Обманный лес - Голден Кристофер (библиотека электронных книг .txt) 📗

Трубку снял автоответчик.

– «Привет. Это Томас. А теперь давайте вы». Она насчитала девять сигналов – выходит, ему оставили еще по меньшей мере три сообщения помимо шести ее собственных. Эмили чуть было не повесила трубку; что толку? Но вместо этого она дождалась конца и попыталась не пустить в голос тревогу, которую чувствовала.

– Томас, это снова я. Слушай, я просто хотела узнать, как ты сходил к врачу. Я буду в больнице всю ночь, можешь звонить мне на сотовый, если не застанешь в палате. Я… – Эмили вздохнула и уже почти удержалась от этих слов: – Я беспокоюсь за тебя.

Томас Рэнделл лежал на диване в большой комнате своего дома в Ардсли, подоткнув под голову пару зеленых подушек. Громкость автоответчика была убавлена ровно до такого уровня, что он едва различал слова Эмили. Он не шевелился. Не шевельнулся вообще ни разу почти за полчаса. Он просто лежал с пультом от телевизора в руке и бездумно перескакивал с одного кабельного канала на другой.

В конце концов он наткнулся на старую серию «Сумеречной зоны» [12] и на миг заинтересовался. Он вспомнил ее мгновенно – это была одна из его любимых. «Остановка в Уиллоуби», вот как она называлась.

Рядом с ним на кофейном столике валялся пустой флакончик из-под фенобарбитала. Томас взглянул на него, рука его соскользнула с груди и повисла, как тряпочная, едва касаясь ковра. Миг спустя пульт вывалился из его пальцев, но Томас этого даже не заметил.

Глаза его медленно сомкнулись.

Река Вверх выровнялась и прямой линией текла через высочайший пик Плешивых гор. На такой высоте не росли деревья, не было вообще никакой растительности. Лишь скалы да вода, которая пробила себе сквозь них дорогу многие века назад, когда еще не было никаких книжек. Река Вверх текла по горной вершине, пока не достигала отвесного утеса, который уходил вниз, в Туманное ничто. Неподалеку из самой земли била вода. То был исток реки Вверх. Отсюда она начинала свой долгий кружной путь, который в конце концов приводил ее обратно на пик. Ибо поток этот обвивал мир подобно великому змею, сыну Локи [13].

Несмотря на яркое палящее солнце, скалы продувал холодный ветер, который безжалостно стегал воду. На берегу стоял сердитый пони, шкурка у него была в грязи, озноб пробирал до костей. Хохолок из зеленых перьев, который рос у него из головы, пластался на ветру, и он нетерпеливо цокал копытцами.

– Чертов гном, – пробормотал пони, и мягкие губы обнажили крупные зубы. Он снова зацокал копытцами, хлеща себя по заду темно-зеленым хвостом.

Пони звали Султанчик. Его имя было одним из предметов его глубочайшего беспокойства и одной из причин, по которой в теперешнем кризисе он оказался в стане шакала Фонаря. Потому что Султанчик знал: у него не всегда было такое имя. Даже у пони хватит ума понять, что кобыла просто так не бросит жеребенка и не назовет его Султанчиком. Вряд ли эти перья были у него с самого рождения, и его мать в любом случае должна была хотеть чего-то иного.

Нет, кто-то же назвал его Султанчиком, и это определенно была не его мать. Но если не она, то кто?

От этого вопроса в голове у него засела колючка боли, и он бил копытами и фыркал, а потом издал ржание, которое перекрыло даже свист ветра в скалах и журчание реки. Думать об этом было больно. Султанчик вовсе не был уверен, что ему хочется получить ответ на этот вопрос. По правде говоря, он был совершенно уверен, что ему этого не хочется.

Но этот вопрос никогда не приходил ему в голову до тех пор, пока Мальчик не перестал приходить. Не перестал любить их. И он, как и шакал Фонарь, полагал, что Мальчика надо вернуть в Обманный лес – любой ценой. Хотя бы ради того, чтобы отвязаться от этого вопроса.

Чтобы унять боль.

Его пухлые ноздри раздулись, и Султанчик вскинул голову. Он что-то учуял, какой-то запах, который принес ветер. Запах Мальчика и не Мальчика. Не совсем Мальчика. С ним переплетался мерзкий душок лучшего друга Султанчика, временами также известного под именем «чертов гном» или другими, существенно более цветистыми прозвищами.

Прищурившись, Султанчик разглядел, как на гребне горы показался небольшой ялик и поплыл по реке туда, где она низвергалась в Туманное ничто. Когда лодка приблизилась и Ворчун принялся лихорадочно работать веслами, чтобы добраться до ленивого омута у самого берега, Султанчик немедленно заметил отсутствие на голове его друга любимой фетровой шляпы.

Ему пришло в голову, что сейчас, наверное, не время упрекать Ворчуна за задержку. Если, конечно, он не хочет получить весьма крупнокалиберную пулю прямо в свой конский лоб.

Однако он так же мгновенно заметил и еще кое-что. Нечто такое, удержаться от вопросов о чем он ну никак не мог. Ворчун выпрыгнул из лодки на прибрежное мелководье и подтащил лодку к берегу, и Султанчик с беспокойством воззрился на него.

– Мальчишка у меня, – сказал Ворчун, тяжело отдуваясь, когда корма лодки очутилась на каменистом берегу.

И Султанчик увидел мальчика. Это была замечательная новость. Ребенок спал, но это, вне всякого сомнения, был Натан Рэнделл. Шакал Фонарь будет доволен. И все-таки…

– А где Тыкван? – спросил Султанчик, взглянув на Ворчуна, потом окинув мимолетным взглядом лодку и ее пленника, прежде чем отвернуться в другую сторону.

Ворчун фыркнул и налег на лодку.

– Он не сдержался. Пришлось пристрелить.

Султанчик негромко заржал.

– У него на плечах была не самая здравомыслящая тыква, правда?

Ворчун впился в него взглядом, глаза его сердито сузились. Правая рука пошарила под пиджаком, кончики пальцев погладили рукоять одного из его кольтов.

– Я не хотел этого, ты, дурья башка, – рявкнул Ворчун.

Однако с этими словами гном только покачал головой и, развернувшись к пони спиной, перегнулся через борт ялика и подхватил спящего мальчика на руки.

– Клянусь богом, малыш пони, в последнее время ты меня удивляешь. Иногда мне кажется, что твои крошечные мозги прогнили ничуть не меньше, чем тыква Горлянкина. Смотри, как бы мне не пришлось разнести башку и тебе.

Ворчун почти с любовью взглянул на личико спящего мальчика и зашагал по холодной площадке горной вершины; солнце палило его непокрытую голову, ветер трепал волосы. Султанчик смотрел, как он идет с сыном Мальчика на руках.

Вдали, на другом конце скалистого плато, вздымалась сооруженная из камня и дерева крепость шакала Фонаря. В самом начале времен на вершине Плешивых гор была земля, и из нее росли деревья. Во всяком случае, так гласили легенды. Все эти деревья пошли на строительство крепости.

Султанчик поежился, и на этот раз не ветер, но самое зрелище этого сооружения вызвало у него дрожь. Каждый бастион, каждые ворота, каждая стена, каждая башня – каждый треклятый камень крепости источал ненависть. Как дьявольский огонь, пылающий внутри непропорционально большой головы шакала Фонаря, за зубчатыми стенами этой крепости теплилось зло.

Пони всегда боялся старины Шака, но теперь уж ничего не поделаешь. Зло – единственное, на что Мальчик может клюнуть, единственное, что может вернуть его. Добро и зло, теперь вопрос жизни и смерти для всех них.

Ведя машину по Бродвею через Тарритаун и Ирвингтон к дому своего бывшего мужа в Ардсли, Эмили волновалась все сильнее и сильнее. По радио передавали безвредные и бездушные романтические песни, и они действовали ей на нервы. Еще задолго до поворота, ведущего в ухоженный тихий район, куда переехал Томас после их развода, Эмили выключила радио.

Ночь сломила последнее сопротивление дня, мир Эмили залила темнота, и в тишине машины в голове у нее снова и снова крутилось все то, что сказал ей Томас. Все то, что привиделось ему в его галлюцинациях.

Ее фары рассекали темноту. Фонарь на подъезде к дому Томаса перегорел или еще только должен был вспыхнуть в своей заранее заданной покорности. Еще через три дома Эмили ощутила боль в пальцах и, опустив взгляд, увидела, как побелели костяшки и с какой силой она сжимала руль.