Пыточных дел мастер - Вулф Джин Родман (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
– Ладно уж, – вздохнул лавочник, – подыщем тебе накидку… Но, может быть, хоть скажешь, где ты его раздобыл?
– Этот меч дал мне мастер нашей гильдии. На лице лавочника мелькнуло выражение, коего я не смог опознать, и потому спросил:
– Ты не веришь мне?
– В том-то и беда, что верю! Кто же ты такой?
– Подмастерье гильдии палачей. Мы нечасто бываем на этом берегу и еще реже заходим так далеко на север. Но неужели ты в самом деле так уж удивлен?
Лавочник кивнул:
– Все равно, что повстречаться с психопомпом… Могу я узнать, что тебе нужно в этой части города?
– Можешь, но это будет последним вопросом, на который я намерен отвечать. Я получил назначение в Траке и направляюсь туда.
– Благодарю тебя, – сказал он. – Больше расспрашивать не буду. Мне вообще не следовало навязываться с расспросами. Ну что ж, раз уж ты хочешь удивить друзей, неожиданно сняв накидку – верно я понимаю? – цвет ее должен резко контрастировать с цветом твоего облачения. Хорош был бы белый, но этот цвет и сам по себе достаточно драматичен, да к тому ж исключительно марок. Как насчет чего-нибудь блекло-коричневого?
– Маска, – отвечал я. – Ее ленты все еще у тебя на шее. Лавочник, выволакивавший ящик из-под прилавка, промолчал, но стоило ему выпрямиться, зазвенел дверной колокольчик, и в лавку вошел новый покупатель. Он оказался юношей в шлеме, полностью закрывавшем лицо, и доспехе из лаковой кожи. Рога шлема затейливо загибались вниз, образуя забрало, а с нагрудника таращились на нас исполненные безумия глаза золотой химеры.
– Что угодно господину гиппарху? – Лавочник бросил свой ящик и почтительно склонился перед вошедшим. – Чем могу служить?
Рука в массивной латной перчатке потянулась ко мне. Пальцы гиппарха были сложены щепотью, точно он хотел дать мне монету.
– Возьми, – испуганно шепнул лавочник. – Возьми, что бы там ни было.
В подставленную мной ладонь упало блестящее черное семя размером с изюмину. Лавочник ахнул. Человек в доспехе повернулся к нам спиной и вышел из лавки.
Я положил семя на прилавок.
– Даже не думай отдать его мне! – взвизгнул лавочник, шарахнувшись прочь.
– Что это?
– Ты не знаешь?! Это – зернышко аверна! Чем ты ухитрился оскорбить офицера Дворцовой Стражи?!
– Ничем. Для чего он дал его мне?
– Тебя вызывают. Ты получил вызов.
– Мономахия? Этого не может быть. По классовой принадлежности я ему не ровня.
Лавочник пожал плечами, и этот жест был куда выразительнее его слов.
– Придется драться, иначе к тебе подошлют убийц. Вопрос лишь в том, на самом ли деле ты оскорбил этого гиппарха, или же он послан каким-нибудь высокопоставленным чиновником из Обители Абсолюта.
Хотя благоразумие подсказывало мне, что зернышко аверна следует выбросить и бежать из города, я не мог сделать этого. Столь же ясно, как и человека за прилавком, я увидел Водалуса, бьющегося в одиночку против троих добровольцев. Кто-то – может статься, и сам Автарх или призрачный Отец Инир – узнал правду о смерти Теклы и возжелал уничтожить меня, не причиняя бесчестия нашей гильдии. Что ж, хорошо. Я буду драться, и, возможно, одолев противника, заставлю их передумать. Если же умру… Пусть; это будет только справедливо.
– Другого меча, кроме этого, я не знаю, – сказал я, вспомнив тонкий клинок Водалуса.
– Тебе не придется драться на мечах. Меч лучше всего оставь пока мне.
– Абсолютно исключено. Лавочник снова вздохнул.
– Я вижу, ты ничего не знаешь о таких делах, однако намерен сегодня, с наступлением сумерек, драться насмерть. Что ж, ты – мой покупатель, а я не бросаю своих покупателей в беде. Тебе нужна накидка… – Он удалился в заднюю комнату и вскоре вернулся с одеянием цвета сухих листьев. – Держи. Примерь эту. Если подойдет – с тебя четыре орихалька.
Накидка столь свободного покроя могла бы подойти кому угодно, если б только не оказалась слишком длинна или коротка. По-моему, он запросил лишку, однако я заплатил и, обрядившись в свое приобретение, сделал еще один шаг к тому, чтоб стать актером – похоже, весь этот день задался целью вынудить меня пойти на сцену. Впрочем, к тому времени я, сам того не зная, уже успел сыграть великое множество ролей…
– Ну что ж, – заговорил лавочник, – сам я не могу бросить торговлю, но пошлю с тобой сестру – она поможет тебе добыть аверн. Она часто ходит на Кровавое Поле, и, вероятно, сможет также преподать тебе кое-какие начатки боевых навыков.
– Тут кто-то поминал обо мне?
Молодая женщина, встреченная мной на улице, вошла в лавку сквозь темный проем двери, ведшей в заднюю комнату. Она была так похожа на брата, что я был уверен: передо мною – близнецы. Вот только тонкая кость и деликатность черт, так шедшая ей, совершенно не подходили ее брату. Какое-то время он, должно быть, объяснял ей, какая напасть приключилась со мной – не знаю, я не слышал. Я смотрел только на нее.
Продолжаю писать. С тех пор как были начертаны строки, которые вы прочли мгновением раньше, прошло Довольно много времени (я дважды слышал, как сменялся караул за дверями моего кабинета). Не знаю, стоит ли описывать все эти сцены так подробно – может статься, они ни для кого, кроме меня, не представляют интереса. Мне нетрудно восстановить в памяти все до мелочей: вот я вижу лавку и вхожу в нее; вот офицер Серпентрионов вызывает меня на поединок; вот лавочник посылает сестру помочь мне сорвать ядовитый цветок… Множество утомительных дней провел я за чтением жизнеописаний моих предшественников, и почти все они представляют собою подобные отчеты-дневники. Вот, например, об Имаре:
«Переодевшись, отправился он в поля, где нашел муни, предававшегося медитации под платаном. Автарх присоединился к нему и сидел так, спиною к стволу, пока не начал Урс затмевать солнце. Промчались мимо воины под развевавшимся стягом, проехал торговец на муле, шатавшемся под тяжестью кошелей с золотом, прекрасная женщина проехала в паланкине, несомом евнухами, и, наконец, пробежал по пыльной дороге пес. Тогда поднялся Имар и пошел следом за псом тем, смеясь».
Если анекдот сей правдив, объяснить его смысл легче легкого: Автарх наглядно показал, что отвергает бездеятельность по собственному желанию, а не ради мирских соблазнов.
Но вот, например, у Теклы наверняка было много учителей, каждый из которых объяснил бы данный факт по-своему. Второй мог бы сказать, что Автарх устоял перед тем, что влечет к себе обычных людей, но перед своей любовью к охоте оказался бессилен.
Третий заявил бы, что Автарх своим поступком выказал презрение к муни, который хранил молчание, хотя мог бы сеять знание и пожинать плоды просвещения. Таким образом, Автарх не мог уйти, когда дорога была пуста, ибо одиночество есть великий соблазн для мудрых. Не мог он уйти и за солдатами, богатым торговцем или женщиной, ибо все то, что воплощено в них, жаждет непросвещенный, и муни просто счел бы его одним из таковых.
Четвертый сказал бы, что Автарх предпочел пса неподвижному муни оттого, что пес шел вперед и шел в одиночестве, тогда как солдаты ехали в окружении товарищей, у торговца был мул, а у мула – торговец, а при женщине состояли ее рабы.
Но чему же смеялся Имар? Кто может объяснить это? Быть может, торговец следовал за солдатами, чтобы скупить их трофеи, а после – перепродать с выгодой? Быть может, женщина следовала за купцом, чтобы продать жар своих губ и бедер? Принадлежал ли пес к охотничьей породе или же был из тех коротколапых собачонок, которых женщины держат при себе и которые докучают всем тявканьем, если их перестать гладить? Кто может знать это теперь? Имар давно мертв, и память о нем, жившая когда-то в крови его преемников, тоже давно мертва.
Если так, со временем поблекнет память и обо мне. В одном я уверен: среди всех этих объяснений поведения Имара ни одно не верно. Истинное же, каким бы оно ни было, гораздо проще и тоньше. Вот обо мне могут спросить: отчего я, никогда в жизни не имевший настоящего товарища, принял в товарищи сестру того лавочника? Кто, прочтя лишь слова «сестра того лавочника», способен понять, отчего я не отверг ее общества? Никто, конечно же.
