Зиэль - О'Санчес (Александр Чесноков) (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
— А от кого запирать-то… господин Зиэль?
— И то верно.
Боги — а запашок-то! Я подошел к широченному топчану, изображающему ложе, примерился и наподдал снизу пинком. Деревянный настил из плохо оструганных досок вскрякнул и покорно встал на дыбы. Как я и предполагал — плесень чуть ли не гроздьями пузырилась на дощатых брюшках, потревоженная вонь от нее пошла нешуточная, побежали во все стороны домашние насекомые, а сами же доски надломились от моего пинка, но не потому что я был пьян и буен, и не соразмерил мощи удара, я как раз верно все рассчитал, пинал в четверть силы, иначе бы…
— Ой… Ой… Налипло-то… Ну, дак — а как? Мужика в доме нет, чтобы хозяин был, а самой-то за всем не усмотреть… С прошлой-то зимы постояльцев-то у нас ни одного и не бы…
— Цыц! Уморить меня захотела! Сыростью, гнилью и запахами!
— Как можно… Нет! Детьми клянусь и внуками, сиятельный госп…
— Мо-лчать.
Тетка вобрала поглубже голову в жирные плечи и приготовилась избывать гнев норовистого постояльца, к тому же еще ратника черной рубашки. С черными рубашками всегда шутки плохи, с ними даже рыцари предпочитают лишний раз не связываться, если этого можно избежать без ущерба для чести и кошелька.
— Пойдем на вольный воздух, Кавотя Пышка, там договорим. Перину она мне взобьет!..
Спустились вниз, вышли во двор. Трактирщица сама не своя: сейчас постоялец ее съедет и деньжищи обратно заберет — в своем ведь праве человек!
— Значит, так, Кавотя Пышка, сударыня хозяйка…
От дворянского к ней обращения трактирщица еще более съежилась, осталось только в землю на три локтя забиться…
— Живу я по такому правилу: даденные деньги — всегда уже чужие, обратного ходу им нет. Иное дело — если мы бы в зернь играли, или еще во что… Пойду я обедать. Горошек мой у тебя остается на постой, а пока я буду с кабанчиком разбираться — ты марш в деревню и сыщи мне место, где бы я расположился, суток на двое, на трое. Хорошее место, чтобы как для себя искала! И чтобы как можно ближе к твоему заведению! И платить будешь из тех денег, что я уже дал. Жалобы, вопросы, пожелания? Челобитные?
— Чего?
— Побежала, говорю!
Вернулись в мою трактирщицу и краски, и дыхание. Выпрямилась она во весь свой невеликий рост, голову наклонила, чтобы слуг не видеть и ловчее под ноги взглядом упираться, локти растопырила по-мужицки, вместо того, чтобы под фартуком их держать, пальцы в кулаки — па-ашла за ворота! Трактир сей, кстати сказать, называется "Под шапкой", ну оно и понятно, по месту и название.
Тем временем кабанчик мой дозрел на медленном огне и не было ни малейших причин сомневаться, что приготовлен он по высшим образцам здешней трактирной кухни… Дело в том, что кабанчики — они разные бывают: в столичном трактире вам подадут под этим названием поросенка, в котором вместе с костями едва ли наберется весовая пядь, то есть, одному человеку, если он обжора, под силу истребить все блюдо; однако, чем дальше от столицы, чем ближе к простым сельским нравам глубинки, тем…
Мне подали целого кабана, пусть молоденького, небольшого, но весьма упитанного. Думаю, он был почти с половину меня весом, если, конечно, мой вес измерять без одежды, оружия и доспехов — а это все равно немало. Дураку понятно, что в одиночку мне всего кабанчика не съесть, и трети не осилить… Четверть разве что, самые вкусные места и при очень долгом обеде… А остальное куда? Ясен день — трактирное население будет бесплатно угощаться так называемыми остатками… Не моя печаль — бороться с трактирными правилами, но я приложу все свои богатырские силы, чтобы умять не четверть сего кабана, а хотя бы треть… раз уж денежки платил…
Кабанчика подали мне как заказано: «по-рыцарски», то есть на огромной круглой деревянной доске, окаймленной высоким буртиком — чтобы мясной сок не проливался, на той же доске уместились обеденный тесак, полагающийся к этому блюду, и круглая доска с буртом поменьше — .чтобы на нее уже накладывать ломти и с нее есть. Для большой доски приготовлена подставка, рядом с моим столом, чтобы лишнего места не занимать. Гость, заказавший кабанчика по-рыцарски, должен и хочет соблюдать столовый этикет: он берет в руку тесак и сильными изящными ударами поперек кабанчика отделяет себе ломоть за ломтем, а потом укладывает к себе, на столовую доску. Туда же кладет зелень и хлеб и приправы. Удары должны быть точны, дабы ломти получались ровными по всему срезу, равными друг другу по толщине. Мне это нетрудно. Первый ломоть я смел во мгновение ока, даже без хлеба, а второй перегрузил на еще одну подставную доску и велел отнести стряпухе, в знак уважения и признательности: искуснице трактирной — от ценителя едока. Обычно повар делится со слугами, и, судя по оживленной возне, доносящейся из-за кухонных дверей — здесь чтят кабацкие обычаи. Что такое один, пусть даже увесистый, ломоть на всю ораву? — песчинка в буре. Но остальную добычу кухонные пусть подождут, авось не подохнут.
Я жрал во всю мощь своего усердного изголодавшегося желудка, запивая кабанчика белым вином и заедая вино кабанчиком, зеленью, белым хлебом, вымоченным в густом и жирном соке мясном… Ух, хорошо!
Тем временем прикатилась колобком трактирщица Кавотя, встала передо мной, как лист перед травой — толстые руки под передник, в глазах надежда и робость… Стоит, отдувается.
— Как вам кабанчик, сиятельный…
— Изрядный кабанчик, докладывай!
Бубнит, пыхтит моя трактирщица, мекает, заикается — нашла она мне комнату для постоя. Как раз в двух шагах, напротив трактира, только мне улицу перейти. Горница большая, светлая, а наружная дверь в дом закрывается на ключ! Ишь, ты… на ключ…
— А что в доме том, подати, что ли, хранились?
— Не-е, мы деревня свободная, приграничная, над нами хозяина нет, окромя короны. Не подати, а налоги в государеву казну. Ой! А как вы дога…
— Да никак! В приграничной деревне что наружные, что внутренние запоры в хижинах большая редкость. Ворота — иное дело. Раз есть запор — для чего он? Для преступников? — Нет. Отсидеться от врагов? — Тоже нет. Стало быть — выполняют предписанное законом. Все просто.
