Профессия: ведьма (Тетралогия) - Громыко Ольга Николаевна (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
Поставил меня Муромец на ноги, к стенке прислонил. Ничего, терпимо, не падаю. Вдоль коридора застенки пустые тянутся, где решетки, где дверь глухая. Соловей для интересу одну отпер – обрадовался. Лежит там на полу куча оружия, добыча военная, а сверху мой кладенец в ножнах. Пошарили Семы тихонечко – сыскали булаву и суму воровскую с ножами. Теперь и прорываться можно.
При выходе два стражника караул несут, позевывают бдительно. Увидали нас – попятились. Впереди Муромец несется, булавой потрясает, за ним Соловей – чуб и щетина трехдневная, позади Алена едва одетая, на нее я опираюсь, вся одежа в крови засохшей. Не поспели стражники разбежаться, изловил Муромец их за вороты и друг к дружке лбами приложил. Оттащил к яме, сбросил – будет кому ответ держать, ежели Вахрамей припожалует.
На дворе уж светать начинает, птицы голоса пробуют. Коротка вешняя ночь, да беглецам любой мало будет. Где бегом, где ползком – добрались до конюшни. Конюху Муромец только булаву пудовую показал – тот так без чувств и повалился. В углу солома заворошилась, Волчок вылазит, отряхивается:
– Что-то припозднились вы, я уж сам хотел бежать-выручать!
– Набегаешься еще, герой!
Оседлали друзья коней, из конюшни вывели. На меня же страшилище двухголовое мчится, шестью ногами перебирает, тремя хвостами машет. Не забоялся я, взял кладенец на изготовку, спрашиваю:
– А ты кто таков будешь, зверь невиданный, чудище неслыханное? Куда коня моего богатырского подевал?
Отвечает мне зверь невиданный, чудище неслыханное:
– Ты что, хозяин, окосел аль белены объелся?! Я ж и есть конь твой богатырский! Садись скорей да поскачем вон из царства навьего!
Сверху доносится:
– Своих уже не узнает! Не к добру!!! Кончается, поди! Кар-р-р, кар-р-р!
Поднял я голову – все небо в воронах. Бр-р-р… Помотал головой – давай на коня садиться. Сивка мордой меня подпихивает, бранится:
– Хвост-то отпусти, он не для поводьев привешен! Вот уж горе мне с тобой, во хмелю и то задом наперед не садился, со стоячего не падал!
Алена помочь вызвалась, подсадила и сама за спиной уселась, поводья взяла:
– Свезешь двоих, конь говорливый?
– Свезу, как не свезти – с четырьмя рысью иду, под десятью не падаю! Можешь еще Семин осот в тулупе позади пристроить, он легонький!
Вывели мы коней за ворота, подхлестнули для задора и помчали во весь лошадиный скок, конскую прыть.
Чуют кони беду, из кожи вон лезут, оглянуться не успели – места обжитые минули, прямая дорога к горе заветной протянулась. В чистом поле ветер разгулялся, траву клонит, вслед улюлюкает. Ворон над нами кружит, погоню высматривает. Куст рукавами машет разудало, я попеременно то влево, то вправо сползаю; хорошо, Алена начеку, не дает упасть.
Обдуло меня ветерком – вроде оклемался, сам поводья подобрал. Хотел Соловью чуб исправить, да тот отказался:
– Привык я к нему, да и голове посвободней. Ты мне лучше усы в пару отпусти.
Уважил.
Скосил Соловей глаз, вздохнул:
– Покамест сойдет, а на досуге заново попытайся…
Скоро царь спохватился, десяти верст проскакать не успели. Вранко весть дурную приносит – других не умеет: летят ковры с дружинниками, побольше дюжины, настигают, как конный пешего, скоро нас приметят.
Заголосила было Алена:
– Сема, лучше заруби меня на месте, я им живой не дамся!
Заткнул я ей рот, велел всем спешиться. Подивились побратимы, да послушались, хоть на голову мою с опаской и поглядывали.
Поднапрягся я, обернул коней деревьями, друзей пнями, пса с вороном – ежом да белкою, себя – змеюкой подколодной, красну девицу – красным мухомором. Налетели ковры, опустились – что за притча? Обрываются следы у леса, стоит трава не примята, земля не натоптана. Покрутились дружинники, в затылках поскребли, мухомор ногой наподдали да и улетели несолоно хлебавши.
Алена из крапивы сама выбраться не может, стоит боса на одной ноге:
– Ты, Сема, это нарочно!
– Да уж не нарочней колокольчика оброненного!
Все-таки пожалел ее, вынес на траву. Вскочили мы на коней, поскакали дальше.
Волчок язык высунул, едва за нами поспевает:
– Вахрамей не дурак, узнает про лес в неурочном месте и завернет дружину!
– Еще один вещун выискался!
Едва пять верст одолели, опять ворон знак подает: нагоняет нас дружина вахрамеевская, ковров вполовину прибавилось…
Обернул я коней озером, себя с побратимами – карасями златоперыми, собаку камнем, ворона малым зябликом, Алену – кустом ракитовым.
Примчалась погоня к озеру – нет дальше дороги. Порыскали-порыскали, притомились, справили у куста малую нужду и обратно полетели.
Зяблик им вслед:
– Наша взяла! Не к добру! Кар-р-р, кар-р-р!
Только Алена не рада – стоит, руки растопыривши, парни со смеху покатываются.
– Ну Сема!!!
– Вон ручеек в траве журчит, мы обождем…
– Ты нарочно!!!
– Окстись, царевна, кто ж мог такое подумать?!
Не поверила-таки Алена, вздыхает:
– Ох и злопамятный же ты, Сема… Ну хочешь, прощения у тебя попрошу?
– Ну попроси, попробуй, а мы послушаем, – подсмеиваюсь я. – А там сообща решим, казнить али миловать.
Фыркнула Алена обидчиво, отвернулась, руки на груди переплела. Потом все-таки одумалась:
– Ну Сема, ну прости… пожалуйста…
– Вот то-то же!
Только на коней садиться – лягушка выше травы скачет-поспешает, квакает истошно, чтобы приметили. Наклонился Муромец с коня, подхватил царевну прыгучую, к груди прижал, расцеловал на радостях – глядь, Любуша у него на коленях сидит, улыбается застенчиво.
У нас глаза на лоб полезли, Вранко крыльями хлопнул, чуть с плеча моего не свалился:
– Глянь-кось, что любовь с лягушками делает! Не к добру!!! Кар-р-р! Кар-р-р!
Чудеса чудесами, а мешкать не след. Погнали мы коней во весь дух, еще семь верст отмахать успели – приметил что-то ворон, над головами низенько пронесся, ветром обдал:
– Настигает нас воинство летучее, числом вдвое против прежнего, впереди сам Вахрамей летит, сабелькой машет! Кажись, недоволен чем-то… Не к добру!!! Кар-р-р, кар-р-р!
Побледнела Алена:
– Ох, Сема, против батюшки моего колдовать без толку, он давно смекнул, что у Кощея и сын не лыком шит, а царство свое до последней кочки знает. Лес пожжет, озеро потравит, всякого, кто на пути встретится, на куски порубит…
Мне так и так не до колдовства – отдохнуть от него надобно, сил поднабраться. Чары наводить – что камни воротить, каков бы ни был силач, а рано или поздно умается.
Подлетела дружина на выстрел, давай стрелами сыпать! Алена ойкает, к моей спине прижимается, из тулупа с цветочком три охвостья черных торчат. Соловьеву коню ухо навылет пробило, хоть ты серьгу вдевай. Муромец стрелу из плеча вырвал, назад отправил:
– Нам чужого не надобно, лови обратно!
Изловил кто-то, камнем наземь рухнул.
Вспомнил я про платочек матушкин, по карманам похлопал – сыскал, не дюже чистый – и когда только успел приложиться?! Приотстал я, махнул позади себе платком – разыгрался ветер полночный, холодный да вьюжистый, ковры назад сносит. Со стражников так шапки и посыпались, Вахрамей едва корону придержать успел. Идут ковры против ветра не шибче коней, стали мы в отрыв уходить. Царь вслед кричит-надрывается:
– Сема, верни дочь! Верни добром, а то худом возьму! Пошто она тебе сдалась, язва эдакая, ни рожи ни кожи? Хошь, я тебе взамен десять девок на выбор дам?
– Нам Алена не девка, а подруга боевая, вот с бою и выдадим!
– Будет вам бой! – обещает царь, кулаком потрясая. Нырнуло летучее воинство под ветер, у самой земли пошло, опять нагоняет.
Махнул я платком – откуда ни возьмись, поднялся лес дремучий: ни пешему пройти, ни конному проехать. Ковру тем паче не пролететь. Не поспели все ковры вверх уйти, так на стволах и развесились. Красивые у Алены ковры выходят, яркие да цветастые, и без подъемной силы спрос иметь будут.
Вахрамей первым летел, первым к березе и приложился. Висит на суку, ногами дрыгает, требует спасать свое величество сей же час. Пока царя снимали, корону в траве густой искали, мы еще пять верст проскакать успели.
