Королевский дракон - Эллиот Кейт (бесплатная регистрация книга TXT) 📗

— Но разве внешнее не изобличает внутреннего? Того, что в сердце?

— Мы никогда не познаем этого иначе как по милости Владычицы. Тебе может показаться, что я служу Владычице искренне, с чистым сердцем, но как за внешним поведением изобличишь ты то, что внутри меня? Может быть, то, что скрыто в моем сердце, пронизано тщеславием и гордыней, верой в то, что я могу служить Господу и Владычице лучше любого другого человека? Поэтому и молюсь каждый день о даре смирения, поэтому и прошу тебя рассказать мне правду.

— Я не знаю почти ничего. Вождь эйка сказал мне несколько слов. Вот и все. — Даже сжав руки в кулак, Алан не мог унять дрожи.

— На каком языке?

— На вендийском. Я другого не знаю.

— Здесь, в Варре, многие люди знают салийский.

— Я знаю лишь несколько слов. Вождь считал по-салийски, или его слова звучали похоже. Но толком он не сказал ничего. Он почти не умеет говорить по-нашему.

— Почему ты не сказал графу Лавастину?

Алан почувствовал, что его загнали в угол.

— Я… думал только, что будет неправильно, если варвара станут пытать, а он на самом деле не может нормально разговаривать. — Он отважился посмотреть на Агиуса, боясь обвинения в крамоле, но выражение лица священника не изменилось. Он напряженно вглядывался в изображение святого Лаврентиуса.

— У тебя доброе сердце, Алан. Я учту это, когда буду что-то предпринимать. Есть еще что-нибудь, чем бы ты хотел со мной поделиться?

Повелительница Битв. Видение, явившееся ему посреди развалин. Сова, охотившаяся той ночью, в канун летнего равноденствия. Но он не смел заговорить об этом с Агиусом или с кем-то, кроме родных. Испугавшись, что он вот-вот выдаст тайны, Алан спросил первое, что пришло ему на ум:

— Почему госпожа Сабела не стала королевой Вендара? Ведь она — старший ребенок?

— Монарх выбирает себе наследника исходя не только из возраста. Власть — тяжкая ноша, и будущий сюзерен должен обладать определенными качествами. Главнейшее из них — способность принести здоровое потомство. Династия остается сильной тогда, когда у короля здоровые дети. Наверное, ты слышал о Королевском Странствии?

Алан кивнул.

— Когда наследник достигает совершеннолетия, он отправляется в путешествие по своим владениям, чтобы видеть состояние королевства. Владычица с небес наблюдает за паломничеством, и, если дарует милость претенденту, он обзаводится потомком — наследник-женщина рожает, а мужчина оплодотворяет женщину. Так все убеждаются, что соискатель престола плодовит и достоин трона.

— А не может мужчина солгать о своем наследнике? Кто определит, от него ли беременна женщина?

— И он, и она должны принести перед епископом клятву именем Единых, что ребенок — от них. И ребенок должен родиться здоровым, чтобы все знали, что рождение его не связано с грехом.

— А что случилось с госпожой Сабелой?

— Она отправилась в странствие и не родила ребенка.

— А король Генрих справился с задачей?

— О да. Но довольно странным образом. Правда, это больше похоже на сказку.

— Тогда почему она восстала? Как она докажет, что она настоящая королева?

— Много лет спустя госпожа вышла замуж и родила наследницу, доказав тем самым свои права. После рождения Таллии Сабела потребовала, чтобы Генрих уступил ей дорогу. Конечно, тот отказался выполнить требование.

Хотя Агиус и говорил о вельможах и королях, Алан знал, что и у них в Осне одна семья затеяла тяжкий и долгий спор о правах наследования, прекращенный (после одного «случайного» убийства) благодаря вмешательству диаконисы, заставившей всех участников спора простоять на коленях пять дней и пять ночей в алтаре храма, а она читала Святое Слово.

— Так она права, брат Агиус?

— Я не ввязываюсь в мирские дела, Алан, и тебе не советую. — Он вдруг поднялся с колен, обернулся, и… Алан услышал стук входной двери. Епископ Антония, в белой сутане, украшенной золотым шитьем, шла по помосту в их сторону. Алана захлестнула странная теплота, когда он увидел необычайно доброе лицо епископа. Она напомнила ему пожилую диаконису в их деревенском храме, добрую Мирию. Со всеми оснийскими детьми она обращалась как со своими внучатами, и решения ее были тверды, но милосердны и правдивы.

— Брат Агиус! Так и знала, что увижу тебя здесь, за твоими подвигами.

— Я, недостойный, прилагаю все усилия и готов отдать всю свою немощную плоть, дабы служить Господу, ваше преосвященство.

Она не ответила. Алан опустил глаза, стараясь оказаться незамеченным, но почувствовал на себе ее пристальный взгляд. Переведя взгляд, она обратилась к Агиусу:

— Я слышала от господина графа о древних даррийских развалинах, что находятся поблизости. Будешь сопровождать меня туда завтра.

— Служу вашему преосвященству.

— Неужели, брат Агиус? Я слышала странные вещи о тебе. Слышала, ты публично исповедал, что твоя вера во Владычицу велика, и боюсь, ты частенько пренебрегаешь молитвой Господу, Отцу всех живущих. Но… — Она вновь посмотрела на Алана. Тот быстро склонил голову. — Мы поговорим об этом в другой раз.

Агиус сложил руки на груди, все пальцы были сплетены вокруг большого на левой руке в знак подчинения воле старейшего.

Епископ прошла к алтарю, преклонила колени, прочла молитву, сотворила рукой знамение Круга Единства и вышла из церкви.

— Можешь идти, — обратился Агиус к Алану. — Встретишь меня завтра, после утренней службы. Хочу, чтобы ты сопровождал меня.

— Я? — пискнул Алан.

Вместо ответа Агиус дважды поклонился и простерся перед ликом святого Лаврентиуса.

Алан подтолкнул Лэклинга: «Пошли!» — боясь побеспокоить священника, глаза которого были закрыты, а с его губ срывались едва слышные слова молитвы. Дурачок радостно последовал за Аланом. На улице Алан зажмурился: солнце, выйдя из-за облаков, светило так ярко, что ослепило его.

Несколько человек шли по одинокой лесной тропинке, ведшей к развалинам: епископ Антония и двое ее клириков, брат Агиус, Алан и, конечно же, Лэклинг, должно быть считавший себя его верной собачонкой. К удивлению Алана, епископ не ехала верхом на своем муле, но шла пешком вместе со всеми, как простая паломница.

— Ты, мальчик, — сказала она, указывая на Алана, — пойдешь рядом со мной. Я видела тебя вчера в церкви вместе с братом Агиусом.

Алан повиновался и догнал ее.

— Да, ваше преосвященство.

— Ты его родственник?

Смущенный тем, что его сравнили с человеком столь благородного происхождения, Алан поспешил выпалить свое «нет». Но, испугавшись, что это сочтут за грубость, продолжил:

— Я сирота, ваше преосвященство. Меня воспитывали в деревне Осна.

— Свободнорожденный?

— Да, ваше преосвященство. Так, по крайней мере, говорил отец. Он, тетя, двоюродные сестры, все их предки были свободными со времен императора Тайлефера. В нашей семье нет холопской крови!

— Но сам-то ты приемыш.

Она говорила столь добрым голосом, что, хотя Алана и пугало внимание к его скромной персоне самого епископа, он не мог не отвечать. Не говоря о том, что возраст этой женщины требовал с его стороны уважительного обращения. Антония все больше и больше напоминала ему деревенскую диаконису Мирию, к которой все ходили на исповедь, зная, что наложенная епитимья будет справедливой, но не слишком тяжелой. Допрос продолжался. Он покраснел, но кивнул, польщенный ее интересом:

— Отец мой — купец из деревни Осна.

— Твой приемный отец, ты хочешь сказать?

Он заколебался. Незаконнорожденный сын потаскухи… Но отец любил его мать… Кто скажет, что он не был настоящим отцом? С другой стороны, кто это может знать? Сам-то Генрих этих разговоров избегал.

Видя, что он не отвечает, епископ продолжила:

— Я слышала от здешних простолюдинов, что черные графские собаки — порождение беса и что только человек от кровей их древних хозяев или нашего доброго графа может ими повелевать, не опасаясь за собственную жизнь. А вчера я видела, что они повинуются тебе так же, как и Лавастину.