Мастер Загадок - МакКиллип Патриция Анна (читать хорошую книгу TXT) 📗
Моргон глубоко вздохнул. Он слышал о том, что туры пугливы, как дети. В торговых лавках редко можно было увидеть шкуру тура, потому что эти животные крайне осторожны с людьми и потому, что тяжесть гнева Хара ложилась на каждого человека, торговца или охотника, уличенного в убийстве тура. Они следовали за снегом, забредая все дальше и дальше в горы в течение долгих летних месяцев. Моргон удивился, и в удивлении его была легкая примесь тревоги, – удивился тому, что же за запах в воздухе той ночью увел тура так далеко от гор.
Он выяснил это еще до того, как наступило утро. Сильный ветер сорвал его шатер и бросил в реку. Моргон бросился к лошади и притулился к ее боку. Глаза его запорошил снег. Зажмурившись, он ждал зари, которая, казалось, никогда уже не загорится. Когда же, в конце концов, рассвет все-таки наступил, то всего лишь превратил черноту ночи в молочно-белый хаос, сквозь который не видно было даже реку, несущую свои воды всего в нескольких шагах от привала князя Хеда.
Безысходное отчаяние поднималось в нем. Моргон промерз под своим плащом, и даже капюшон не спасал его от ветров, что выли вокруг подобно волкам, он потерял ориентацию и уже не понимал, где находится река, которой он следовал. Ему казалось, что весь мир стал слепым, не поддающимся никаким законам вихрем. Моргон заставлял себя вспомнить все – где он, кто он, зачем и куда едет.
С невероятным трудом он поднялся на негнущихся ногах, чувствуя, как дрожит его лошадь – дрожит даже под одеялом, которое он набросил на нее. Онемевшими губами Морган прошептал ей на ухо успокоительные слова, погладил по шее, затем наклонил голову, чтобы защитить глаза от ослепляющих снежных иголок, и пошел наугад – туда, где, по его разумению, должна была находиться река – единственный спасительный ориентир. Пройдя всего несколько шагов, он увидел ее – сквозь метель, сквозь миллиарды несущихся прямо на него белых насекомых – снежинок, которые, перед тем как ударить его в лицо, превращались в крошечные ледяные дротики; он увидел ее почти у себя под ногами, быструю, утопающую в заснеженных берегах, и, оступившись, едва не рухнул прямо в черную, ледяную воду. Поняв, где находится, Моргон направился к своему лагерю, чтобы оседлать лошадь. Он шел низко нагибаясь, пытаясь ступать по своим следам, уже почти невидимым, занесенным снегом. Когда он добрался до места своего ночлега, его постигло страшное разочарование – лошади возле кострища не было.
Моргон звал ее, но ветер относил слова обратно. Он кинулся к какой-то неожиданно возникшей тени, но она растаяла у него на глазах. Когда Моргон снова повернулся к костру, то не увидел в снежном, наметенном за секунды сугробе ни скатки с вещами, ни арфы.
Он пытался разглядеть то, что было впереди, но ветер плевал ему в глаза снежными хлопьями, каждое из которых было величиной с хорошую монету. Он искал лошадь, искал арфу, вещи – искал отчаянно и яростно, теряя то хрупкое представление о направлении, которое только что обрел, он двигался вслепую, преследуемый диким, жутко воющим ветром.
Наконец он нашел арфу, уже наполовину занесенную снегом, взял ее в руки и остановился, чтобы хоть чуть-чуть прийти в себя и сосредоточиться. Арфа, как оказалось, лежала там, где он ее оставил, – за камнем, рядом с которым он спал. Теперь он точно знал, что река находится по левую руку от него. Скатка и седло также должны были лежать где-то прямо перед ним, но он боялся, что если начнет их искать прямо сейчас, то снова потеряет направление и не найдет реку. Моргон повесил арфу на плечо и стал искать дорогу к своему единственному спасителю – к реке.
Шел он медленно, осторожно, чтобы неожиданно не рухнуть в воду, занесенную снегом, стараясь увидеть грифельно-серый блеск воды раньше, чем провалится в ее ледяную глубину. Иногда, когда все перед его глазами сливалось в одно мутно-белое пятно, он останавливался, раздумывая, не нащупает ли он единственно верный путь благодаря какому-то наитию. Лицо и руки его онемели, волосы, выбившиеся из-под капюшона, покрылись инеем. Он уже утратил всякое ощущение времени, он не понимал, прошли мгновения или часы с тех пор, как он начал свой путь к реке, он уже не знал, полдень сейчас или вечер. О вечере он старался не думать – приближение ночи приводило его в ужас.
Один раз он наткнулся на ствол дерева и надолго замер на месте перед невидимым в снежной круговерти препятствием, прижимаясь лицом к холодной коре и думая о том, сколько же еще будет продолжаться этот ужас, что произойдет, когда он не сможет больше сделать ни шагу, когда на землю падет ночь и он будет не в состоянии идти. Дерево, качаясь на ветру, как будто утешало его, и Моргон понимал, что нужно непременно идти дальше, однако руки отказывались ему повиноваться, не желая отрываться от ствола замерзшего дерева. Мысли его стали такими же бесформенными, как метель, и он увидел перед собой лицо Элиарда, сердитое, встревоженное, услышал свой собственный голос откуда-то из далекого прошлого, по которому он так тосковал все последние месяцы: «В одном я клянусь – я всегда буду возвращаться».
Вера, которую он увидел в глазах Элиарда, помогла ему выпустить дерево из своих объятий. Если бы тогда, при прощании, Элиард не поверил ему, Моргон мог бы сейчас и сам, как это дерево, пустить корни посреди этой метели в Остерланде и замереть навеки, покачиваясь под порывами завывающего ветра. Однако Элиард будет ждать, чтобы брат выполнил свою клятву.
Он снова открыл глаза; перед ним все еще был бесцветный мир, и ему захотелось плакать – так он устал от него.
Незаметно свет вокруг него начал меркнуть. Моргон сначала не замечал этого, сосредоточив все свое внимание на реке, и вдруг почувствовал, что сама река начинает тонуть в наплывающем, словно подталкиваемом порывами непрекращающегося ветра мраке.
Он шел, спотыкаясь о корни деревьев, обледенелые камни, с каждым шагом ему становилось все труднее протягивать вперед руку, чтобы сохранять равновесие. Однажды камень под его ногой соскользнул в воду – Моргон не последовал за ним лишь потому, что успел вцепиться в ветку. Он снова выпрямился и пошел вперед, потом, обессиленный, замер на месте, крепко прижавшись к дереву, оказавшемуся на его пути, замер, безотчетно дрожа, словно маленькая, брошенная хозяином собачонка. Непроизвольно посмотрев на небо, он пришел в ужас от его цвета.
Моргон уткнулся лицом в кору дерева, снова попытался сосредоточиться. Нет, ночь ему перехитрить не удастся. Можно было бы найти убежище – пещеру или большое дупло дерева – и попытаться разжечь огонь, но и на то, и на другое мало шансов. Он не может идти вдоль реки в темноте, а если отойдет от русла, то, скорее всего, будет недолго бродить бесцельно – потом просто упадет от усталости и исчезнет под снегом, став подобно Керну еще одной достопримечательностью Хеда, и Мастера внесут его в свой список. Он старался не заснуть от холода и усталости, внимательно разглядывая неровности древесной коры. Убежище и костер, какими бы они были недостижимыми сейчас, являлись его единственным спасением, единственной надеждой. Он с трудом выпрямился, осознавая, что его поддерживает только дерево, а не собственные усилия. Что-то странное, влажное и теплое, испугав его еще больше, чем что бы то ни было другое за этот страшный день, дотронулось до его щеки, и Моргон, вздрогнув, обернулся. Над ним возвышалась голова тура – казалось, что она существует совершенно отдельно от тела, высовываясь из сплошной стены несущегося снега.
Моргон не знал, как долго он смотрел в фиолетовые глаза. Тур стоял неподвижно, ветер трепал его мех. Руки Моргона, будто сами собой, начали гладить морду, шею, грудь, бока удивительного животного, он что-то шептал, скорее для того, чтобы успокоить самого себя, чем тура. Руки Моргона зарылись в шерсть на спине фиолетоглазого существа. Тур, наконец, пошевелился, и тогда Моргон, прикусив губы от невероятного усилия, прыгнул на спину чудесного зверя.
Он был не готов к внезапному броску, к взрыву скорости, которая понесла его, словно стрела, выпущенная из лука сквозь метель. Моргон изо всех сил держался за рога, зубы его были сжаты, глаза закрыты, арфа била по ребрам; из-за ветра, бьющего ему прямо в лицо, он почти не мог дышать; из горла его вырвался какой-то звук, и тогда неистовый бег испуганного зверя постепенно перешел на более медленный и твердый шаг – но при этом скорость движения тура была сравнима с бегом самого резвого жеребца. Моргон приник всем телом к теплой спине животного, не задавая себе вопросов, куда несется тур, как долго он будет терпеть его на своей спине; он просто сосредоточился на единственной мысли – оставаться с ним как можно дольше.
