Журнал «Если» 2004, №12 - Бенедиктов Кирилл Станиславович (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
— Никаких. За исключением того, что участок уже продан. — Бен-Али развел руками и сокрушенно покачал головой, всем видом показывая свое сожаление. — Вы опоздали. Его приобрел молодой англичанин. Эванс. Да, кажется, Эванс. А вы и не подозревали, что у вас есть соперник?
— Сколько он заплатил? — Внешне Шлиман ничем не выдал досады. Он отложил шляпу и начал вращать изящную кипарисовую трость с круглым костяным набалдашником. — Я дам вдвое больше.
— Всего лишь вдвое? — Губернатор пригубил кофе, продолжая усмехаться в усы. — А что же мы скажем этому юноше? Ведь он был первым и получил соответствующие бумаги.
— Я заплачу сколько потребуется. А бумаги и остальные формальности — ваше дело. Думаю, пары полицейских хватит, чтобы все уладить. — Шлиман допил кофе, насухо вытер губы салфеткой и достал из кармана чековую книжку. — Ближайшее отделение Берлинского банка в Измире.
1260 г. до н. э.
На исходе осени сны царя Миноса становились вещими. Он знал: нальются ли колосья к следующей весне, сколько мальчиков родится на круглом, как пупок, острове Фера, взойдет ли шафран и вернутся ли корабли, посланные в Пунт за красным деревом.
Царь, точно женщина на сносях, начинал чувствовать отливы и видел, как за Геркулесовыми столбами вода отступает, обнажая под зыбким лицом океана мертвые черты затонувших гор. Некогда там была великая земля, подобная семи островам. Но она ушла, и говорить о ней не стоило, ибо того, кто часто поминает прошлое, боги лишают будущего.
Ночью собирательницы крокусов рассыпали цветы на пороге Миноса. Это означало, что еще один цикл его правления подошел к концу — пора отправляться в паломничество на гору Ида. Царь обрил голову, оставив лишь длинную прядь на затылке, а кожу вокруг нее выскреб до синевы. Синим же были окрашены его губы, ногти и отверстия ушей.
Он обернул дерюгой бедра и в сопровождении двенадцати жриц босой поднялся по пыльной дороге к Диктейской пещере. Восток едва алел, когда Минос вступил под ее своды. Три раза по девять дней поста сделают царское тело пустым и легким, как скорлупа выеденного яйца. Его душа по-змеиному скинет кожу, и он сможет видеть через поры, плакать потом и смеяться складками на животе.
Боги подарили ему сон. Минос рылся в тюках с дарами от пеласгов, ахейцев, данайцев и других варваров. Он искал жемчужину редкой величины, но не находил и с каждой минутой гневался все больше… Этим видением царь поделился с верховной жрицей, от которой давно не имел тайн.
— Данники хотят спрятать от тебя сокровище. — Пожала плечами она. — Не ищи камня. Возможно, жемчуг — женщина, которую боги желали бы видеть среди своих служанок, а не в постели грязного ахейского вождя.
Одиссей проснулся оттого, что кольцо раскалилось и жгло палец. Это была печатка с изображением лебедя, точно такая же, как и у всех женихов Елены. В образе белой птицы Зевс соединился с Ледой и стал отцом самой прекрасной женщины на свете. Впрочем, иные говорили, будто Елена — это смертный слепок Афродиты, только созданный не из пены, а из грязи земной…
Было время, ахейские цари едва не передрались из-за нее. Всех спасла мудрость Одиссея. Однако тогда ему едва минуло двадцать, и никто еще не называл его мудрым. Царь Итаки предложил предоставить выбор невесте. А женихам поклясться, что они придут на помощь тому, кого она предпочтет, если кто-нибудь попытается похитить красавицу. Елена отдала руку кудрявому Менелаю, а остальные обменялись перстнями в знак верности новому союзу.
К несчастью, Пенелопа до сих пор ревновала мужа — не понимала, зачем он носит проклятое кольцо, если давно забыл о дочери Лебедя.
— Я тысячу раз говорил, что не был влюблен в эту куклу. Что хорошего в женщине, с детства пристрастившейся хлебать отвар мака?
Царица только мотала головой и дулась.
— Послушай, нам нужен был союз. Под любым предлогом. Елена подходила как нельзя лучше. Сама подумай: если бы мы открыто объединились, что сказал бы Минос? Что его подданные собираются бунтовать? Наказание было бы скорым и страшным. — Одиссей вытирал жене ладонями глаза, но она снова носом натыкалась на злополучный перстень, и все начиналось сначала. Какая удача, что сейчас Пенелопа спала.
Сам Лаэртид уже не мог заснуть. То, что кольцо жгло руку — дурной знак. С союзом не все ладно. Он решил на другой же день снарядить корабль и посетить кого-нибудь из ближних царей. Предпочтительно Агамемнона. К нему в Микены стекаются все новости.
Порт Ираклион — самый крупный на Крите — не слишком понравился Шлиману. Шумный, грязный турецкий город. Много овец в клещах и ковров, залитых помоями. Улицы не шире ослиных кишок. Лавки, вывороченные наружу потрохами — подходи, трогай, выбирай, торгуйся, кричи. Этого Генрих-эфенди не любил. Его коробило, когда любой бродяга мог схватить двуколку за колесо, а с верхнего этажа на голову опрокидывалось ведро воды.
Дом, который он снял для себя и своей молодой жены, окна в окна смотрел на соседний, и когда там бранились, пугливая София вздрагивала.
Седок приказал кучеру остановиться, и в этот миг от стены напротив отлепился какой-то долговязый субъект европейской наружности и, не сняв с головы шляпу, шагнул к коляске.
— Мистер Шлиман, если не ошибаюсь? — Его загорелая рука легла на дверцу, не позволяя ей открыться. — Я хотел бы узнать, по какому праву…
— Мистер Эванс?
Мгновение они смотрели друг на друга. Шлиман успел заметить, что пиджак на его горе-сопернике дешевый и явно без подкладки, а правая зкула украшена ссадиной. Видимо, археолог вступил в бой с полицейскими, защищая свой клочок земли. Напрасно. Турки приходят в ярость от сопротивления.
— Вы негодяй! Бесчестный человек! Используете грязные методы! — выкрикнул англичанин.
Все это Генрих слышал сотни раз. Будь он честным человеком, разве пошли бы к нему деньги? Шлиман поднял руку, чтобы постучать кучера по плечу: длинный хлыст отгонит непрошеного собеседника. Но в это время Софи, сидевшая с ним рядом, откинула с лица газовую косынку.
— Генрих, умоляю, оставь этого юношу, — мягко коверкая слова, произнесла она по-немецки. — Кажется, он и так пострадал.
Святая Елена! Или Елена Прекрасная! На Эванса смотрели фиалковые очи необыкновенной глубины. Под черными бровями-чайками они казались еще темнее. Как у древних плясуний в складчатых юбках, чьи статуэтки Артур находил в этой красной земле. Молодой археолог поперхнулся и стоял с открытым ртом, пока Шлиман, довольный эффектом, не окликнул его:
— Если у вас все, то мы с женой проследуем в дом.
Гордый своим достоянием, он нарочито крепко взял Софи за локоть и без особых церемоний вытащил из двуколки. Кажется, этой деревенской грубостью Генрих-эфенди старался подчеркнуть свое право на нее. Артуру подумалось, что под шелком голубой блузки у госпожи Шлиман должны остаться синяки.
— Я не закончил разговор. — Эванс продолжал преграждать сопернику дорогу. — Мало того, что вы подкупили чиновников и полицейские палками прогнали моих рабочих. Вы еще сами начали копать, не имея ни малейшего представления о том, как это делается! Сегодня я был на участке и видел проложенные траншеи. Это чудовищно! Ваши землекопы выбрасывают в отвал вещи, даже не осмотрев их, и долбят древнюю кладку кирками.
Шлиман помрачнел и начал покусывать левый ус, что у него было признаком раздражения.
— Вы снесете то, что хотите раскопать! — продолжал Артур. — Я читал отчеты о ваших микенских штудиях. Там за вас, по крайней мере, трудились специалисты, Хефлер и Бюрнуф. Хотя позже всю славу газеты присвоили вам. Теперь вы вообразили, будто справитесь без ученых. Дело, думаю, в деньгах. Вам показалось излишним делиться…
Последние слова должны были обидеть миллионера. Но Генрих резким жестом отмел реплику Эванса, как несущественную.
