Время Вьюги. Трилогия (СИ) - "Кулак Петрович И Ада" (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Маг поднял альбом и пролистал. Ничего «неправильного» там не нашлось. Ни темного леса, ни забора с колючей проволокой, ни черного зева крематория. Ничего такого, чего он до смерти боялся там увидеть. Домик, лошадка, солнышко, мама, похожая на себя, и папа, на себя не очень похожий. Конечно, дочь не видела его месяцами. И фотографий его у нее тоже не было, поэтому Койанисс в исполнении Маргери больше походил на какого-то абстрактного мужчину с красными волосами и в голубой форме. Маргери ее видела всего пару раз, а, надо же, запомнила отца неотделимым от этих бесовых тряпок.
В другой момент Койанисс, наверное, разрыдался бы. Он старался не тащить работу домой и вообще предпочел бы, чтобы дочь не знала, где он состоит и чем занимается. Окладу «цетника» следовало конвертироваться в ее хорошее приданое и счастливое будущее, а не в рисунок с незнакомцем вместо родного отца.
Сомнительным утешением в данной ситуации могло служить только то, что у него действительно не было никакого другого выбора. Или голубая форма и семья, или ни того, ни другого.
Койанисс положил альбом на тумбочку, собрал карандаши, пошарив под кроватью — никакого неведомого нечто ему в руку при этом не вцепилось и в черноту не уволокло — постоял еще несколько секунд с чувством глубокого непонимания происходящего, чихнул, видимо, от пыли под кроватью и вышел в коридор. Добрался до входной двери, прислушиваясь.
Даже ежик — и тот решил в порядке исключения не топать. Койанисс мимоходом глянул на календарь на стене и оцепенел. Двадцать девятое сентября.
«У меня едет крыша. Просто у меня едет крыша. Крыша у наркомана съедет скорее, чем время пойдет назад».
Поежившись, маг дернул ручку двери. Конечно же, закрыта. Как ни странно, не на защелку, а на ключ.
Где лежала вторая пара ключей, он знал прекрасно, так что через минуту сумел открыть двери.
«Зачем они меня заперли? От кого тут закрываться?»
Койанисс вышел на крыльцо. В лицо немедленно ударила сырая ночная прохлада. И уханье сов стало ближе.
Маг бросил взгляд на стул, под которым ночевал ежик. Топотыги в пределах видимости не оказалось. И миска его куда-то делась.
Пора было признавать, что разум шутит с ним какую-то странную шутку и возвращаться в спальню. Дощатый пол холодил ноги, по телу бежали мурашки, а кое-как освещенная бледной луной площадка до забора выглядела совершенно пустынной.
«Если бы это был сон, он стал бы кошмаром гораздо раньше. На меня уже вышли бы две обугленные головешки. Или тени бы вели себя неправильно, или углы».
Но все тени лежали правильно, никаких проблем с перспективой не наблюдалось, картинка казалась детальной — вплоть до неровностей подогнанных досок на крылечке — и маг отлично осознавал себя и осознавал, что проверяет реальность на «реальность». Мир проверку выдерживал. Стало быть, маг не спал. И вполне мог разжиться воспалением легких, постой он еще минуту босым на крыльце глухой октябрьской ночью.
Надо было соглашаться на объяснение «проблемы с головой» и идти досыпать.
Но Койанисс всю жизнь с каким-то детским упрямством не хотел признавать у себя проблемы с головой, хотя прекрасно знал, что не быть их не могло. Мать талдычила ему, что он ненормальный, сколько он себя помнил. Койанисс даже в это верил, пока не понял, что серый мир, населенный мертвыми, так же реален, как мама, небо, ветер и он сам. Потом о его будущей ненормальности стали талдычить ученые господа в белых халатах, но наученный горьким опытом маг не слушал. И вообще, очень обидно сходить с ума в двадцать шесть лет, когда можно протянуть еще хотя бы года три, а то и все пять.
Маг, передернув плечами, спустился по ступенькам и побрел к калитке. Он не знал, что хочет увидеть за ней. Но увидеть там жену и дочь он хотел меньше всего. Калитка, при попытке ее открыть, надсадно заскрипела. Позавчера он лично привел ее в порядок, не могла она так скрипеть.
Чувствуя нехорошее, маг выглянул за забор.
Ночь. Полянка. Несколько отдельно стоящих деревьев. Черная — чернее неба — кромка леса от края до края. Легкий туман у самой травы. После медблоков, перемазанных кровью от плинтусов до потолков — ничего страшного в пустынном ночном пейзаже не было и быть не могло.
— Бочка! — позвал маг.
Пони не откликнулась.
— Бочка! Бочонок, иди сюда.
Тишина. Маг, поплотнее запахнувшись в халат, вышел за калитку. Сделал несколько шагов по мокрой от ночной росы и холодной как лед траве. Огляделся. Дом стоял без единого огонька, как мертвый. Только по крыше скользило бледное пламя луны. Облака плыли в черном небе очень быстро, то закрывая единственный источник света, то снова позволяя белым лучам вынырнуть из клубящейся мути.
При таком неровном освещении и думать было нечего, чтобы что-то разглядеть вдалеке. Но маг и не разглядел — он услышал. Тихий звук, нехарактерный для ночной природы. Где-то впереди, в тени деревьев, скрипела веревка. Как будто что-то тяжелое раскачивалось.
Скрип веревки вызывал у Койанисса одну-единственную ассоциацию. Белая фата и громкий смех Элейны в пустом доме. «Делай, что собирался, только быстро».
Мага передернуло, на этот раз уже не от холода.
«Ну хорошо. Положим, реалистичность моих кошмаров прогрессирует. Положим, да, я схожу с ума. Но сейчас я пойду на звук, увижу там все, что должен — Элейну на ветке, наверное, и меня выбросит. Я просто проснусь в постели, и все. Просто проснусь — и выпью таблетки».
Сон делался чем дальше, тем хуже. Пора было заканчивать. Маг не испытывал ни малейшего любопытства на предмет того, что же висит и поскрипывает там, в тени, но быстро пошел на звук. Если нельзя выйти из кошмара, следовало как можно скорее встретить его концовку.
Койанисс был готов ко всему — от повесившихся жен и дочери до какой-нибудь твари из Мглы, ласково улыбающейся ему четырьмя рядами человеческих зубов — но все равно оторопел, увидев источник шума. Скрипела не веревка, это поводья поскрипывали. На поводьях, задрав оскаленную морду к небу, висела Бочка. Вернее, висели только голова и шея, а тело лежало на земле, и ноги казались необыкновенно длинными. Бочка выглядела тощей, как скелет. Маг узнал ее исключительно по заплетенной в косички белой гриве, спускавшейся до земли. Больше у этого обтянутого шкурой конского костяка ничего общего с толстенькой маленькой лошадкой не нашлось бы.
Вся трава вокруг дерева была объедена. Привязанная лошадка просто умерла от голода, когда есть ей стало нечего, а упасть на землю целиком ей помешали намотавшиеся на ветку поводья. Потрясенный Койанисс смотрел на запрокинутую морду и тусклый глаз, повернутый в его сторону и слабо поблескивающий в лунном свете. На черную дорожку от слез под ним.
«Маргери бы никогда не забыла ее покормить…»
«Лошадь и не может умереть от голода за одну ночь».
«Маргери ездила на ней вчера — я сам это слышал…»
«Она мертва минимум неделю».
«Кто — она?»
«А ты подумай хорошо, кто здесь мертв уже неделю…»
Койанисс не помнил, ни как вернулся в дом, ни как поднялся в комнату.
О ночных приключениях утром ему напомнила только земля и трава на простыни, да Элейна, закатившая по этому поводу страшный скандал.
«Грязь, грязь… Не должно быть грязи, мы хорошие подданные Его Величества, мы должны быть безупречны, только тогда нас не тронут», — как в бреду бормотала жена, лихорадочно стягивая с кровати простынь и комкая ее в руках. Койанисс, уже выслушавший все, что Элейна думала о безумцах, ночью бродящих по дому и окрестностям, стоял у окна и боролся с сильнейшим желанием закурить. У Элейны имелась аллергия на табачный дым, и жена уже была на взводе, как пружина.
— Послушай, я сам все застираю. Незачем так нервничать…
Элейна подняла на мужа какой-то нечеловечески тяжелый взгляд:
— Они тоже говорили, что нервничать не нужно, — это она произнесла тихо, спокойно и очень внятно. Ослышаться просто не представлялось возможным.
— Они? — опешил Койанисс, чувствуя что-то очень недоброе.
