Братство талисмана - Саймак Клиффорд Дональд (книги бесплатно TXT) 📗
– Зачем было причинять тебе боль? Я и сейчас не собирался говорить об этом, просто это вылетело у меня из-за моей глупости и слабости. Я бы не стал говорить, потому что знаю, как ты предана ему, вернее, его памяти, потому что он наверняка уже умер. Надо думать, ты говорила мне об этом.
– Сто раз говорила. Я нашла место, где он похоронен. В деревне за холмами… В последние годы жизни он слыл там святым. Если бы в деревне узнали, что он колдун, они выгнали бы его.
Старческие глаза затуманились. По щекам покатились слезы. Колдун махнул рукой.
– Оставьте меня теперь. Идите. Оставьте меня с моей скорбью.
Глава 22.
Дункан задумался над своей проблемой, которая была для него очень неприятна.
Таких проблем у него еще не бывало, потому что он по своей натуре не следовал курсу, ведущему к ним. Всю жизнь он был искренен и правдив, говорил только то, что действительно думал, не утаивал правды, не говорил лжи. А то, что он сделал сейчас, было хуже, чем ложь. Это было бесчестно.
Амулет не принадлежал ему. Он принадлежал Диане, и все фибры души Дункана кричали, что он должен вернуть талисман ей. А он, Дункан, ничего не сказал о том, что талиман у него, и, глядя на него, члены его отряда тоже ничего не сказали.
Кутберт говорил, что талисман почти не имеет силы. Однако Вольферт, прапрадед Дианы, предпочел быть изгнанным с конгресса колдунов, но не признать талисман бессильным.
Именно из-за навязчивого чувства, почти уверенности в потенциальной мощи талисмана Дункан и сделал то, что сделал.
Даже если в талисмане есть какая-нибудь сила, дающая минимальную защиту, он нужнее Дункану, чем кому-либо другому, не для себя, конечно, а ради манускрипта. Дункан должен доставить рукопись в Оксенофорд, и нет ничего, что могло бы помочь ему в этом деле.
Не ради себя он стал бесчестным. Там, в Стендиш Хаузе, его преосвященство говорил, что в этом манускрипте заложена величайшая – и, может быть, единственная надежда человечества. Если это правда, а Дункан в этом не сомневался, тогда бесчестие – небольшая цена за то, что записи неизвестного последователя Иисуса будут переданы в руки ученого.
Но все-таки Дункану было неприятно. Он чувствовал себя замаранным грязью обмана, укрывательства, воровства.
Правильно ли он поступил? Граница между правильным и неправильным была затенена, запятнана, и он не видел ее. Он всегда инстинктивно знал, что правильно, а что – нет, и все было чисто и отчетливо видно. Но тогда он имел дело с простыми решениями, не имевшими осложняющих обстоятельств, а здесь они были.
Он сидел внизу каменной лестницы, ведущей к дверям замка. Перед ним растилалась зелень парка. Вокруг были каменные скамьи, фонтаны, розовые кусты, цветущие клумбы, деревья с пышными кронами.
«Красивое место, – подумал Дункан, – но не природной, а искусственной красотой, созданой не обычными людьми, как в других замках и парках, а колдовством конгресса знающих и умелых.» Здесь был мир и покой, какие, казалось бы, не свойственны колдовству. Впрочем, почему?
Ведь колдуны не обязательно должны быть злыми, хотя бывали такие, что поворачивали свои знания во зло. «Искушение делать зло, – думал Дункан, – всегда преследовало людей, обладавших такой большой силой, однако зло не было им присуще. Лишь очень немногие поворачивали ко злу. Может, колдунов считали злыми только из-за их громадных знаний. Люди, как правило, смотрят с подозрением и недоверием на тех, кто имеет великую силу и знание, на все то, чего не понимают, а знания колдунов были, конечно, за пределами понимания остального человечества.»
У ограды из стоячих камней Конрад играл с Тайни, бросая палку, и Тайни с восторгом бежал за ней и приносил обратно.
Это как-то даже не вязалось с характером боевого пса. Дэниел и Бьюти стояли в стороне и наблюдали за игрой. Дункану казалось, что Дэниел смотрит неодобрительно, а Бьюти вроде и сама охотно побежала бы за палкой, если бы Конрад играл с нею.
Недалеко от Дэниела и Бьюти лежал грифон, по кошачьи обернув вокруг тела длинный шиповатый хвост и подняв голову.
Дункан услышал шорох позади и оглянулся. С лестницы спускалась Диана, но какая Диана! На ней было тонкое облегающее платье до пят, с поясом. Ее огненные волосы резко выделялись на светло-зеленой ткани.
Дункан вскочил.
– Миледи, вы прекрасны и очаровательны.
Она улыбнулась.
– Благодарю вас, сэр. Кто, я вас спрашиваю, может быть красив в кожаных штанах?
– Даже в них вы излучали очарование. Но в этом платье… У меня нет слов.
– Не часто бывает, чтобы я одевалась таким образом или имела причины для этого. Но раз в доме гости…
Она села на ступеньку, и он сел рядом с ней.
– Я смотрел, как Конрад играет с Тайни.
– Они хорошая пара. Вы давно их знаете?
– С Конрадом мы неразлучны с детства, а Тайни я знал щеночком, когда он был в самом деле крошкой.
– Мэг на кухне, – сказала Диана, – готовит свиные ножки с кислой капустой. Она говорит, что много лет не ела этого блюда. Понравится ли вам?
– Конечно. А что отшельник? Я весь день не видел его.
–Он ошалел. Стоит, опершись о посох, и смотрит в пространство. Беспокойный человек.
– Одурманенный. Неуверенный в себе, раздираемый вопросами. Он сам не знает, что ему нужно. Много лет он пытался различными способами стать святым, теперь решил стать солдатом господа, а эта профессия нелегка для него.
– Бедняга, – вздохнула Диана. – Сам по себе он очень хороший человек, но не показывает этого. А как насчет Кутберта? Понравился он вам?
– Исключительно. Только иной раз его трудно понять, трудно следить за его мыслью.
– Он одряхлел, и его разум тоже.
Дункан с удивлением взглянул на нее.
– Вы так думаете?
– Разве вы не видите? Острый блестящий разум его отупел от возраста и болезней. Он не может довести до конца свою мысль и иной раз бывает нелогичным. Я слежу, чтобы он не повредил самому себе.
– Похоже, что он чем-то расстроен.
– Он последний из длинной цепи, которая держалась столетиями. Все уже умерли, кроме него. Они пытались сохранить конгресс, набрав молодых учеников, но ничего не получилось. Здесь было мало сколько-нибудь известных колдунов. Не каждый может им быть. Нужна способность глубоко погружаться в тайные знания и работать с ними. Возможно, и еще что-то. Инстинкт колдовства, наверное. Особая направленность. С таким складом ума во всем мире наберется лишь горсточка людей.
– А как насчет вас?
Она покачала головой.
– Женщины редко могут заниматься колдовством. Не тот склад ума, наверное. Мозг мужчины, возможно, сформирован и наведен чуточку в другом направлении, чем женский. Я, конечно, старалась, и они позволяли мне это, потому что они хоть и выгнали Вольферта, но питали глубокое уважение к нему. Он был самым знающим колдуном среди них. Я ухватывала некоторые концепции, могла выполнять кое-какую мелкую магию, комбинировать простые манипуляции, но я не создана для колдовства. Они мне этого не говорили. Со временем сказали бы, но я поняла и сама, без их слов, что никогда не пойду дальше жалкой ученицы. А для несостоявшихся учеников во всем мире нет крова.
– Но вы живете в колдовском замке.
– Из милости. Из искренной и сердечной милости. Потому что я из рода Вольферта. Когда мои родители умерли от чумы, пролетевшей по сельской местности, Кутберт в первый и единственный раз вышел из замка и взял меня как потомка своего лучшего друга, которого, как я теперь знаю, в то время уже не было в живых. Все это мне потом рассказал Кутберт, потому что тогда я была слишком мала, чтобы что-нибудь помнить. Он привез меня сюда. Я любила их всех и пыталась научиться их мастерству, но не смогла. Они не только взяли меня сюда и заботились обо мне, но и отдали мне старого Хуберта, грифона, который принадлежал Вольферту. Мой прадед оставил его здесь, поскольку не мог взять с собой.
– Настанет день, когда Кутберт умрет, – тихо сказал Дункан. – Что будет тогда с вами? Вы так и останетесь здесь?
