Король - Норман Джон (чтение книг .txt) 📗
Теперь рассмотрим более тонкие вопросы — искушения и обладания. Несомненно, даже примитивные предки людей претендовали на обладание своими самками с помощью грубых орудий и собственной силы, хотя вряд ли в то время существовали законы о собственности. В этом смысле, в смысле доминирования мужчин и подчинения женщин, обладания самками своего вида и пленницами других видов, рабство являлось естественным. Женщины, которые попытались бы уклониться от подобных отношений, не смогли бы рассчитывать на продолжение рода; таким образом, происходил естественный отбор доминирующих мужчин и подчиняющихся женщин как покорных, желанных служительниц. По мере развития общества эти отношения становились все более утонченными и сложными, к примеру, естественное рабство в некоторых его аспектах стало реализовываться только по праву купли-продажи. Таким образом, поскольку косметика, драгоценности и все прочее помогали женщинам обратить на себя внимание, служили визуальным акцентом их, делая более желанными и привлекательными, что также реализовывало их рабскую сущность в обстоятельствах сложной культуры, эмоциональном и познавательном смысле, постольку эмоциональные акценты позволяли считать женщин более желанными и привлекательными. Несомненно, в этом и состоит причина того, что рабыни были гораздо сексуальнее свободных женщин — само их рабство служило невероятно мощным стимулом. Прибавьте к этому знания рабыни, ее роль в обществе, то, что ей было положено иметь клеймо или опознавательный браслет и ошейник, то, 1 как ей следовало одеваться и вести себя. Учитывая, что все это в совокупности представляло собой стимулы, можно предположить, в чем состояла тайна сексуальной притягательности рабыни, почему она была такой желанной, почему ее привлекательность обладала сверхъестественной силой. Разумеется, стимулы имели воздействие не только на мужчин, но и на самих женщин. Женщина, которая чувствует в мужчинах своих хозяев, считает их сексуально притягательными, в тысячу раз более притягательными, чем они могут показаться свободной женщине. Рабство не только вызывает у рабынь живой интерес к противоположному полу, но и способствует их готовности услужить. Ошейник делает женщину не только рабыней своего хозяина, но и ее собственной страсти. Она жаждет оказаться на коленях и выражать преданность тысячами способов. Она жаждет любить, служить и отдаваться — она рабыня.
— Три кольца! — пронзительно кричал воин из племени алеманнов, называющегося дангарами.
— Пять! — подхватывал его сосед из племени терагар-борконов, «живущих у Длинной реки».
— Нет, нет! — сердито протестовал кто-то. — Смотрите на весы! Стрелка указывает на череп, на смерть!
— Ей уже ни к чему кольца! — добавлял его приятель.
— Будь у меня серое, свинцовое кольцо, я бы бросил его на чашу смерти! — воскликнул еще один из гостей.
Гута поспешила к этому гостю и упала на колени в нескольких футах перед его столом, а затем плавно, под музыку, подняла руки и стала делать движения телом, не вставая с коленей, умоляюще глядя на гостя. Тот не смог сдержать возглас. Гость попытался отвернуться, но тут же вновь уставился на рабыню свирепыми глазами. По его лицу струились слезы.
Гута подхватила свои черные роскошные волосы, рассыпала их по плечам и склонилась так, что волосы окутали ее. Потом робко, как будто повинуясь приказу, она раздвинула завесу волос и испуганно взглянула на гостя.
Тот вновь вскрикнул.
Увлекаемая мелодией, Гута обмотала пряди волос вокруг запястий и положила связанные руки на затылок. Проделав это не спеша, она взглянула на гостя испуганно и подавленно, сделала несколько беспомощных движений, как бы пытаясь освободиться от уз, но убеждаясь в бесполезности этих попыток.
— Интересно, сможешь ли ты теперь бросить дробинку? — спросил у гостя его сосед.
Гость глухо зарыдал и хватил по столу кулаками. Гута поднялась и принялась танцевать перед следующим гостем.
— За нее я готов наполнить рог изумрудами! — крикнул рослый воин из племени арамаров, союзников алеманнов.
— Даю тысячу рубинов! — вторил ему другой гость. Это был вессит, представитель «медного народа».
— Меняю ее на алмаз с Колхиса-III, — предлагал воин-бурон с Малой Сафы.
— Танцуй, танцуй, рабыня! — кричали гости.
— Да, господин! — успевала отвечать каждому Гута.
Гута не могла не сознавать воздействие своего танца на пирующих, и действительно, танец заворожил даже представителей совершенно далеких от людей видов существ. Как уже говорилось, некоторые представители этих видов содержали женщин-рабынь, используя их для различных целей.
Подозревая о своем влиянии, Гута постепенно стала ощущать надежду на то, что в своем молящем, бесстыдном танце она обретет шанс на спасение, что выбор между жизнью и смертью решится в пользу жизни, однако пока эта надежда была смутной и неясной, подвешенной на тончайшем волоске.
— Танцуй! — нетерпеливо выкрикнул очередной гость.
— Да, господин! — поспешно ответила она.
«Я могу остаться в живых, — билась в ее голове единственная мысль, — я буду жить!»
Она соблазнительно изогнулась перед гостем, видя, каким острым желанием загораются его глаза.
«У меня есть власть, — думала Гута, — настоящая власть рабыни!»
— Смотри-ка, она загордилась! — заметил кто-то. Это ужаснуло Гуту: ей слишком ясно напомнили о ее рабстве.
Она бросилась на грязный, усыпанный засохшим тростником пол, и принялась извиваться по нему, умоляюще поглядывая на гостей.
Каждым своим движением она уверяла, что ничуть не загордилась, что она слаба и беспомощна, и молит о милости.
Лежа ничком в грязи, она не смогла сдержать пронзительный крик. Ее бедра задрожали и невольно поднялись. Гута ерзала на полу, пытаясь приподняться на руках и пятках. Дрожь усилилась, и это изумило даже саму рабыню. Она перестала слушать музыку. На мгновение ужаснувшись своим чувствам, она повернулась на бок и поджала ноги к груди, пытаясь укрыться.
За столами засмеялись.
Бывшие гражданки Империи застонали, беспрерывно переминаясь на коленях. Многие из них покраснели и обхватили себя руками.
