Время Вьюги. Трилогия (СИ) - "Кулак Петрович И Ада" (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Маргери зачем-то поиграла с календарем и полмесяца потерялись.
Эдельберт был пьян — на вкус Эйрани как свинья — и зол как собака, хотя «сукой» почему-то упорно крыл канцлера, а не себя. Злость бесподобного регента она могла отчасти понять — кесаревичей проворонили. Несмотря на бунт снаружи дворцовых стен и заговор внутри них — проворонили настолько бездарно, что смешно делалось даже Эйрани, понимавшей, что как раз для нее ничего смешного здесь нет и вообще все серьезнее некуда. Операция была провалена с треском, чтобы не сказать — с тем особым, подчеркнутым шиком, который отличает только самые бездарные планы. И, конечно, это Рэссэ был виноват. И она — Эйрани — тоже каким-то чудом оказалась виновата. А еще оказались виноваты погода, клинически тупые подельники и сам Создатель. Все — ну буквально все! — было против будущего бесстрашного диктатора, готового хоть сейчас выволочь Каллад к великому сияющему будущему на собственных могучих плечах. Он уже даже белый мундир пошил и парадную лошадь приготовил, а тут — такая незадача, нет наследников — хоть криком кричи. Исчезли. Как в воду канули, сукины дети! А сука, кстати, осталась. Окопалась среди фрейлин в женской половине дворца и сидела там как святая, страдая приступами мигрени. Недолго ей там сидеть, паскуде!
И бутылкой о стену. Воистину, сильный мужской аргумент. Эйрани на всякий случай испуганно вздрогнула и спрятала глаза. Не следовало потенциальному венценосцу знать, что она его не боялась и бояться не думала. Эдельберт был не из тех, кто застрелит любовницу и застрелится сам, обнаружив, что сияющее будущее отменяется. Этот дурак верил бы в свою звезду, даже если бы его уже волокли к помосту с мешком на голове. Конкретно он Эйрани ничем не угрожал. Скорее она считала неправильным уходить из спальни и жизни такого феерического идиота без, минимум, пяти сотен марок. И нет, фамильные бриллианты Эдельберт мог оставить озверевшему простонародью и их менее озверевшим, но куда более жадным до денег закулисным кукловодам. А Эйрани с большим удовольствием взяла бы валютой, желательно — кэлдирской. Брать золотом подозрительно, а ценными бумагами — рискованно.
Концерт продолжался. Эдельберт из стадии праведного гнева перешел к недолгому смирению перед жестокой судьбой и принялся объяснять Эйрани тонкости плана, который она понимала лучше него.
Делов-то было — только короноваться, а как при живых племянниках теперь короноваться?! А объявить их дохлыми — так, глядишь, они тут же объявятся где-нибудь в районе Дэм-Вельды, или в Рэде или даже — чем бесы не шутят? — в Кэлдире! И выйдет некомильфо. Примерно это Эдельберт — в значительно более сильных выражениях — повторял уже часа полтора, не забывая глушить горечь поражения горечью калладской огненной.
Говорят, кесарь Эвальд тоже любил так делать и, значит, уж на что Эдельберт был ублюдок, а все-таки законнорожденный кесарев внук и брат. Имей Эйрани хоть чуток патриотизма, всплакнула бы о несчастной державе, обреченной доставаться придуркам в каждом втором поколении.
О трех годах, отделивших Эдельберта от трона, Эйрани слышала уже столько раз, что могла повторить слово в слово, даже если бы ее разбудили ночью.
В общем страдал Эдельберт как по писаному, словно декламировал роль в заштатном театре, и все происходило бы как обычно, но финал хождений бравого кесаря по мукам внезапно вышел не таким, как всегда.
— Поговори с этой сукой!
Эйрани не сразу сообразила, что Эдельберт имеет в виду Ее Величество вдовствующую кесаревну. Это было слишком безмозгло даже для него.
— Я? — непритворно опешила Эйрани. Всякой глупости полагалось иметь разумные границы.
— Ты! Меня она не послушает!
«А меня — с ее точки зрения шлюху — она, конечно, послушает».
Эйрани едва не рассмеялась при этой мысли.
— Любовь моя, по дворцовому церемониалу меня даже в ее приемную не пустят, не говоря уже о приватной аудиенции, — попыталась мягко воззвать к остаткам разума Эдельберта Эйрани. Куда там. Несостоявшийся кесарь уже видел свое сияющее будущее и путь к нему, лежащий через согласие Стефании выдать детей. Он вообще частенько видел невероятные вещи. Как-никак, пять лет на морфии.
— К бесам церемониал! А если эти куры обшипят тебя на входе, я им самолично у нее на глазах шеи посворачиваю! — бушевал Эдельберт.
«Шипят гусыни, придурок. Куры — квохчут». Впрочем, вряд ли Эдельберт имел хоть какое-то представление о птичьем дворе. Разве что птичницам юбки задирал, и то сомнительно.
— Ты можешь посворачивать им шеи, любовь моя, но кесаревна со мной говорить не станет.
— Жить захочет — поговорит! — безапелляционно заявил Эдельберт. — Через десять минут ты должна быть у этой суки!
Подаренный на двенадцать лет полк явно развил у Эдельберта неверное представление о собственных командных способностях. Умение громко орать и отдавать толковые приказы все же были несколько разными вещами.
Эйрани осталось только проверить обычно не дававший сбоя метод. Она провокационно потянулась и как бы случайно рассыпала волосы по плечам.
— Но любовь моя…
— Я сказал — одевайся и чтоб через десять минут была там. Она тебя примет, я это гарантирую.
Видимо, дело и вправду намечалось серьезное. Но это не значило, что Эйрани не заставила бы венценосного полудурка пожалеть о своем поведении.
— Да, мой кесарь.
— Скажешь ей, что, если признает своих щенков незаконнорожденными и сознается в адюльтере, поедет к батюшке в Кэлдир нервы не лечить. А если не сознается, так другие свидетели найдутся и мягко с коронованной прелюбодейкой не обойдутся. Ясно?
Эйрани прикусила губу, чтобы не фыркнуть от смеха. Воистину, отправить обличать адюльтер именно ее, казалось отличной мыслью. Стефанию от такой наглости мог просто удар хватить.
Прогноз Эйрани касательно отношения кесаревны к ситуации оказался абсолютно верен: первый рубеж обороны, в виде двух прямых как палки дам средних лет, встретил ее еще на пороге фрейлинской. Разумеется, Ее Величество не принимала. Более того, она предпочитала пережить свое горе без посторонних. И особенно — без посторонних, которым в нормальные времена даже во дворец ход закрыт, не то что в покои кесаревны. Все это было сказано предельно вежливо и обтекаемо, и Эйрани только и оставалось бы, что обтекать от вылитых на нее приторно-любезных помоев, не догадайся Эдельберт отправить с ней трех крепких парней, куда менее чутких к намекам и подтекстам.
Манеры парней выдавали бывалых переговорщиков. Во всяком случае, мысль о том, что даму лучше бы пропустить, они донесли быстро, четко и простыми словами. Даже лишний раз не хватаясь за винтовки.
Одна из фрейлин нырнула за дверь, отсутствовала около минуты, а потом с выражением вселенского траура на лице сообщила, что посетительница может войти и по церемониалу у нее есть пятнадцать минут. Спутники Эйрани намекнули на возможность пересмотра церемониала в одностороннем порядке, но ей не хотелось ни ждать, ни лишний раз унижать других и унижаться самой.
Вроде бы на ее стороне находились и власть, и сила, и вообще кто бы мог вообразить, что простолюдинке из провинции однажды выпадет возможность своими глазами увидеть кесаревну, да еще и продиктовать ей какие-то условия, но чувствовала Эйрани себя омерзительно.
Не то чтобы она блюла нордэнские заповеди, гласящие, что на своих врагов надо ходить со своим оружием — нордэнские заповеди не всегда были рациональны и уж точно не приближали к счастью в жизни. Но вот приходить и, бряцая чужими пистолетами, угрожать чужим же врагам во имя чужих интересов точно было неправильно.
Под уничтожающими взглядами фрейлин Эйрани проследовала в комнаты, отведенные кесаревне.
Стефания ждала ее сразу за фрейлинской, если слово «ждала» вообще применимо к человеку, у которого ни мускул на лице не дернулся, когда Эйрани вошла.
— Гертруда, вы свободны, — ровным тоном произнесла кесаревна, и тощую словно палка даму, сопровождавшую Эйрани, как ветром сдуло. Карвен, глядя на одетую в белое — траурный цвет королев — Стефанию, в таком виде сильно напоминавшую нордэнскую жрицу общей позой и посадкой головы, внутренне собралась. Если что-то должно было начаться, это началось бы сейчас.
