Мечи и темная магия - Эриксон Стивен (бесплатная регистрация книга .txt) 📗
— Я был Братом, — сказал он. — Когда мне исполнилось тридцать, мне сказали, что я должен попытаться вступить в Орден: считалось, что у меня есть дар, и мозги, и прилежание, и самодисциплина. Я сдал экзамен и пять лет провел в студиуме. Как и ты, — добавил он.
Я оставил это без комментариев.
— Ты вступил в Орден.
— Нет. — Голос больше не был бесстрастным. В нем вспыхнул гнев. — Нет, я провалил матрикуляцию. Пересдавал на следующий год и снова провалился. Они отослали меня назад в мой приход, но к тому времени там нашли себе другого Брата. Так что я пошел бродить. Искал работу учителя, писца — все равно какую, лишь бы прокормиться. Работы мало, конечно.
Меня вдруг насквозь пронизал жестокий холод. Только миг спустя я узнал в нем страх.
— И ты пришел сюда? — проговорил я, чтобы заставить его продолжать.
— Со временем. Перебрал много других мест, но закончил здесь. — Он вскинул голову. — Тебя сюда прислали, чтобы разобраться со мной. Да?
Я не ответил.
— Конечно, — ответил он за меня. — Конечно. Я помеха, зараза. Угроза сельскому хозяйству. Ты собираешься откопать меня и отрубить мне голову?
Пришел мой черед отвечать против воли:
— Да.
— Конечно, — повторил он. — Но я не могу тебе позволить этого. Это моя…
Он собирался сказать: жизнь. Наверное, пытался подыскать другое слово, но сдался. Мы оба поняли, что он имел в виду.
— Ты, значит, сдал экзамены, — сказал он.
— Только-только, — ответил я. — Двести семь из двухсот двадцати.
— Поэтому ты здесь.
Белые глаза в пепельном лунном свете.
— Верно, — признал я. — Они не берут на исследовательскую работу тех, кто набрал двести семь баллов.
Он серьезно кивнул:
— Работа по найму.
— Когда достается, — ответил я. — Не часто. Хватает более квалифицированных работников.
Он хмыкнул, возможно с сочувствием:
— Общественные работы.
— Боюсь, что так, — признал я.
— И потому ты здесь. — Он поднял голову, покрутил, словно разминал шею, после того как спал в кресле. — Потому что… ну, потому что ты не из лучших. А?
Мне это было неприятно, хотя и правда.
— Не в том дело, что я плох, — сказал я. — Просто все в моем выпуске оказались лучше меня.
— Конечно. — Он склонился вперед, упершись руками в колени. — Вопрос в том, сохранился ли у меня дар после того, что со мной случилось. Если сохранился, работа твоя окажется трудной.
— А если нет? — спросил я.
— Ну, — ответил он, — кажется, это мы и собираемся выяснить.
— Тема для журнальной статьи, — заметил я.
— Для тебя это шанс вырваться из безвестности, — серьезно согласился он. — При иных обстоятельствах я пожелал бы тебе удачи. К сожалению, я совершенно не хочу позволять тебе отрубить мне голову. Я веду жалкое существование, и все же…
Я его понимал. Голос его стал уже совсем человеческим; если бы мы прежде были знакомы, я бы его узнал. Он сидел спиной к луне, так что я не видел черт лица.
— Я пытаюсь объяснить, что тебе не обязательно это делать, — продолжал он. — Уезжай. Возвращайся домой. Никто не узнает, что ты ночью выходил из дома. Я обещаю держаться подальше, пока ты не уедешь. Если я перестану показываться, ты сможешь доложить, что прямых свидетельств заражения не нашлось и ты счел неоправданным осквернение, возможно, невинной могилы.
— Но ты вернешься, — сказал я.
— Да, и они, разумеется, пошлют за кем-то еще, — сказал он. — Но это будешь не ты.
Это было искушение. Конечно искушение. Прежде всего он был мыслящим существом; не зная заранее и с закрытыми глазами я принял бы его за сильно простуженного человека. А если его дар пережил смерть? Он меня убьет. Самому себе я мог признаться: мысль погибнуть при исполнении обязанностей мне в голову не приходила. Я рассчитывал на час грязной работы при дневном свете: никакого риска.
Я не трус, но признаю ценность страха так же, как признаю ценность денег. И я ни в коем случае не храбрец.
Я увидел кое-что при свете луны и сказал, стараясь не повышать голос и не торопиться:
— Я мог бы вернуться в постель, а утром тебя выкопать.
— Мог бы, — согласился он.
— Ты думаешь, я так не сделаю?
— Нет, если мы договоримся.
— Возможно, ты прав, — сказал я. — Но крестьяне… Ты должен признать…
В этот момент Браг (который вышел в заднюю дверь, взобрался на крышу у него за спиной и пробирался по коньку, пока не подобрался достаточно близко, чтобы достать его шею прихваченным топором) размахнулся и ударил. Ни звука, но в последний момент мертвец чуть наклонил голову в сторону, и топор разрубил только воздух. Я слышал, как крякнул Брат, потрясенный и напуганный. Я видел, как мертвец, не отрывая от меня взгляда, закинул за спину левую руку и перехватил топор под самым лезвием, остановив замах. Брат ахнул, но топора не выпустил и тянул что было силы, как собака натягивает поводок. Все его усилия и на ноготь не сдвинули хватки мертвеца.
— Ну, — сказал мертвец, — давай проверим.
То, что я медлил, было непростительно, совершенно непрофессионально. Я знал, что должен что-то сделать, но в голове было совершенно пусто. Я не мог вспомнить ни одной процедуры. Тем более — слов. «Думай!» — вопил у меня в голове тоненький голосок, но думать я не мог. Я слышал, как поскуливает Брат, надрывая жилы в последнем отчаянном и тщетном усилии вырвать топор. Мертвец в упор смотрел на меня. Его губы дрогнули.
«Pro nobis peccatoribus» — неочевидный вариант. И даже не с той страницы учебника, но это была единственная процедура, которую мне удалось вспомнить.
К несчастью, именно она всегда удавалась мне с большим трудом. Надо протянуть руку, которая не рука, растопырить пальцы, которые не пальцы: до этого места я еще справляюсь, а вот дальше обычно застреваю.
(Думал я вот о чем: он завалил экзамен, а я сдал. Да, но, может быть, он провалился потому, что невнимательно прочитал вопросы или слишком много времени потратил на часть первую, так что на части вторую и третью времени не хватило. Может, он на самом деле очень даже силен. Просто ему не везет на экзаменах.)
Я бубнил: «Sol invicte, ora pro nobis peccatoribus in die periculi».
Конечно, существует школа, утверждающая, что слова заклинания не оказывают никакого действия, что они просто способствуют умственному сосредоточению. Я склонен согласиться. С чего бы древняя молитва на мертвом языке, обращенная к богу, в которого уже шестьсот лет никто не верит, оказывала бы какое-то действие. «Ora pro nobis peccatoribus, — торопливо бормотал я. — Peccatoribus in die регiculi».
Сработало. Конечно, дело было не в словах, но казалось, что подействовали как раз они. Я прошел, вошел. Я оказался в его голове.
Там ничего не было.
Поверьте мне, это правда. Совсем ничего. Словно вошел в дом, где кто-то умер и родные устроили уборку, вынесли всю мебель. Там было пусто, потому что я находился в голове мертвеца. Только этот мертвец с укором глядел на меня белыми глазами, не выпуская топора.
Отлично. Пусть будет пустота. Тем проще. Я поискал управление. Его, конечно, надо визуализировать. Я представил его как маховик задней бабки токарного станка. Потому что на втором году я в свободное время подрабатывал в литейке.
Я не умею работать на станке. Я по большей части занимался тем, что подметал стружку.
Вот маховик, управляющий его руками. Я протянул руку, которая не рука, сжал его и попытался повернуть. Заклинило. Я нажал сильнее. Нажал в полную силу, и проклятое колесо осталось у меня в руках.
Так не пойдет.
Я провел новую визуализацию. Представил поводья упряжки, тормоз у меня под сапогами, которые не сапоги. Я нажал тормоз и натянул поводья.
Я так и не собрался написать ту статью, так что это публикуется впервые. Дар не переживает смерти. Ничто не переживает смерти. Комната была пуста. А штурвал отломился только потому, что я неуклюж и косорук, из тех людей, кто спотыкается о кошку и ломает кончик пера слишком сильным нажимом.
