Чародеи. Пенталогия - Смирнов Андрей (серии книг читать бесплатно .txt) 📗
3
За три дня до посвящения им было запрещено принимать какую бы то ни было пищу; пить воду, впрочем, разрешалось. Дэвид знал — знал не теоретически, а опытно — что все существа и вещи представляют собой лишь более или менее сложные энергетические поля и то, что, преломляясь через специфику человеческого восприятия, выглядело как перемещение и смешение каких–то предметов или веществ, на самом деле являлось взаимодействием незримых потоков энергии. Настоящий мир походил на мир кажущийся, который созерцает всякий человек от рождения не больше, чем электрические сигналы в системном блоке компьютера — на картинку, которую можно увидеть на мониторе. И в действиях, предпринимаемых мастерами Обители в отношении учеников — действиях, могущих показаться бессмысленными или даже вредными, смысл был. Однако искать его следовало не на поверхности вещей, не в видимом мире, а там, в глубине, в реальности, сложность которой подобна многоцветной сияющей паутине, а динамика — летящей вниз полноводной реке, водопаду. Потоки силы не были однородными, они различались между собой как более или менее быстрые, более или менее грубые. От взаимодействия с теми или иными потоками зависело текущее состояние человека. Трехдневный пост перед инициацией, как и предшествующее ограничение в пище, умалял связь ученика с наиболее грубыми течениями, заставляя, побуждая его гэемон возмещать недостаток большей открытостью энергиям более высоким. Ограничение на магию так же было определенным постом, может быть даже — постом в еще большей степени, чем лишение пищи. Ученик не мог восстанавливать свои силы за счет еды и не мог этого делать за счет поглощения излучений стихий привычными ему способами, с помощью чар. О том, что возможны и иные системы волшебства, чем та, с которой его познакомили в Нимриано–Хеллаэнской метрополии, Дэвиду было известно и раньше; теперь же он мог видеть — как на примере себя самого, так и на примере других учащихся — как меняются эфирные и астральные тела, подыскивая новые способы для получения пищи. Это происходило рефлекторно, практически без какого–либо участия со стороны сознания. Дэвид подумал, что какой бы демиург ни проектировал гэемоны людей, в них имелась опция «автонастройки», заставляющая гэемон менять частоту вибраций и общую конфигурацию принимающих каналов в случае невозможности дальнейшего существования в прежнем режиме. Если приложить к происходящим изменениям более или менее внятную систему описания, «объясняющую» мир и его законы для новой конфигурации — получится новая система волшебства. Безусловно, менее разработанная, чем та, которая создавалась в Хеллаэне на протяжении тысячелетий — но важен принцип: это будет другая система. Возможно, она будет подобна той, которую практиковал Симелист, деревенский знахарь из Хешота, или подобна той, которой пользовались жители Курбануна, возможно, будет подобна демонской магии или еще какой — но это будет вполне себе работающая система. В своих границах — вполне себе удобная и эффективная.
Окончательного, самого–самого последнего ответа, идеальной системы, абсолютно точно описывающей мир, просто нет. Основная причина этого состоит в том, что сам описываемый «мир», по большому счету и есть та самая система, с по–мощью которой его предлагается описывать. Если устранить всякое восприятие — мира не будет вообще. Мир не отделен от процесса восприятия мира: не существует вещи, отдельной от комплекса ощущений, которые в чьем–либо восприятии, собственно, и слагаются в эту самую вещь.
Посты, наказания, постоянные физические тренировки, система отношений (бесправный ученик и учитель с беспрекословным авторитетом), которую учащиеся были вынуждены принять, общая аура Обители, дозированные занятия магией в строго определенных направлениях — все это, в сумме, позволило к концу первого полугодия настроить их души и гэемоны так, как требовалось мастерам.
В назначенный день учеников стали по очереди вызывать в Храм. После посвящения они не возвращались в общежитие, предназначенное для новичков, а сразу переходили в новый двор и дом, соответствующие достигшим второй ступени. Минимальное время, отводившееся на освоение каждой ступени — полгода; но если кто–то учился медленно, то весь курс оставался на прежней ступени до тех пор, пока отстающий сможет шагнуть на следующую вместе со всеми — или же покинет Обитель вовсе. Небесная Обитель мыслилась ее адептами не просто как некое учебное заведение, а как тайный Орден, духовное братство, отсюда и жесткая дилемма: либо вместе со всеми, либо никак.
Снаружи Храм не представлял собой ничего особенно примечательного — большое здание с четырьмя башнями (высокой центральной и тремя низенькими, как бы заключавшими главную в треугольник) с узкими окнами, закрытыми витражами. В Храме до этого дня Дэвид не был еще ни разу и с большим интересом оглядывался по сторонам, когда мастера и служители ввели его внутрь. Увиденное несколько напоминало готический собор, только лишенный скамеек и плохо освещенный, кроме того, здесь конечно же не было икон и распятия. Мягкая дорожка вела от дверей Храма к круглой площадке в центре, приподнятой по отношению к остальному полу примерно на фут; справа и слева этого пути стояли мастера, служители и те ученики, которые, закончив обучение, покинули Обитель для того, чтобы сдать последний, самый важный экзамен, а потом вернулись — они жили в отдельном крыле монастыря и не общались ни с кем из своих младших собратьев. Часть из них, может быть, позже будет включена в число мастеров, иные будут прислуживать в Храме, третьи, получив особые поручения, покинут Обитель, четвертые — так и останутся здесь: незримые и бесплотные, но внимательно следящие за всем, что происходит в монастыре…
Оказавшись внутри, Дэвид слегка растерялся — слишком уж торжественно все это выглядело, и было не совсем понятно, что делать дальше. Взгляни он на ситуацию со стороны, он поразился бы собственной нерасторопности: расстеленная дорожка и выстроившиеся по ее сторонам люди со светильниками в руках, в общем–то, более чем ясно указывали, куда ему нужно идти. Но после шести месяцев, проведенных в качестве послушника, Дэвиду было сложно сразу верно оценить увиденное; смирившись с собственным подчиненным положением и начиная постепенно привыкать к нему, он не смог поверить, что этот путь приготовлен для него, неподвижность служителей и мастеров побуждала и его оставаться неподвижным. Чья–то рука заботливо и мягко подтолкнула землянина вперед, и он пошел. На возвышении, за каменным алтарем, стоял мастер Рийок, державший в правой руке белый жезл, сиявший так, что на него было больно смотреть. Тем не менее свет жезла почти не разгонял темноту внутри Храма — этот свет казался как будто заключенным в предмет, вернее даже, казалось, что сам предмет состоит из света, но это сияние не изливалось во вне, а было заключено само в себе: оно ничего не освещало и не создавало теней. Когда Дэвид вступил на возвышение, мастер Рийок сделал приглашающий жест, предлагая приблизиться к алтарю. Сознание землянина поплыло. Здесь была прорва энергии — фактически сила Источника была равномерно распределена по всему возвышению — и эта энергия теперь вливалась в него. Он никак не мог настроиться, войти в резонанс с током здешней силы — по нетерпеливому движению Рийока Дэвид понял, что этого и не требовалось. Сознательного сотрудничества на магическом пласте от него пока не ожидали — либо по причине того, что он еще не был к нему готов, либо попросту не доверяли. Ни сопротивляться, ни пытаться ускорить инициацию не следовало — нужно было просто выполнять то немногое, что от него ждали. Он почти перестал ощущать свое тело и начал опасаться, что вот–вот упадет, но все–таки смог сделать несколько последних шагов и опуститься у алтаря на колени. Двое служителей положили его руки на алтарь, кто–то подтолкнул голову так, чтобы лоб соприкоснулся с камнем. Издалека, из какой–то сияющей бездны донесся голос Рийока — но этот голос не мог принадлежать человеку. Это был гром и шепот, грохотанье небес и пение рассвета. Дэвид не видел говорившего, но ощущал как тот огромен, чувствовал себя рядом с ним лилипутом или червяком; так же ему казалось, что если бы говоривший не сдерживал свою мощь, она тотчас же испепелила и раздавила бы его, Дэвида. У него спросили, желает ли он служить братству, предает ли свое сердце и душу Источнику Блага, и готов ли он жить и сражаться за то, чтобы счастье и свет истины распространились по всему мирозданию. На все три вопроса Дэвид ответил утвердительно, и, учитывая его состояние, нельзя сказать, что он покривил душой. Он переживал что–то близкое к экстазу: его собственное прошлое существование казалось пылью по сравнению с тем, что сейчас говорило с ним и несло куда–то в потоке своей силы. Он не чувствовал рук, которые отняли его голову от алтаря — увидел лишь, как изменилась картинка. Вместо образов, которые рисовал внутренний взор, перед его глазами опять был внешний мир — но как же он изменился! Внутреннее и внешнее смешались. Полутемный храм сиял, как будто бы состоял из полого хрусталя, в котором переливалось жидкое золото. Сияющее существо — много–крылый ангел с высветленным, преображенным лицом мастера Рийока — вытянул жезл и прикоснулся его навершием ко лбу, губам, а затем и к груди Дэвида — при последнем касании землянину показалось, что жезл через кожу, мышцы и кости дотянулся до его сердца. Но это был не жезл, а жгучий огонь. Боль была ужасной, руки Дэвида рефлекторно дернулись к груди… собственные движения показались ему плавными и замедленными, как во сне. Он не думал о том, что хочет сделать — он просто пытался взять то, что причиняло ему боль. Он почувствовал огонь — живой, пульсирующий в воздухе комок и увидел, как Рийок убирает жезл. Этот обжигающий сгусток и был той частицей силы, которую оставил в нем светоносный ангел. Боль почти прошла, сменившись странным чувством наполненности и открытости какому–то новому, неведомому до сих пор измерению реальности. Дэвид держал пламя бережно, словно собственное сердце — да в эту минуту ему, в общем–то, и казалось, что не что иное, как свое сердце, превращенное в пламя, он и держит в руках. Чуть позже он понял, что ощущение огня вызывается изобилием силы, которое источает сгусток — неукротимая и чистая, тем не менее эта сила все же не принадлежала Огню. Это был Свет, сконцентрированный до предела, звезда, которую ангел сорвал с неба и вложил в руки смертного человека. Дэвид поднял взгляд. Рийок по–прежнему был светоносным существом, но теперь сквозь образ хрустального сверкающего храма стал проявляться иной храм, полутемный и недвижный. Все смазывалось. Дэвид чувствовал, что вот–вот потеряет сознание. Откуда–то пришло знание о том, что он должен сделать, и он, повинуясь велению, вложил ослепительную звезду в собственную грудь. Потом все потемнело. Была еще боль, но отстраненная, как будто бы страдал какой–то другой человек. Сияющие потоки баюкали Дэвида и влекли куда–то… Он плыл по стране, сотканной воображением: Имя Света стало плотом, который нес его по реке из расплавленного золота меж холмов из драгоценностей — к морю и прекрасному, ужасающему, безмерному солнцу… Потом все растворилось в его лучах и больше Дэвид ничего не видел.
