Подьячий Разбойного приказа (СИ) - Костин Константин Александрович (библиотека книг .txt, .fb2) 📗

Бледная Настя, смотрела на дело рук своих — фигурально выражаясь, вцепившись пальцами в крылечный столб. А потом она разжала пальцы и медленно сползла вниз.

Господи, у нее же откат! А какой откат у убивающих слов…?!

НАСТЯ!!!

Глава 26

Нет, Настя не умерла. Это я так… запаниковал. Я вам больше скажу — даже стрельцы выжили. Все-таки Мертвое Слово — слишком жесткая штука для того, чтобы ее знала простая девчонка, пусть даже и служащая в Разбойном Приказе. Она забросала их Глухими Словами, которые не убивают, а только вырубают на время. Просто Настя, в шоке от гибели мамы, глушили Словами уже и так потерявших сознание стрельцов, в бесплодной, надо сказать, надежде, что большое количество Слов их все-таки убьет. Ну примерно как дубинкой — один удар по голове вырубает, а если лупить по голове снова и снова, то человек, скорее всего помрет.

Кстати — напрасная надежда. Слово все же не дубина и работает несколько иначе. Все, чего добилась Настя — ее ударило откатом и теперь она уже вторые сутки лежит без сознания. Должна скоро прийти в себя. Наверное. Я надеюсь.

Хотелось бы вас обрадовать, что и Настина мама тоже выжила, но — увы. Кто-то из стрельцов не понять с чего все же пальнул, а свинцовая пуля калибром с некрупное яблоко — это не то, после чего можно выжить.

Мы, кстати, еще и вовремя убрались — я подхватил Настю, из дома выскочили Аглашка с тетей Анфией и мы убежали через заднюю калитку, не дожидаясь, пока на шум заявится кто-то еще.

Первыми «заявилась» группа быстрого реагирования из царских стрельцов — выстрелы возле Пушечного Двора никто игнорировать не станет, мало ли что там творится, от прорыва диверсантов до полноценного нападения.

Стрельцы прочесали улицу, дом и окрестности, ничего не поняли, почесали головы под колпаками и вызвали тех, кто деньги получает за то, что расследует всякие странные вещи.

Моих коллег, я так понимаю — уже бывших. Разбойный Приказ.

Приказные успели только забрать тело настиной мамы — отчего я надеюсь, что ее все же похоронят достойно — потому что почти сразу, уже совсем непонятно почему, на сцене появились судные дьяки из Чародейного Приказа. Пришли, поводили жалом, и исчезли, никому ничего не объяснив. Но оставаться там, где высока вероятность появления тварей из-за Грани — отчего-то ж чародейные возбудились? — никто не захотел. Прибыли люди боярина Морозова, забрали оглушенных стрельцов — это его отряд оказался — сцепились с приказными, потому что Приказ — под Дашковым, а тот с Морозовыми на ножах. Кончилась свара тем, что все схватились за сабли. Поорали, погрозились, после чего после чего прибыли с одной стороны — Дашков, с другой — Морозов. И свара перешла на новый уровень. Бояре друг на друга не кричали, оружием не размахивали, но расстались недовольные друг другом. Как два пса, которые перегрызлись из-за кости. А кость в итоге убежала.

Неприятно осознавать, что эта кость — я.

Стрельцы, конечно, это войско, которое подчиняется царю. И только царю. Так оно и есть. На войне. А вот в мирное время как-то потихоньку выясняется, что каждый полк кормит, поит, одевает и вооружает — конкретный боярин. А, как известно, кто девушку угощает — тот ею и пользуется. Бояре пользовались стрельцами, как своей личной армией, в своих междоусобицах, ну и или вот так — когда надо показать наглому подьячему, что он ухватил кусок не по зубам.

Хотелось бы, конечно, погордиться, но собрали такой отряд все же не против меня одного, а чтобы, в случае чего, отбить меня от конкурентов.

Царь-батюшка Василий Федорович, конечно, был таким раскладом, мягко говоря, недоволен, но сложилась эта ситуация уже давно и ломать ее через колено чревато большой кровью. Нет, царские стрельцы разнесут любой боярский стрелецкий полк. Один. Но есть опасение, что остальные бояре не станут спокойно смотреть, как покушаются на их старинные вольности и выступят в защиту.

Вот все и хранят статус кво.

Тем временем, «кость», то есть я, вместе со своим боевым гаре… своими деву… да блин! С девчонками вместе! Находился в бане.

Вы что сейчас представили?!

Да, в бане. Но не в натопленной бане! Просто в бане!

В той самой, кстати, в которой мы допрашивали покойного красавчика-разойника, Ваську-Кузнеца. Просто это было единственное место в городе, которое никак не связано ни с одним из нас. И хозяева вернутся еще не скоро, успеем убраться из Москвы.

Настя лежит на полке, а мы разместились кто где. Даже Клава, хотя я и опасался, что она все же окажется изнеженной и капризной — сидит на полу, прислонившись спиной к холодной каменке, и жует холодный пирожок с рыбой, запивая квасом из глиняного кувшина.

А, да, я забыл рассказать, почему Васька — покойный. Нет, не потому, что он от стыда полез в петлю. Тут все серьезнее.

Хуже.

Печальнее.

Ваську убили приказные.

Да, стрельцы Разбойного Приказа. Нет, не, как можно было бы подумать, тайком и ночью. Ранним утром, вполне официально — штурманули дом, где шайка Васьки обреталась, и всех положили, кого саблями, кого бердышами.

Дашков зачистил следы.

И все бы ничего… Перебили разбойников — туда им и дорога, им на том свете давно прогулы ставят. Да вот беда…

Не одни они были.

Не знаю, зачем…

Не знаю, почему…

Не знаю, как так получилось…

В логове Васьки в эту ночь были скоморохи.

Ватага Краснолицего Фатьки.

Ватага Аглашки.

Ватага ее друзей, практически — ее единственная родня.

Их тоже убили.

Всех.

Так что, фактически, у всех из нас — обрублены корни, держащие нас в Москве. Жестко обрублены, с кровью. Убита мама Насти, убита ватага Аглашки, меня травят, как зайца по полям, мои же собственные коллеги, тетя Анфия — вместе со мной, от Клавы отец наверняка уже отрекся, и убьет ее своими собственными руками, попадись она ему на глаза.

Хорошо еще, что всей моей родни на Москве — только тетя. А она в надежном месте, вон сидит на перевернутой кадушке, осторожно греет Огненным Словом воду в деревянном ковше. Суп хочет сварить. Что поделать — печь хоть и под боком, а не растопишь, соседи враз заинтересуются, что это за дым из бани, когда в доме никого нет. Благо, хоть тетю и Аглашку особо никто в лицо не знает — а если переодеть и перекрасить чуток, так и вовсе никто — и утром они выскользнули, прошлись по рынку, принесли еды и свежие новости, плохие и всякие. Иначе откуда бы я узнал, что там творилось на улице после нашего бегства?

Тетя в безопасности. Есть, конечно, риск, что бояре могут попытаться отыграться на моем отце — что там от Москвы до Пскова? — но за это я не беспокоюсь. Нет, не потому что я такой черствый человек и даже не потому, что это не мой отец, а Викентия, и я его даже в глаза не видел. Я в теле Викентия оказался уже тогда, когда тот в Москву приехал.

Просто — не грозит моему отцу опасность.

Во-первых — я ему письмо написал. Первое, надо признать, за все время моей жизни в Москве. Но здесь письма от нечего делать и не пишут, бумага-то не дешева. Так что — письма пишут только по серьезным причинам. Вот как у меня, например. Написал, мол, так, мол и так, батюшка мой Тимофей, влип твой сын в неприятности, в просторечии именуемые боярскими интригами. Подозревают, что я некую ценную вещь похитил, о чем я ни сном, ни духом, но и на дыбу мне как-то неохота. Так что придется мне, батюшка, пятки смазывать из Москвы. Когда все утихнет — отпишусь, а, возможно, и сам приеду, приму отцовское порицание за то, что не оправдал надежд и с Приказом придется распрощаться. Но опасаюсь я, батюшка, что бояре — и тут я подробно расписал, кто конкретно, в подробностях — могут против вас, отца моего, злоумыслить что-нибудь нехорошее. Так что — примите меры. Предупрежден, значит — вооружен.