Великая оружейница. Рождение Меча (СИ) - Инош Алана (читать книги онлайн бесплатно регистрация TXT, FB2) 📗
Обмакивая тонкие полоски ткани в свежее льняное масло, Смилина заматывала ими заготовки. Каждая пластинка была снабжена ручкой – стальным стержнем. В горшке золотился растопленный воск, и оружейница погружала в него пластинку за пластинкой, держа за стержни-рукоятки. Когда воск схватился, настал черёд глины: ею Смилина заполняла деревянные ящички с прорезями в крышках. Вставляя покрытые двумя защитными слоями заготовки в прорези, женщина-кошка загибала стерженьки, чтоб пластинки не проваливались внутрь до самого дна.
Когда глина высохла, деревянные стенки были сняты, открыв кирпичи с торчащими стерженьками. Их Смилина поместила в туески чуть большего размера, залив оставшиеся пустоты жидкой смолой. Теперь зреющая волшба была надёжно защищена.
– Через три года достанем вас, – молвила оружейница. – Спешить нам совсем ни к чему, правда?
Окончив работу в кузне, Смилина отправилась домой. Проходя по цветущему саду, она сняла шапку и задержалась у яблонь, задумчиво ронявших лепестки. Те, словно крупные хлопья снега, устилали собой дорожки и падали на плечи женщины-кошки. Усевшись на деревянный чурбак под яблоней, Смилина молчаливо слушала вечерний покой. Закат догорал на белых вершинах, лес темнел на склоне горы, а из трубы её дома шёл дымок. Коса, спускавшаяся вдоль спины оружейницы, отличалась от яблоневого цвета лишь пепельно-серебристым оттенком, а брови, когда-то горделиво-собольи и жгуче-чёрные, теперь нависли над глазами, блестя инеем прожитых лет. Но очи под ними сверкали всё те же – незабудковые и молодые.
«Лада, ладушка…» – вздохнулось ей.
А к ней бежало черноволосое и синеглазое юное создание четырёх лет от роду. Правнучка? Праправнучка? Нет.
– Матушка Смилина! – Смешной тоненький голосок откликнулся в сердце женщины-кошки эхом нежности.
Оружейница подхватила девочку, совсем крошечную по сравнению с ней самой. Её покрытые жёсткими мерцающими «перчатками» руки не причиняли этому хрупкому цветочку боли.
– Здравствуй, Вешенка, здравствуй, счастье моё…
Это маленькое счастье упало звёздочкой в её ладони на склоне лет, когда Смилина уже не ждала таких подарков от судьбы. Как и та воображаемая женщина-кошка, оружейница задумывалась: а хватит ли оставшихся ей лет, чтобы увидеть, как дочка растёт и превращается в прекрасную девушку-невесту? Но как бы то ни было, этот звонкий бубенчик ворвался в начавшую сгущаться тишину её души и озарил её своим смехом.
*
Смилина была последним ребёнком в семье. Уже когда матушка Верба носила её под сердцем, никто не сомневался: плод – опасно крупный. Огромный живот измучил Вербу.
– Ох, не разродиться мне, – тяжко вздыхала она.
– Родишь, куда денешься, – успокаивала Вяченега.
У них уже было трое дочерей – две кошки и белогорская дева. Статная, зеленоглазая красавица Верба сияла в самом расцвете своих женских сил, но эта беременность, казалось, выжала из неё все соки. Ребёнок как будто вбирал в себя всё. Мать поблёкла, осунулась, её не узнавали даже самые близкие.
Роды начались обычно, но схватки вдруг прекратились на сутки. Верба уже собиралась вставать с постели, решив, что они оказались ложными, но тут всё началось по-настоящему. Вяченега была в руднике на работе, а когда вернулась, испуганная помощница повитухи сообщила:
– Твоя супруга теряет много крови, мы ничего не можем сделать… Наверно, матка разорвалась. Дитя очень большое и сильное! Оно просто растерзало свою мать! Но выйти оно не успело. Схваток больше нет. Ежели так дальше пойдёт, оно там задохнётся, так и не родившись!
Вяченега, суровая и молчаливая, скупая на выражение чувств, стиснула челюсти.
– Моя жена умирает? – только и спросила она.
– Да, – был печальный ответ.
Женщина-кошка прошла в баню, где рожала Верба. Окровавленная, как мясник, повитуха трясущимися руками выбрасывала пропитавшуюся солому и подкладывала сухой. Вяченега склонилась над женой, на чьём восково-бледном, заострившемся лице уже проступала маска смерти. Широко распахнутые, застывшие глаза цвета весенней травы, утопавшие в измождённых голубоватых глазницах, смотрели в потолок.
– Верба, – позвала женщина-кошка, кладя ей на лоб тёмную от работы в руднике руку. – Вербушка, ты слышишь?
Ответа не последовало, но веки женщины страдальчески дрогнули. Вяченега попыталась вливать в неё свет Лалады, но всё было тщетно: слишком велика оказалась кровопотеря и внутренние повреждения. На несколько мгновений Вяченега закрыла глаза, и её чёрные брови сдвинулись в одну жёсткую черту. По её волевому лицу пробежала судорога душевной боли, а потом она прошептала, вперив в жену острый, жгуче-нежный взор:
– Прости, милая. Я должна спасти хотя бы дитя. Эти две курицы только погубят его своим бездействием.
Повитуха вскрикнула: у женщины-кошки в руке блеснул нож. Другой рукой она снимала боль супруги, наполняя её светом Лалады. Клинок вспорол огромный болезненно-жёлтый живот, нарисовав на нём кровавую «улыбку». Накрыв поцелуем мертвенные губы Вербы, Вяченега просунула руку в рану и извлекла на свет такого крупного младенца, что удержать его было просто невозможно. Новорождённая выскользнула из дрогнувшей руки родительницы-кошки и упала на солому.
– Вот так дочурка! – вырвалось у потрясённой Вяченеги. – Это ж целый телёнок…
Она откусила пуповину и перевязала суровой ниткой. Девочка молчала, глядя на неё совершенно осмысленным, недетским взором, словно понимала, что произошло. Вяченега поднесла малышку к лицу Вербы, и та, взглянув на дочь, затихла навеки. Повитуха с помощницей охали, а Вяченега, покачивая ребёнка и похлопывая его по попке, бормотала:
– Ну, ты хоть закричи, что ли…
Одной рукой прижимая дитя к себе, другой она закрыла глаза жены.
Соседки готовили Вербу к погребальному костру: обмывали, наряжали. Вяченега сидела на крыльце с потерянным в сосновой дали взором, а малышка кормилась у её груди. Трое старших дочек испуганно окружили родительницу:
– Что с матушкой Вербой? Её одевают чужие тёти, а она не шевелится!
– Матушка Верба ушла к Лаладе, – проронили суровые губы Вяченеги. – Вы уж большие у меня. Справитесь.
Трёхлетняя Ласточка закрыла ладошками лицо и заплакала. Веки Вяченеги, до сих пор почти неподвижные, наконец дрогнули.
– Тихо. Не реветь, – сказала она. – Тихо, Пташка. Зато у вас теперь есть сестричка.
Девочки-кошки сдержались. Сев по бокам от родительницы, они растерянно и хмуро смотрели вдаль, на всезнающие, недосягаемые в своей мудрости вершины.
Дом осиротел. В нём поселились две троюродные сестры Вяченеги, чтоб помогать по хозяйству; главе семейства же приходилось брать новорождённую дочку с собой в рудник, чтоб прикладывать к груди. Рабочий день был долгий, не оставлять же малышку дома без молока! Кошки-рудокопы, с которыми она работала плечом к плечу, качали головами:
– С ума ты сошла, Вяченега? Вот как завалит нас… И малую – вместе с тобой. Да и чем она тут дышит? Не годится так…
– А что прикажете делать? – невозмутимо пожимала та плечами. – Дитё кормить надо.
Но Огунь миловала овдовевшую труженицу. Смилина, привязанная к животу родительницы широким кушаком, вела себя тихо, но кушала часто и помногу.
– Молчунья, – говорили работницы рудника. – Как будто понимает: чем шире рот, тем больше попадёт в него пыли.
Так с самого своего рождения Смилина впитала жар земных недр – можно сказать, с молоком матери. Потом, когда её спрашивали, отчего её волос так чёрен, она шутила: «Моя матушка трудилась в руднике и носила меня под землю с собой. Вот там-то мои волосы и почернели».
Девочка стала общей любимицей, с ней нянчились все, у кого хоть ненадолго освобождались руки. Вяченега не просила о послаблениях, работала наравне со всеми, выматывалась до обмороков, чтоб прокормить семью. Она исхудала и осунулась, а от тяжкого труда у неё стало меньше молока. К счастью, девочке уже можно было давать прикорм, это и выручало.
