Там избы ждут на курьих ножках... - Вихарева Анастасия (читать книги онлайн полностью без регистрации TXT) 📗

Она чувствовала, как пот катится с нее градом, застилая глаза… Огромный заплечный мешок, туго набитый железом, не давал приподнять себя над водой, как камень, привязанный к шее утопленника. Коряга хрустнула и начала сползать вниз.

В глазах ее застыл ужас — последняя надежда на спасение тонула вместе с ней…

И вдруг … Дьявол — в черный день не единожды упоминаемый и всеми охаянный — сорвался с места, в миг перелетел над топью и наступил на корягу и на посох, придерживая их ногой. А когда понял, что успел, выдохнул с облегчением, принимая на себя обычный насмешливый вид…

— Ах-ах-ах! Забери меня монах… На кривую дорожку спешим? — криво посмеиваясь и явно издеваясь, произнес он, сцепив руки пальцами на чреслах. — Мда-а! Не тянешь на Радиоведущую! Полета нет, одни поползновения… — Дьявол посмотрел осуждающе, будто расстроился. — Завидуешь Помазаннице моей? Согласен, ума много… Так ведь голова у нее так устроена! — задумчиво взгрустнул он. — Не соблазнилась бы она болотом в болоте, все болото ей — золотая жила! Крепко она за землю держится! А ты… куда ветер погнал, туда и покатилась, идешь туда, не знаю куда, за тем, не знаю за чем, хватаешься за каждую соломинку… Так всегда, когда из земли вырвут… Но где ж это видано, чтоб солома в люди вывела?

Манька сделала отчаянную попытку использовать шанс, рванувшись всем телом на тропу.

— Кто молится тебе на этот раз, что стоишь по колено в грязи? — прохрипела Манька, вдохнув полной грудью, и снова опускаясь в жижу по горло. И тут же замолчала, сдавленная со всех сторон тяжелой грязью. Но теперь она крепко держалась за посох обеими руками.

Дьявол раздумывал. На губах его играло что-то зловещее, а в глазах полыхнула молния, и тут же стал равнодушным:

— Никто. Кто будет думать о тебе в этот момент? Некому. Тривиальный вопрос. Разве что постскриптум Благодетелей: не все сказано, что должно быть сказано… И стремно вздохнет — а почему не мне досталась радость лицезреть перед смертью ужас моей жертвы… Тем и жив народ, когда пьют его кровь и думают: счастье, что другая жертва есть…. М-да, не дает землица лететь Помазаннику по всем весям, оступиться и встать там, где землицы нет, и зорко следят, чтобы, умирая, голова не умом жила, а самым настоящим искусом. Мысли-то нарисованные надежнее! Сидишь, бывало, чешешь репу, и ба! Здесь поминки, а там именины сердца, — а дай-ка я пройду по головушке, и будет наоборот! — он покачал головой. — Ведь дел у меня, Маня… А мы какую-то бабу найти не можем…

Дьявол бросил тоскливый взгляд на болото, вздохнул, скорчил недовольное лицо, сунул руки в карман плаща, зябко поежившись.

— Так вот… Сам Бог велел тебе в болото вернуться, откуда, Маня, эпопея твоя началась… Так сказать, Родина позвала… И меня, вот, зачем-то заманила!

— Иди! Иди своей дорогой! — прошипела Манька, экономя воздух в легких. — Иди к своей Помазаннице!

Каждый вздох тянул ее вниз, на дно, которое было так далеко, что даже газы, которые лежали где-то там внизу, не могли пробраться на поверхность сквозь толщу перемешанных с водой масс, каждое движение вздымало ее смерть, забирая последние остатки надежды на спасение. Она не хотела, чтобы он отпустил корягу, но как просить, если, как Помазанница, искал ей только смерти? А ведь ее здесь нашли, в Мутных Топях, и кто-то принес ее сюда… Но не Дьявол же! Дьявол стоял, задумавшись про себя, и чему-то улыбался, пока она гадала: полоска дернины — его рук дело? Будто специально ее нарисовали — не зря на картины намекал… Но кто мог на глаз такой обман положить?

— Что, корягу пожалел? — грубо прошипела она, перехватываясь. Тянуться стало легче. — Скажи, отцеплюсь! Или оставь, пусть хоть что-то на память останется. Тебе от нее какая польза?

— Страшно тебе, Манька? — холодно спросил Дьявол, слегка наклонив голову.

Манька вдруг почувствовала, что именно так заказной убивец смотрит на свою жертву, который не получает удовольствия от убийства, но и жалости в нем нет. Она уже была уверена, что Дьявол отпустить корягу и уйдет. Просто уйдет, чтобы никогда не вспомнить о ней… Всю жизнь она ступает на такие полоски… Ступила — и ухнула. Ступила — и ухнула… На какие полоски ступает, кем нарисованные?!

Крепко сжимая посох, она переставляла одну руку за другой. Если Дьявол уйдет, может быть, она успеет, пока коряга отрывается от корней. Страшно было — да! Но меньше, чем стыд за не доведенное до конца дело и за долги свои. Она с горечью вспомнила, как мечтала отплатить за железо, когда поверила в себя, прощалась с господином Упыреевым. Прав оказался кузнец, не дошла она…

Отчаяние сдавило грудь — но уходить из жизни с такой памятью не хотелось.

— Не завидую! — ответила она дрогнувшим голосом.

И взыграла тайная радость — наконец, она дотянулась рукой до тропиночки, с которой ухнула в бездну, робкая надежда коснулась сознания, когда поняла, что все-таки добралась до места, где можно стоять твердо.

— И болото тебе нипочем, удивила! — молвил Дьявол, то ли размышляя, то ли рассуждая сам с собою. — Радиоведущую я сам помазал на престол града стольного, а ты, как есть вредительница Помазаннице моей! — обвинил он ее. — Я вот все понять пытаюсь, или умнее захотела стать, или потерпеть до смерти сил не хватило? Чего не жилось-то? Была бы как все, убогая да бездарная!

Дьявол обижено надулся, дожидаясь ответа.

Но Маньке было не до него. Она прикусила губу, царапая ногтями землю, выискивая хоть что-то, за что могла зацепиться: корягу, корень, камень. Оставалось самое сложное — вытянуть из болота себя. Словам Дьявола она лишь усмехнулась — успеет!

А Дьявол не верил… Вид его снова стал насмешливым, голос выше и слегка угрожающий.

— Не доказать ли ты решила мне свое совершенство? — в тоне чувствовался упрек и ирония. — Только пьет она, Маня, чаи и кофеи из стран тридевятых и тридесятых, носит парчу и меха, и дорогие платья, сшитые мастерами заморскими, каменьями драгоценными украшается, спит в палатах белокаменных, на простынях из тончайшего ситца и шелка, все слова высокими материями проговаривает. — Он с сомнением покачал головой, разглядывая грязную ее голову, торчавшую над поверхностью, которую под илом было не опознать. — А ты что? Кто такая, чтобы пугать ее?! Или думаешь, Дьявол не знает, кого вожаком поставить, чтобы «братья по разуму» не переступили дозволенную черту?! Железом увешанная, бомжа, голодная, и не понять, то ли у тебя рубаха в заплатах, то ли рубаха из заплат! Смотри-ка, тело сквозь дыры просвечивает, а грязь… — Дьявол брезгливо передернулся. — Грязь хоть лопатой соскребай! Вместо кофея жижа болотная, где кустик примет, тут тебе и постель и палата. Может, обутки свои напоказ выставишь? — он пожал плечами. — Так у нее миллионы закованные ходят! Приземленная ты, поди, болото да лес для тебя, как ни есть все государство?! А землица, Мань, безразмерная. Круглая, к ней подход надо иметь. А какой у тебя подход, ты ж деревня деревней… Ума — с воробьиную кучку дерьма… — он встал, подперев руки в бока, нависнув над Манькой всем своим невесомым и бесплотным телом. — Так что ты там доказать-то хотела? Слушаю тебя!

С некоторой небрежностью и внутренним размышлением он равнодушно смотрел, как она барахтается в жидкой хляби, которая засосала ее по горло, не упуская возможности воткнуть жало презрения как можно глубже. Но Маньке было не до того, она выдавливала место для ступни в скользкой мыльной земле, которую оставила так глупо, что стыдно становилось, и тянула, тянула себя — к той спасительной коряге, на которой стоял Дьявол. Груз давил ее вниз, но сильная рука, натренированная посохом, держалась крепко.

И вдруг почувствовала, что болото ослабило свои объятия и отпускает ее. Медленно, давая выскользнуть… Частицы тяжелого ила и глины опустились в нижний слой. Манька начала расшатывать себя, точно так же, как расшатывают сапог, когда вытягивают из грязи, когда он уже достиг дна и прилип, запуская под него воздух, чтоб не создать при отрыве вакуум.

Манька запускала воду…