Слуги паука 1. Ночь Паука - Делез Морис (библиотека книг TXT) 📗
Тропа кончилась, но это было уже не важно. Здесь стены стали более пологими, с многочисленными кавернами — дожди и ветры знали свое дело. Конан усмехнулся и полез вверх. Теперь он не сомневался, что спасение близко. Чтобы ни ждало его в конце подъема, но тьме туда не добраться: уже отсюда были видны низкие расщелины, ведущие наружу, а лежали они ниже вершины скалы, на которую он сейчас взбирался.
Притаившихся в тени он тоже не боялся. Киммериец прекрасно знал эти горы — вершины их были плоскими, как стол. Там нечему отбрасывать тень. Другое дело, если его угораздит провалиться в трещину, которую легко не заметить ночью, или небо затянут тучи…
Только поэтому Конан не стал гасить факел.
Выбравшись наверх, он осмотрелся. Как ни странно, это место показалось ему незнакомым. Он готов был поклясться, что ничего прежде не слышал о нем ни от горцев, спокон веку живущих в этих горах, ни от кочевников, пасущих свои стада в предгорьях. Но факт оставался фактом: прямо перед его глазами прилепилась к скале убогая харчевня, а чуть дальше он увидел с десяток покосившихся от времени ветхих лачуг.
Одному Крому известно, чем живут здесь люди! Во всяком случае, Конан представить себе этого не мог, но мысля эти недолго занимали молодого варвара. Как бы там ни было, а найти деревню, затерявшуюся в горах, было удачей, на которую он не смел и надеяться. Где дома, там и люди, а где люди, там всегда можно раздобыть себе кров и пищу, и женщину на ночь, и все это ему сейчас требовалось в большом количестве и как можно скорее!
Ободренный этой мыслью и близостью ее воплощения, Конан бросился вперед, но когда дверь, повинуясь его могучей руке, скрипнув, отворилась, и он оказался внутри, то мгновенно почувствовал неладное, хотя и не сразу понял, что его встревожило.
Он быстро осмотрелся. Комната имела явно нежилой вид, и Конан понял, что не суждено сбыться его мечтам насчет еды и вина, не говоря уж о женщине. Впрочем, он не особенно и расстроился. Что-то еще там, на краю каменного мешка, подсказывало ему, что не найдет он здесь ни пищи, ни тепла. Ну и Нергал с ними! По крайней мере он согреется и выспится! Уж этих двух радостей его никто лишить не сможет!
Конан подошел к камину и ткнул факелом в кучу хвороста, сложенную внутри, затем схватил охапку дров из кучи, сваленной в углу, и навалил ее сверху. Ему даже не пришло в голову обойти деревню в поисках жителей. Отчего-то, едва попав сюда, он моментально уверился в бессмысленности поисков — наверняка никто не жил здесь уже десятки лет.
И тогда в голову ему пришла странная мысль — похоже было на то, что жители этого селения перед тем, как покинуть его, старательно запаслись дровами. Впрочем — он пожал плечами — разрешить его сомнения все равно некому, так что и голову ломать ни к чему.
— Хвала Сету! Наконец кто-то додумался развести огонь!
Конан резко обернулся. Он прекрасно помнил, что, когда вошел, комната была пуста. Теперь это было не так. Неизвестно откуда взявшийся незнакомец в черной накидке с капюшоном, надвинутым на лицо, сидел за столом. В глубоком провале капюшона не видно было лица, но говорил он явно с Конаном, потому что никого больше здесь не было.
— Кром! Кто ты и откуда взялся? — спросил Конан не из любопытства, а скорее, чтобы просто сказать что-то, и рука его привычно легла на кожаную обвивку рукояти меча. Хотя речь незнакомца и звучала дружелюбно, он не понравился киммерийцу — прятал лицо да помянул Сета, что не было принято нигде, кроме Стигии.
— У тебя короткая память, варвар, — впервые что-то знакомое промелькнуло в голосе незнакомца, и он продолжил, — мы ведь договаривались о встрече. Ты принес талисман, о котором мы говорили?
Эти слова поставили на место все, кроме одного — как он оказался здесь? Здесь, а не в кабачке Абулетеса, где они должны были встретиться?
— Твой талисман едва не стоил мне жизни. Стигиец ухмыльнулся.
— Разве я говорил, что тебя ждет легкая прогулка? Наоборот, я предупреждал, что дело опасное, и деньги предложил немалые, а я не привык платить зря. Или ты считаешь, что тебе недоплатили?
Явная насмешка в его голосе выводила Конана из себя, но возразить он ничего не мог — все было верно.
— Нет! Клянусь копытами Нергала! Все было честно.
— Ну так давай талисман! — сказал тот уже совершен но спокойным голосом.
И хотя Конан был взбешен и ждал лишь повода, чтобы снести скрытую тканью башку мерзавца, ему пришлось подавить гнев — теперь в голосе стигийца не было и тени насмешки. Киммериец нехотя полез рукой за отворот рубахи и, вытащив золотой кругляш, снял его с себя. В конце концов, уговор есть уговор, и свою часть стигиец, кем бы он ни был, выполнил честно.
— На, забирай!
Он протянул руку и опустил талисман в костлявую ладонь стигийца. Тот порывисто вскочил и восторженно всмотрелся в свое, неверное в колеблющемся пламени очага, отражение.
— Наконец-то он мой! — В голосе прозвучало злобное торжество, но он тут же замолчал, полностью поглощенный появившимся в зеркале образом.
Конан осторожно подошел сбоку и заглянул в серебряную поверхность.
Стигиец словно и не замечал этого. Он смотрел не отрываясь, но теперь уже не проявлял радости. Вместо себя, вместо своего лица он увидел голый, ухмыляющийся череп. Он попытался отвести взгляд и не смог, с ужасом чувствуя, как кожа на голове стягивается, ссыхаясь, превращаясь в ветхий пергамент, который тут же лопается, рассыпаясь ядовитой пылью. То же самое происходило и с телом. Мышцы судорожно напряглись, съеживаясь и укорачиваясь, грозя переломать кости.
Он готов был закричать от ужаса и боли, но смог лишь судорожно вздохнуть. Пыль мгновенно заполнила пустой череп и ушла вглубь ссохшегося тела мумии, в легкие. Ему непреодолимо захотелось чихнуть, чтобы избавиться от пыли, но откуда-то он знал, что делать этого нельзя. Воздуха не хватало, и когда он почувствовал, что уже не сможет сдержать крика боли и безысходности, тело его взорвалось, исторгнув из своих недр смрадное облако пыли.
Как только Конан увидел, что творится с лицом стигийца, он отскочил к двери. Ремесло вора приучило его первым делом заботиться о пути к отступлению, не считая бегство безоговорочным признаком трусости. Часто оно оказывалось единственным способом сохранить жизнь, хотя бы для того, чтобы иметь впоследствии возможность доказать обратное, и его опыт воина не раз подтверждал правоту этого правила.
Он вновь посмотрел на стигийца. Тот замер, словно одеревенев, с протянутой вперед рукой и свешивающимся с нее зеркальцем. В следующий миг отрывистый полурык-полулай, в котором слышалась смесь чудовищного кашля и неудержимого чиха, сотряс его тело. От неожиданности Конан чуть не расхохотался, но тут увидел, как из одежды незнакомца посыпалась на пол необъяснимо отвратительная, тончайшая серая пыль тысячелетия назад истлевшей плоти, источающая густую трупную вонь.
Пыль мгновенно забилась в рот и в нос, заставив его закашляться и поспешно прикрыть лицо куском материи, но когда он поднял глаза, то увидел, что стигийца уже нет, а перед ним стоит, покачиваясь, скелет, а прикрывавшая прежде его тело хламида валяется в куче пыли на полу. Поймав на себе взгляд Конана, скелет злобно осклабился и, быстро шагнув к нему, протянул руки, словно желая обнять киммерийца, и тот услышал странный голос, идущий ниоткуда:
— Ты освободил меня от плена плоти, варвар. Теперь я вновь свободен и готов забрать тебя с собой.
Неестественно быстро он оказался рядом с Конаном, но киммериец отскочил в сторону, и его могучий кулак ударил скелет точно в висок. Позвоночник хрустнул, не выдержав удара, и череп, сорвавшись со своего насеста, кувыркаясь пролетел через пустой зал и упал в пламя очага. Чудовищный рев, застывший на одной нескончаемо хрипящей ноте, ударил варвара по ушам, заставив болезненно сморщиться.
— Вытащи! Вытащи меня! — надрывался череп. — Вытащи, иначе умрешь!
Конан стоял не шевелясь, ожидая, что произойдет дальше, когда ему почудилось шевеление за спиной. Он стремительно отпрыгнул, и вовремя — безголовое сборище костей, полуприсев и раздвинув руки, слепо крутилось по комнате, стремясь достать человека.
