Чаша Торна - Воронин Дмитрий Анатольевич (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
— Почтенный Тьюрин… Прошу тебя огласить тысяча сто тридцать пятый стих Песни… В силу того что я был вынужден долго общаться с вашим народом, я узнал достаточно много. Стих этот не относится к категории тайных, поэтому прошу тебя…
Гном подобрался, став сразу как-то выше. Его лицо приобрело одухотворенное выражение — такие лица бывают у тех, кто молится всей душой. Впрочем, Песнь для гнома была больше чем молитвой. В ней объединилась религия и история, гордость за предков и наука потомкам.
Громко и четко, как будто читая текст с листа пергамента, гном произнес несколько коротких фраз на странном наречии — только Айрин, хотя и с трудом, уловила смысл сказанного, остальные же не поняли ни слова.
— Ты хитришь, почтенный Тьюрин… Я понимаю твое стремление не раскрывать тайну Песни людям и все же позволю себе перевести эти строки. — Дракон несколько замялся, затем чуть виновато продолжил: — Я, конечно, не имею дара стихосложения, да это и неуместно, переводить Песнь гномов на язык людей… но смысл примерно такой:
Тот, кто примет последний вздох
Короля, уходящего в твердь земную,
Право получит венец возложить
На того, кто достоин чести.
— Скажи, уважаемый Тьюрин, верен ли мой перевод? — спросил дракон у гнома, и тот нехотя кивнул. — В таком случае я, как принявший последний вздох короля Дарта Третьего, возлагаю корону третьего колена гномов на твою голову, Тьюрин, сын Струви, поскольку считаю ее достойной венца. В следующих строфах Песни говорится, что новый король должен свершить великое дело, чтобы получить право принять венец. Что ж, дело, что предстоит свершить тебе, гораздо более важно и сложно, чем деяния твоих предков.
— Я… принимаю… этот дар…
Гном говорил так медленно, что казалось, слова прорываются через невидимую преграду. Рон понял, что сейчас Тьюрин поставлен в безвыходное положение. Гранит исполнил часть ритуала, который был для гнома священен, и теперь Тьюрин вынужден закончить обряд, даже если он и не согласен с происходящим.
— Я свершу… то, что должно… и докажу… свое право… на венец королей.
* * *
Дракон задумчиво наблюдал, как гаснет, скрываясь за изгибами тоннеля, свет факела. Они ушли… но Гранит еще встретится с ними.
Редко, очень редко драконы времени получали власть над тем, что и породило их название. Иногда приходило знание будущего — всегда спонтанно, и зачастую не то знание, которое было нужно — Гранит иногда представлял себе огромный сундук, где хранятся свитки с описанием того, что еще не свершилось. Вот открывается тяжелая крышка, и лапа, увенчанная когтями, подхватывает один из них, не глядя и не выбирая. Что окажется в нем — никому не ведомо, но вряд ли в запретном для смертных тексте будут добрые вести. Так было всегда, так будет и впредь.
Дракон слышал, что и среди смертных попадались провидцы, умеющие узреть тайну грядущего. Но людям никогда не удавалось понять главный, сокровенный смысл предвидения, так хорошо известный драконам: никто не должен знать о том, что открылось «видящему». Ибо, как только знание становилось достоянием многих, само время утрачивало нерушимость, становясь изменчивым, непредсказуемым и тем самым опасным. Скажи герою, что в решающей битве он одержит победу, и воин расслабится, на долю мгновения опоздав выхватить меч в критический момент. Скажи человеку, не слишком твердому духом, где и как он погибнет, и человек, возможно, постарается уклониться от встречи со смертью. И ход событий пойдет по новому пути. Но закон суров — все изменения течения времени к худшему.
Гранит знал грядущее, не все, малую часть… Что послужило толчком к рождению «знания» — может, какие-то события внешнего мира, а может, и приход этой четверки, — дракон не ведал. Но недавнее видение, заставшее его, как всегда, врасплох, было мрачным.
Он лукавил, говоря о своей способности видеть мир глазами неживых существ. Картина, представшая перед его мысленным взором, была ясной и четкой, это не взгляд сквозь чьи-то зрачки. Но в тот момент он не придумал ничего лучше этой маленькой лжи, чтобы направить путников к цели… даже не направить, нет — просто подтолкнуть в нужном направлении, совсем чуть-чуть. Смертные должны все сделать сами. А его время придет позже, тогда, когда им действительно понадобится помощь, либо в случае, если они потерпят поражение. Тогда и только тогда он вмешается.
Он знал, что погибнет. Знал, как это произойдет, неизвестно было, лишь когда настанет час его последней битвы, но ждать оставалось недолго. Знал, что отныне судьба его тесно переплетена с судьбами троих людей и одного гнома. Он не мог и не хотел рассказывать им об этом — узнай они, что послужат поводом к гибели последнего дракона времени, возможно, поступят в решающий миг иначе, не так, как начертано в Книге Судеб. И тогда… даже Торн не ведает, что может произойти. Важно одно: что бы ни произошло, оно будет во сто крат хуже, чем его, Гранита, смерть. Он пожил достаточно, и прошедшие тысячелетия порядком утомили его. Он не боялся смерти, которая приходит к дракону лишь в бою — не от старости или болезни, а в схватке ради чего-то достойного… А что может быть достойней, чем защищать этот мир от страшной, смертельной угрозы. Вьюга и Буря покончили с собой — это их право, но его долг будет выполнен до конца.
Века, проведенные в пещере, показались вдруг дракону наполненными глубоким смыслом. Ничто не происходит напрасно, и ловушка, подстроенная подлым предателем, была, видимо, предусмотрена самой Книгой Судеб. Каменные стены, лишившие его свободы, радости полета, сделавшие его жизнь временами невыносимой, — они хранили его все эти годы, хранили для той миссии, которую не он себе избрал и которую не собирался теперь изменять.
Дракон повернул голову, бросая взгляд на каверну в скале — ход, которым он проник сюда. Он не раз за прошедшие века пытался расчистить завал, но каменная глыба успешно противостояла его клыкам и когтям, и он уже утратил надежду на то, что когда-либо удастся пробиться сквозь скалу. Что ж, придется все же справиться с ней.
Гранит мысленно усмехнулся — вот и на нем, драконе времени, начинают сказываться последствия пророческого видения. Прошло уже немало лет с тех пор, как он оставил попытки разбить этот монолит, но теперь стало ясно, что это возможно. Более того, необходимо, а значит, и будет исполнено. Брось он эту затею — и останется жив, жив еще на многие и многие тысячелетия… Но стоит ли того жизнь — каждый день, каждый час из этих вяло текущих тысячелетий он будет помнить о том, что струсил… и о том, что произойдет при изменении Книги Судеб. Хотя полно! Если Сила древнего артефакта вырвется на волю, не уцелеет и сам мир… Так стоит ли покорно ждать развязки? Этот мальчик, безусловно, прав: лучше уж смерть в бою.
Он подполз к стене, сминая сундуки и слыша, как лопаются нити ожерелий и рассыпаются по каменному полу пещеры драгоценные камни.
И вновь, как и много лет назад, когти впились в неподатливый камень. В разные стороны брызнули мелкие осколки — слишком, слишком мелкие. Но дракон знал, что в этот раз он победит…
* * *
Тьюрин шагал уверенно — великий дракон хорошо объяснил путь, его способность видеть сквозь скалы позволила им теперь не петлять, тратя время и отнюдь не бесконечные силы. Выход, разумеется, был не так уж и близко — но память гнома хранила каждый поворот долгого пути. Тяжелый мешок за спиной бородача мешал ходьбе — он не надел корону, предпочтя глухой шлем с тяжелым забралом, надежный, как любое изделие подземного народа. Не стал, в отличие от людей, менять кольчугу или, того хуже, брать ограничивающие свободу доспехи, остался верен и своей секире. Но изрядная толика золота, а также немало крупных драгоценных камней редкой чистоты сделали мешок Тьюрина тяжелым даже для него, что уж говорить о человеке — разве что сэр Сейшел с его богатырским телосложением способен был бы нести такой груз.
Люди же не отказали себе в удовольствии облачиться в гномью сталь. Брик, к примеру, изнемогал под тяжестью кирасы и массивного шлема — спасибо, Рон уговорил его отказаться от полного доспеха, в нем юноша прошел бы всего лигу или две, после чего рухнул бы в полном изнеможении. Айрин подобрала себе прекрасную посеребренную кольчугу, сделанную гномами, но явно не для сородичей — такая вещь подошла бы, скорее, эльфу. Тьюрин оценил не только красоту изделия, но и то, как были пригнаны мельчайшие кольца — эта вещь, пожалуй, удержит и арбалетную стрелу, против которой бессильны любые поделки «мастеров» — людей, в том числе и тяжелые кованые панцири. Из оружия она взяла лишь кинжал — любой меч или топор был для девушки слишком тяжел, да и к тому же она привыкла к своей легкой шпаге. И конечно, как всякая женщина, не устояла перед сверканием изящных драгоценностей.
