Благословение пана - Дансени Эдвард (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Наступило время ужина, а Августа продолжала молчать, ожидая от мужа простого «да», хотя оно совсем не казалось ему простым. Анрел сидел за столом мрачнее тучи из-за своих раздумий.
Потом они отправились спать; и почти тотчас поражение и отчаяние, пережитые викарием за день, усыпили его, так что он, убаюканный милосердной Природой, не слышал свирели, заигравшей сразу после полуночи, когда в небе поднялась ущербная луна. Что-то необычное проникло в его грезы и повело его через Волд в глубь веков, наполняя сны чудесами, куда как более значительными, чем знания Хетли; однако измученный человек продолжал спать. Лишь час спустя он проснулся и обнаружил, что Августы нет. Сначала он громко позвал ее, потом схватился за колокольчик, но в пустом и притихшем доме ему ответило лишь эхо, разнесшее по комнатам звуки его голоса и колокольного звона.
Опять викарий остался один.
И у него появилось настойчивое желание все обдумать. После сна голова была свежей и ясной. Однако чем дольше он думал, тем лучше понимал, что уже несколько недель всё думает и думает, а помощи пока еще ни от кого не дождался. Значит, пора действовать, хотя это вряд ли кому-то понравится. А как действовать?
Неприятное давление тьмы, одиночества, колдовства подталкивало его: на что?
Ладно, первым делом надо одеться. И викарий оделся, не представляя, что последует за этим.
Потом со свечой в руке он спустился вниз и отыскал на вешалке в холле свою широкополую шляпу. Но, может быть, лучше все обдумать в кабинете?
Итак, он отправился в кабинет, все еще держа в руке свечку.
Изрядно волнуясь, он обошел комнату, словно ища что-то, что может помочь ему в его раздумьях.
Что-нибудь, похожее на свободное эхо скрипучих полов, которое победно шествовало по дому, сообщая ему, что он остался один.
Церковная утварь, мебель, картинки – все это было по очереди освещено свечой и внимательно рассмотрено викарием. И вот тут ему на глаза попался эолит.
Тот как будто смотрел на свечу. Два неодушевленных предмета словно приветствовали друг друга, когда струящееся пламя, неожиданно придавшее цвет и форму всем вещам, собранным в темной ночи, поздоровалось с мрачным старым молотком, а тот улыбнулся в ответ всеми тенями, скопившимися в его выбоинах.
Если старый камень и впрямь улыбнулся викарию своими дрогнувшими тенями, то викарий был как раз в таком состоянии, чтобы обратить внимание на это движение и дать ему объяснение, ибо волнение до предела натянуло его нервы и он попросту не мог пропустить ничего подобного. Еще раз взглянув на камень, викарий наклонился над ним. А так как движение его головы повлекло за собой движение руки и свечи, то тени, лежавшие на камне, вновь дрогнули и изменили свое положение. На сей раз камень как будто подмигнул человеку.
К этому все шло. Викарий понял. Сначала епископ отказал ему в помощи, потом послал в Волдинг ученого Хетли, единственного человека, который из-за своей глухоты был совершенно бесполезен в сложившейся ситуации, потом отошло в сторону все здравое и практичное и остался лишь Перкин: всё и вся соединились в заговоре против священника, так что в конце концов он остался один, беспомощный, среди простых вещей, столь же далеких от цивилизации, сколь мелочи, унесенные морем, от берега. Правильно, вместе со всем Волдингом викарий переместился в те дни, когда пользовались вот такими камнями; и он подумал, что должны пройти тысячи лет, прежде чем человечество вновь придет к вере, которую он старательно проповедовал. При этой мысли у викария дрогнула рука и камень как будто мрачно усмехнулся, не оставив незамеченным знак человеческой слабости.
Что же делать? Чего хочет камень? Наверное, Старые Камни знают. Надо идти к ним.
И взять с собой эолит? А как нести его? Странные воспоминания передались усталому человеку от древнего камня, какие разум, не претерпевший разные страхи, ни за что не воспринял бы, странные воспоминания о том, как старый топор любил, чтобы его носили.
У викария была толстая палка, которую он брал с собой в дальние прогулки по горам. Он отыскал ее. Потом, размышляя о том, чем привязать эолит к топорищу, нашел старые гамаши и стал резать их острым ножом, аккуратно поворачивая его, когда он доходил до края, пока не получилась длинная лента. Ею он привязал древний зловещий камень к толстой палке. Потом викарий погасил свечу и выскользнул из дома.
Ночь казалась особенно темной из-за старых деревьев, укрывавших все вокруг и не пропускавших свет на дорожки. Некоторое время викарию пришлось угадывать тропинку по более светлому цвету. Когда же он вышел на дорогу, то деревьев стало меньше и появились звезды, да и глаза понемногу привыкли к темноте. Обычная для этого часа прохлада усилилась, когда викарий сошел вниз; речка, которая, хоть и казалась узкой полосой, пересекающей Волдинг, днем своим сверканием как будто помогала жаркому солнцу нагревать склоны горы, а ночью от нее словно поднималась некая сила и завладевала долиной. Несмотря на эту холодную хватку, викарий все же спустился вниз, прошел через всю деревню к мосту, который был построен на самом мелком месте, и пересек реку.
Этой дорогой, верно, не раз следовал в далеком прошлом старый камень, ибо река под мостом, по которому теперь ездили телеги, всегда была тут, да и деревенская улица, и дорога, что вела на гору Волд и к Старым Камням, тоже извечно шли от горы к горе и от холма к холму в те дни, в которые человеческая история только начиналась, о которых никто не знает и в которые немногие мысли что-то значили.
Викарий миновал мост и стал подниматься по склону той тропинкой, что бежала через гору к Старым Камням; вот и ночь эта как будто была добрее к нему, чем прежние ночи, вероятно ради той примитивной вещи, что он нес в руке.
Если бы кто-нибудь наблюдал за деревней, то увидел бы английского священника девятнадцатого столетия, пробирающегося ночью в лесу и с первобытным достоинством несущего топор, который сыграл свою важную роль, когда победа Человека над другими существами была еще под вопросом и никто не знал, кому в конце концов предстоит властвовать.
Глава тридцать четвертая
КРОВЬ НА ПЛОСКОМ КАМНЕ
Свирель, которая в ту ночь увела из дома миссис Анрел, увела и всех жителей деревни, которые теперь сидели вокруг Старых Камней. Еще днем Томми Даффин обещал им особенную ночь. По-настоящему это должно быть накануне летнего солнцестояния, сказал он, а у нас будет сегодня. И все пришли: ни у кого больше не осталось сомнений, – ибо в этот день был окончательно отвергнут уклад девятнадцатого столетия (и двух тысяч лет тоже), – что нельзя противиться зову камышовой свирели. Вскоре после полуночи жители деревни собрались у Старых Камней. Собрались все: Лайли в венке из мускусных роз, по-видимому тех, что росли на старой красной южной стене в саду миссис Эрлэнд; немного дальше от длинного плоского камня сидела сама миссис Эрлэнд; на земле, словно отдыхая от сомнений, расположилась миссис Анрел; миссис Даффин тоже отдыхала, но от бесконечных рассказов о семнадцати годах жизни ее сына Томми, потому что сейчас было не время для бесед; тут же сидел мистер Даффин, утверждавший, что никогда не сомневался в способностях Томми, ведь ему все давалось легко; сбившись в кружок, стояли Уилли Лэттен и вся его банда, вооруженные палками, словно стражники Старых Камней Волдинга; сидели там Скеглэнд, забывший о своей торговле; и Марион, забывшая о дружке в Йоркшире; и миссис Твиди, забывшая обо всем на свете; и столяр Лэттен, и миссис Лэттен, и Гиббутс, и Спелкинс, и Блегг, и миссис Дэтчери, и миссис Тиченер – короче говоря, были все, кроме четырех парней, которые отправились на ферму в долину за Старыми Камнями и должны были вернуться с минуты на минуту, а пока Томми Даффин стоял возле плоского камня, не поднося свирель к губам. Рядом, но не внутри, а снаружи круга Старых Камней ждал мясник Мадден с большим молотом в руке.
Небольшой костер весело горел посреди центрального камня.
