяином, хотя обычно при этом слове он выходил из себя.
– А что же еще? Протянуть мне… это… – Кенета передернуло. – Один раз я прикоснулся к этой мерзости… ради друга… но я тогда только-только сделался воином и не привык еще… и я должен был так поступить, выхода не было… но чтобы по доброй воле… умеет твой хозяин людей оскорблять, ничего не скажешь.
И снова Кэссин пропустил мимо ушей ненавистное слово «хозяин». Мысли его занимало совсем другое.
– Воин, – зло протянул он. – Чистоплюй. А ведь я даже не плеть. Я – палач. Я тебя завтра пытать буду. Тебе на меня даже смотреть не должно. Так почему же ты со мной разговариваешь?
Кенет устало пожал плечами.
– Палачом ты станешь завтра, – тихо сказал он. – А сегодня ты пока еще человек.
Кэссин побледнел.
– Еды тебе пришлют, – процедил он. – До завтра, воин.
И вышел, бешено хлопнув дверью.
Он уже почти дошел до конца коридора, когда до его слуха долетело то, чего он так и не услышал в допросной камере, – безумный крик боли и отчаяния, мучительные рыдания и неразборчивые мольбы.
Кэссин остановился, с трудом преодолевая желание броситься назад. Он весь взмок, руки его тряслись, но он даже не обернулся. Он постоял немного, резко выдохнул сквозь стиснутые зубы и пошел дальше.
Кенет уже и забыл, когда он плакал в последний раз, – только помнил смутно, что в те давние времена слезы вроде бы приносили облегчение. Да нет, вряд ли. Наверное, память его подвела. Лицо его было залито слезами, он рыдал, давясь судорожными всхлипами, но легче на душе не становилось.
Аканэ, учитель мой, наставник, где ты? Почему тебя нет рядом? Нет именно сейчас, когда ты так нужен… и я не могу повиниться перед тобой и спросить твоего совета. Ты старше меня, и ты несравненно лучше разбираешься в людях… и ты мог бы подсказать мне, что же теперь делать… потому что я не знаю, чем тут можно помочь… Аканэ, что же, ну что мне делать?
Воин должен понимать, когда настала подходящая минута для наступления, а когда не только можно, но и нужно отступить, когда истинная доблесть в том и состоит, чтобы вовремя дать деру, сберечь себя для предстоящей атаки и ударить насмерть. Ты ведь говорил мне об этом, Аканэ, ты ведь заставил меня бежать что есть духу, собственной жизнью оплатив мое бегство, – и мы победили, и ты снова жив… вот только я забыл твое наставление. Почему, ну почему я не попытался бежать, как только срослись мои сломанные кости? Почему не попросил любого из стражников принести мне что-нибудь настоящее, зачем так настойчиво добивался помощи от Кэссина? Мог ведь оставить его, сбежать, найти Юкенну и уже потом вернуться и приняться за Кэссина вновь! Отчего не захотел отступиться? Ведь столько я с ним бился – и все впустую. Должен был сообразить, что не выйдет у меня ничего. Должен был, дурак скудоумный! Как я мог быть таким самонадеянным?
Но я-то думал, что этот миг никогда не наступит. На чужую жадность понадеялся. Все мне казалось, что не захочет этот мерзавец обойтись частью, когда есть надежда заграбастать целое. И не станет меня пытать – ведь так он не сможет получить всю мою силу… хотя и того, что он сможет получить, замучив меня до смерти, слишком много. А он захотел. Я, болван, думал, что времени у меня достаточно – так или иначе, а если случится что непредвиденное, сбежать я смогу и Юкенну найду, и вернусь потом за парнем, и уговорить его сумею… а времени у меня – до рассвета… и ни мгновением больше… и не смогу я до рассвета сбежать отсюда… даже будь я цел и невредим, и то бы не удалось. А на самом деле мне гораздо хуже, чем кажется со стороны, это я перед Кэссином перья распускал, показывал, какой я умелый воин, а перед собой перья не распустишь, не получится… мне все-таки больно, и раны мои заживут только к утру, а тогда будет поздно, непоправимо поздно… и меня снова отведут в допросную камеру… только теперь меня там будет ждать Кэссин. Какая страшная насмешка судьбы!
Но почему Кэссин, почему не он сам? Неужели только для того, чтобы сломить меня? Да, это может… могло бы сработать. В уме этому мерзавцу никак не откажешь и в наблюдательности тоже. Но должен ведь он понимать, что я могу и отказаться. Он ведь не знает, отчего я так стараюсь уберечь Кэссина, почему его жалею… да и жалость владыке здешних мест едва ли знакома. Он не может рассчитывать на мою жалость наверняка. Должен у него быть и запасной вариант. Предположим, я откажусь. Возьмется ли он за пыточную снасть сам – или все-таки Кэссина заставит? Конечно, Кэссин-палач… это сломит меня куда вернее, чем все, что он в состоянии измыслить сам… но и силу мою тогда получит не он, а Кэссин. И он должен это понимать.
А так ли существенно, кто получит силу? Кто из них двоих, выпив меня почти целиком, сорвет перстень с рубином с моей мертвой руки? Кэссин покорен ему во всем… и он будет использовать свою новую силу так, как ему прикажут. А если хозяин захочет, он проделает с Кэссином то же, что, и со мной… и если моим палачом станет Кэссин, я за его жизнь ломаного гроша не дам.
За жизнь его хозяина, впрочем, тоже. Овладев такой силой, Кэссин может и не захотеть слушаться… и тем более умирать по приказу. Он может попытаться опередить своего хозяина… и тогда вопрос только в одном: кто из них успеет первым, кто из них кого прикует к пыточному столу… кто останется в живых и овладеет желанной добычей.
Но и это тоже не важно. Потому что совершенно безразлично, что же произойдет. Будет Кэссин убит, замучен или сам возьмет верх. В любом случае завтра окончательно погибнет человек по имени Кэссин. Останется Кэссин – черный маг.
Конечно, можно преломить перстень и умереть. И вместе со мной рухнет этот замок со всеми его темницами, допросными камерами и прочими хозяйственными постройками. И если до утра другого выхода не найдется, я так и сделаю. Я не должен отдать свою силу в такие руки и не отдам ее. А значит, умереть мне придется. Потому что ничего я не смогу до утра. Если бы хоть один стражник ко мне зашел, я бы еще понадеялся, что удастся его уговорить, что принесет он мне хоть каплю настоящей воды, хоть веточку живую, хоть земли комок… все бы в дело сгодилось. Но теперь меня охраняют не стражники, а собратья Кэссина, мечтающие выслужиться ученики. Этих не проймешь ни добром, ни угрозами, да и нечем мне им пригрозить.
Да, только это я еще и могу сделать. До рассвета пытаться найти выход – потому что не должен воин умирать раньше смерти. Прожить до рассвета в надежде на немыслимое чудо, которое все исправит и позволит мне выполнить свой долг. И только тогда, когда все надежды окажутся напрасными, снять перстень и сломать его. Умереть и отпустить свою силу на волю. Если и не исправить ошибку, то хоть немного смягчить ее последствия. Потому что моя ошибка непоправима. Я могу только умереть, я обязан… но я обязан был найти Юкенну – и не нашел его. А еще я обязан был спасти Кэссина от него самого – и не спас. Я в долгу перед ним – и этот долг останется неоплаченным. Моя смерть не изменит ничего. В ту минуту, когда Кэссин переступит порог допросной камеры, он переступит и через себя. Окончательно и невозвратно.
