Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна? (СИ) - Гуревич Рахиль (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
Елена Валерьевна стала вдруг и на меня обращать внимание. Новый капитан покрикивала, но она сама плохо стояла на воротах, ну то есть мы все плохо играли. Мы же школьная команда. Из четырёх школ города мы на почётном третьем месте. Есть ещё гимназия за городом. У них нет гандбольной команды. У них конюшня, конный спорт. Там одни крутые. Вот они на четвёртом месте.
Настали спокойные дни. А то раньше я два часа до завтрака ожидала как казни. Девочки по желанию ещё могли бегать до завтрака. У меня такого желания не было, вообще никогда не возникало, но приходилось бегать. Новый капитан по заведённой традиции покрикивала на меня, но мячом в лицо или в спину не лепила. Я по-настоящему бесила только Сухову, капитана и вратаря. Сухова и вратарь вышли из игры. Дело за капитаном. Я уже понимала, что это просто дело времени - травма капитана, которая переквалифицировалась во вратаря.
В конце смены турнир. И Елена Валерьевна впервые выпустила меня на край, на боковую линию. Я выбилась из сил, бегая туда-сюда, и когда мяч впервые в жизни оказался у меня, сделала из своего угла неточный пас, противник перехватил инициативу. После обеда капитан пришла в нашу комнату и разобралась со мной совсем диким образом - сбросила мои клёвые, купленные на папины деньги, вещи с полки, запихала их под кровать. Я полезла доставать их, а она побила меня ногами по ногам и отняла ужин. На следующий день на турнире капитан сделала на пенальти классный выпад. Она успела среагировать на мяч как заправский вратарь. Отбила его, что вообще редкость. Но что-то случилось у неё с коленом из-за этого резкого выпада. Дело в том, что эта игра проходила не на футбольном поле, а просто на поле. Там были кочки. Скорее всего кочка попала ей под ногу. Когда капитан упала, все смотрели на неё, а я обернулась и посмотрела по сторонам. За территорию лагеря, через сетку-рабицу забора, на степи и полоску кустарника вдалеке. Ничего необычного я не увидела, но почувствовала, что папа рядом...
Так я стала играть. Елена Валерьевна меня выводила то на правый край, то на левый, учила бить по воротам. Последние дни я наслаждалась, я дико уставала и выдыхалась, но я и худела. Никто не понукал меня на играх, никто больше не утягивал еду в буфете, никто не бил. Мы переехали в комнату, где жили до нас вратарь и капитан. Капитан уехала домой, а новый капитан не наглела. Я нормально дожила лагерь. И даже немного полюбила ручной мяч. Больше всего я любила смотреть на турнире на нашу сильнейшую в области команду. Там такие девчонки были. Вот у них капитан это была капитан. Я никогда не видела её обозлённой, она только всех поддерживала, подбадривала. Если противник грубо хватал или опрокидывал, она вообще не злилась, даже не смотрела жалостливо на судью как другие девочки. Она была гордая. Звали её Рябова.
Елена Валерьевна тоже казалось вздохнула свободно без своих сильных игроков. Хотя по идее должно было быть наоборот. Она обзвонила родителей и предложила продолжить отдых. Родители привезли деньги, и мама моя тоже, и отдых продолжился, правда без турниров - школы-то уехали, а из гандбольных спортшкол приехали мелкие. И мы играли между собой. Пять на пять. В гандболе меньше разрешено. Там же при удалении играют в меньшинстве. Я так привыкла к девчонкам, к тренировкам, ко всему этому убогому лагерному быту, что последние пять дней даже стала сама просыпаться на утреннюю пробежку. Последнюю неделю погода была не жаркая. Всего-то плюс двадцать пять и тучи, серые тучи. Все ждали дождя, но дождь так и не пошёл. В нашей местности дожди иногда не долетают до земли - испаряются.
Глава девятая. Невесёлое положение
Глава девятая
Невесёлое положение
Дома я застала странную обстановку. Во-первых, в квартире как-то на удивление легко дышалось. Не бил в нос запах варёных гмо- сосисок, грязных ботинок и пыли. Папы дома не было. А отчим был. Он же и встречал меня из лагеря.
Я не стала ничего спрашивать, я зашла в свою чистую, озонированную, даже стерильную комнату и решила сразу разобрать чемодан. Ведь грязным вещам нет места в стерильной комнате. Пока я разбирала чемодан, пока засыпала в машинку порошок, пока развешивала на балконе свои такие дорогие во всех смыслах вещи, я краем глаза наблюдала за отчимом. Он не сидел за компьютером, он не выбегал курить в чужих тапках, он не жевал сосиски и не хамил маме. Когда-то давно отчим тоже нам с мамой не хамил, но потом начал - всё-таки у него нервная работа. Люди приходят возвращать товар, ругаются, вот он и поднабрался. А уж последний год отчим чего только нам с мамой не наговорил: и охомутали его, и разорили, и выпили все соки, и сели на загривок и едут, и едут, хворостинкой погоняют... Но он абсолютно не был похож на того, на ком едут, извозчичью лошадку или мула, с которым он себя обычно сравнивал. Подтянутый, подкаченный, бегает по утрам, всегда в костюме и при галстуке. Что называется офисный плангтон. Хоть он и не работал в офисе, а стоял за стойкой в зале. А вот теперь отчим выглядел именно так, что из него пьют соки, хоть и не говорил об этом.
Мама была на работе, у отчима был второй подряд выходной.
− А где он сейчас? - не удержалась я от ненавязчивого вопроса.
− Да он теперь всё на прудах сидит, − сказал отчим. - С рыболовами.
− На каких прудах? - я была в шоке. Какие пруды? У нас сушь!
− Да там, − отчим неопределённо махнул рукой. Там, где подводные воды собираются, парк делают. И пруды.
− Это там где болото, на юге?
− Да.
− Но ты не забывай, − сказала я отчиму. - Что он может сидеть, а душа его летает. Он и ко мне в лагерь прилетал.
− Ты с ним говорила?
− Нет же. Ведь его душа прилетала. Он девочкам за меня мстил.
− Он и тут мстил, − сказала отчим. - Я всё-таки вызвал полицию, так он надоел. А полиция меня - на медосведетельствование. Ещё мне угрожать статьёй за ложный вызов стали, слава богу алкоголь в крови не нашли. Они его не увидели!
− Правильно. Папа предупреждал, что его не все видят.
− А кто видит?
− Да в принципе все.
− Ты не юли, дочь, − первый раз за последний год он назвал меня дочерью. - Видит его кто, кроме нас? В маршрутке люди видели, мы с ним пытались влезть...
− Лора! - взмолился отчим. - Для меня это очень важно!
− Тише, Стас, дай договорить, − мне стало его жалко. Реально ему выносила мозг вся эта история, а мы с мамой почивали на лаврах внимания. − Но я знаю точно. - я стала говорить страшным шёпотом, чтобы попугать чуть-чуть. - Если он не хочет, то его никто не увидит! - мне захотелось чаю и я подставила чайник под кран.
Отчим вздрогнул от этого звука.
Вообще в кухне было всё новое. И чайник, и тостер, и мультиварка, и тазик для ручной стирки деликатных вещей возлежал на новой полочке кверху брюхом, и даже ложки чайные были новые, тяжёлые, с узорами, а не эти лёгкие, мелкие и плоские, которые были у нас раньше.
− Абсурд какой-то, я схожу с ума. Просто схожу с ума. Впервые в жизни я не знаю, что делать. Не знаю, что делать. Кстати, заявление о разводе я аннулировал. Мы с твоей мамой не разводимся. И по документам ты моя дочь. Моя!
− Знаешь, Стас, − я щёлкнула чайником, чтобы он вскипятил воду. - Мой тебе совет: разведись с мамой. И уезжай от нас пока не поздно.
− Я и хотел, − вздохнул Стас. Вздох его мне очень не понравился. Вздохи совсем не шли к Стасу: деловому, активному, моторному, современному. Я понимаю, если бы я вздохнула, или папа. Но, странное дело, после лагеря мне совсем не хотелось вздыхать. Я была ещё вся там, в этом лагере, на поле, в буфете, в комнатах - сначала нашей, где меня били, а потом самой лучшей, капитана и вратаря.
− Я знаю, что хотел. Вы же меня и в лагерь отослали, чтобы спокойно развестись.
− Он, − Стас запнулся. − Он запретил!
− Так уезжай. Или тоже он запретил?
− А куда мне ехать?
− Ну... не знаю, − мне неловко было напоминать Стасу о Воркуте и его зазнобе.
