Найденыш - Кулаков Олег (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
Жемчужное сияние. Без конца и края. Куда ни кинь взгляд всюду мягкое свечение перламутра. Громадная раковина, а я — в ней. Жемчужина. Соринка. Только одно пятно нарушает собой чистоту блистающего молока. Похоже на чернильную кляксу, которую оставляет за собой, удирающая каракатица. Или на чудную морскую звезду черного цвета. Пятно непрестанно шевелится, выбрасывает короткие тупые щупальца, втягивает их и снова выбрасывает. Дрожит мелкой дрожью. Оно подо мной, как привязанное. В густом, с проблесками радужниц, мареве мне покойно и хорошо, свежо и радостно. Нет хрипа и воя, окончилась пытка. Плыву счастливый. Только пятно немного беспокоит. Оно дрожит, колеблется. Рук не вижу, ног не вижу. А есть ли они у меня? Потянулся нос почесать. Получилось… А все равно не вижу. Хорошо. Исчез дурман, густыми помоями заполнявший меня прежде. Голова ясная-ясная; мысли больше не копошатся жабами в ведре золотаря, до краев заполненного жидким дерьмом. Думать не хочется. О чем думать? Я весь кристальная чистота — бодрящая, бездонная и пустая. Только клякса притягивает. Что мне в ней? Закрою-ка глаза, чтобы ее не видеть. Чудно… Все равно вижу: прозрачными веки мои стали. Чудно… А черный колыхающийся зев кляксы тянет, не отпускает: беспокоит, тревожит… Вспоминаю. Ожерелье… Зимородок… Братва… Ах-х! Чернильная клякса вспухает и выплескивается сама из себя. И нет больше жемчужного сияния. Страшный лик встает передо мной: синюшная кожа, мутные бельмы вместо глаз, скошенные к переносице под перепутанными слипшимися прядями. Но страшнее всего рот… Искусанные, вспухшие губы улыбаются неведомо чему, а из углов изуродованного улыбкой искромсанных губ рта тянутся струйки красной слюны и текут по коричневой сукровичной корке на подбородке. Красные пузыри вскипают и лопаются на остатках губ, а под ними из клейкой жижи выглядывают полоски зубов. Прочь от него! Прочь от страшной маски! Боги!!! Хозяин страшного лица, вытянув над поникшей головой скрещенные руки, висит на деревянном брусе. Он прибит к нему. Два кровавых пятна отмечают места, где тело пригвождено шкворнями: чуть пониже запястий и на лодыжках. Боги!!! Это же я!!! Это мое тело!!! Из темени его, обвисшего на брусе, тянется тонкая серебристая нить. Тянется ко мне. Конца нити я не вижу — где-то надо мной, взгляд не достает. Страшно… Тело мое на брусе, а я здесь… Кто я теперь? Дух? А у него на груди, где сердце, знакомая клякса пляшет, как мрачные ворота в истерзанную плоть. Какая-то тень стремительно проносится мимо, раздается звук глухого удара, и по полумертвому телу пробегает вялая судорога. Диковинная стрела с широким, похожим на серп наконечником, вонзилась в брус, начисто срезав с левой руки два пальца, мизинец и безымянный.
Стук вонзившейся в брус стрелы словно разрывает завесу тишины, до сих пор окутывавшей меня. Я снова слышу натужный хрип, я слышу низкий стон, и на прокушенных губах моего лица красными пузырями вскипает слюна. А позади топот ног, рев голосов и звон стали. Я отворачиваюсь от своего тела. Бой. Бой идет на палубе галеры. Дрожит пламя огней — это горят факелы. Значит уже ночь. А на небе звезд нет. Небо серебренное и светится. Все. Целиком. И море горит зеленоватым стеклянистым блеском. Шевелится. Горбатится. Далеко в море, на самом горизонте, высокое зарево желто-оранжевого пламени. Стеной. Поднимаясь, зарево перетекает в серебро неба; и не различить где граница между желто-оранжевым полыханием и живым серебром небесным. И как подпорки серебряного свода из стеклянистой глубины морской поднимаются столбы бело-голубого света. А на палубе бой. Яростный. Живые мерцают телами и оружием. Мертвые темнеют у них под ногами. Вот один из сражающихся запрокинулся и рухнул на спину, и мерцание его тела начало угасать и исчезло совсем. Галера тоже мерцает, но по-иному: слабо светятся мачты и палуба. И совсем нет теней. Факелы не отбрасывают теней… А над ней нависает рябым зверем светящийся остров, и с него в ртуть неба идут три бело-голубых столба.
Страшно мне… Видать, душа покинула умирающее тело и ждет прихода Смерти. Теперь я ее увижу. Смерть свою. Может она уже здесь? Где? Между островом и галерой, над горбатым стекло моря висят четыре… волчка… И вправду, похоже: будто дитя великанское закрутило четыре волчка кряду. Один волчок здоровенный и три поменьше. Стоят волчки на остриях и бешено крутятся. Большой — золотого цвета, а поменьше — багровые с искрой. И прозрачные они — остров сквозь них видно.
На палубе галеры пронзительно визжат голоса. Ближе они стали, гораздо ближе. Я вижу как из общей кучи вырывается человек и продолжает продвигаться по палубе в мою сторону, отбиваясь от четверых насевших на него. Я узнаю в нем… Ожерелье. Трудно его узнать: он окутан мерцающим ореолом. Но я все-таки узнаю его. Ожерелье бешено рубится мечом и длинным кинжалом. Он падает на колено, бьет, затем еще раз. Из четверых нападавших остается двое. Он просто отбрасывает их в стороны и бежит ко мне. Вслед за капитаном я вижу кормчего, который бердышем рубит мясо налево и направо, а за Совой, оскалив зубы, дерется Улих… Три Ножа вернулся! Широченная спина в кольчужной чешуе заслоняет от меня капитана. Собакоголовый. Зверь останавливается на мгновение, взмахивает лапами, а затем переступает через бьющееся на палубе тело, отшвыривая за спину какой-то комок, который подпрыгивая катится ко мне по палубе. Комок становится все ближе и ближе, и я различаю в нем чью-то отрубленную голову. Голова докатывается до основания бруса, переворачивается в последний раз и замирает лицом кверху. Это голова Ожерелья. Оторванная голова Ожерелья. Не отрубленная. Оторванная.
Жемчужное облако без конца и края вновь окружило меня. И прежняя чернильная клякса вновь дрожит, пританцовывая, подо мной. Но нет больше кристальной чистоты и радостного покоя. Прямо передо мной, осиянный, висит мой нож. Правильно, нож, ты появился вовремя — я не хочу больше жить. Иди ко мне. Резная львиная голова на рукояти ножа дрогнула и превратилась в голову Ожерелья. Закрытые глаза, сжатый рот, очерченный глубокими складами. Зачем?!!! Черты Ожерелья оплыли, как воск в пламени, и сквозь них проступило иное лицо. Мальчишеское. Мне смутно знакомы его светло-каштановые пряди и слегка курносый нос. Веки медленно поднялись, открывая карие, упрямые глаза. Губы раздвинулись в улыбке. Он узнал меня. А я его тоже стал узнавать, не смея себе поверить. Но улыбка едва мелькнула, и лицо на рукоятке исказилось гневом, сдвинув брови, и раскрыло рот.
— ВОЗЬМИ МЕНЯ! — Услышал я звонкий с хрипотцой приказ.
Я протянул к ножу невидимую, невесомую свою руку. И нож пропал. Но я был спокоен. Я чувствовал его рукоять, привычно легшую в ладонь. Жемчужное сияние стало быстро меркнуть. Оно ушло, растаяв как туман, и открыло серую стену.
И нож заговорил снова:
— ВИДИШЬ? ТЫ В ЛОВУШКЕ. ОТВОРЯЙ ЕЕ!
— Кто ты? — спросил я.
Вместо ответа на меня обрушилось тысячеголосое эхо повелевающего крика:
— КИДАЙ МЕНЯ!!!
Моя невидимая рука взметнулась в броске. Повинуясь приказу, я изо всех сил метнул нож в серую стену. Я был ножом, а он был мной. Серая стена пыталась удрать, но я-нож настиг ее, и она расползлась киселем под моим ненавидящим лезвием.
4
У меня теперь есть сила! Я нашел ее!
5
Одну из галер темных магов я спалил. Она занялась сразу, вся — от носа до кормы, до верхушек мачт, до обросшего ракушками киля, — и все, что было на ней в один миг превратилось в пищу для огня. И все, кто был на ней. Они прыгали в воду, пытаясь потушить на себе пламя. Я хохотал. Это пламя не гасится водой. Они дохли, опускались на дно и продолжали гореть там, распугивая рыб. От них ничего не останется — даже на поживу морским ежам не хватит. Одна зола смешается с донным илом. А на той галере, где висел я пригвожденный к брусу, я давил их, как мух, и они у меня кровавыми лепешками расползались по палубе. Я давил их и поодиночке и кучей сразу. Собакоголового, убившего Ожерелье — и не только Ожерелье — я живьем вывернул наизнанку. Я убил их всех — это не заняло у меня много времени.
