Будь здоров - Башун Виталий Михайлович (список книг .TXT) 📗
— А чего ты заморенный такой? — спросил старичок.
— Больной тяжёлый. Всю ночь около него крутились.
— A-а, так это лесоруб, Лукрасия сын. Жаль парня, добрый да работящий. Осенью его Лукрасий женить собирался. И девка пригожая на примете у него была — плачет, убивается теперь небось. А что ж поделаешь?
— А можно я Кламиру покушать пришлю? Тоже всю ночь то эликсиры, то капельницы. Не отдохнула совсем.
— А и присылай, голодной не отпущу.
Я вернулся в палату и отправил Кламиру завтракать, а сам, выпив пару порций эликсиров для восстановления баланса в организме, снял мантию и завернулся в простыню, которую снял со свободной койки.
Присел в кресло возле больного, посмотрел магическим зрением — всё в порядке. Восстановление почти завершено. Пару дней полежит, отъестся, отдохнет, а там — хоть на свадьбу, хоть на работу. С этой мыслью я и отключился.
Долго спать мне не дали. Знахаря принесло чуть свет, и он, углядев страшную картину — меня, завернутого в простыню, нагло спящего у постели умирающего, впервые изменил своей привычной манере и хрипло, но тихо прорычал:
— Как же ты можешь! У постели умирающего! Вместо того чтобы облегчить его участь, ты с девкой развлекался?!
Спросонья я не понял, что случилось. Встрепенулся и заморгал, пытаясь оглядеться и вспомнить, где я и что, собственно, происходит. Первое, что увидел, — пронзающий, как огнешаром, взгляд знахаря. Второе — палату, спящего больного и солнечный луч на полу. Солнце встало, но ещё рано, отметило моё сознание. И тут только вспомнились слова наставника. Я впился в него не менее яростным взглядом, встал и так же тихо прорычал:
— Осторожнее в словах, господин Герболио! За них можно и перчаткой по лицу получить!
Огонь в глазах знахаря вспыхнул ещё яростнее, но тон сменился на приторно-сладкий:
— И как же господин ассистент травника охарактеризует состояние вверенного его попечению больного?
— Состояние стабильное. Прогноз положительный, — не прекращая дуэль взглядов, доложил я. — Завтра можно выписывать, если не терпится, но лучше послезавтра.
Ярость в глазах наставника сменилась сначала удивлением, потом тревогой — уж не сошёл ли практикант с ума от переживаний? Он резко отвернулся, подошёл к койке больного и низко склонился над ним. Почти две минуты пристально вглядывался в спокойно спящего человека, затем медленно разогнулся и с бесконечным удивлением посмотрел на меня.
— Невероятно! Я не мог ошибиться. Он не мог выздороветь. День. Максимум два, и всё… — Вдруг ему в голову пришла ещё одна мысль: — Если только здесь не побывал целитель. Но откуда здесь быть целителю? — начал размышлять он вслух. — Меня предупредили бы. Обязательно предупредили бы. Или нет? — И что-то тихо забормотал себе под нос. Наконец, придя к какому-то решению, он снова, словно впервые увидев, посмотрел на меня: — Парень, скажи, мне можно, ты — целитель?
Я не посчитал нужным скрываться перед коллегой и молча кивнул.
— Вот Лиллениан, старый хрыч! Опять не предупредил! Ну я ему покажу, — с превеликим облегчением забормотал Герболио. — Попроси у меня теперь корень животворный из ущелья Змейного — лопуха тебе корень, а не животворный.
Он немного пометался по палате, радостно потирая руки, потом остановился и деловито сказал:
— Так, парень, славы и благодарности от родных и самого больного тебе не видать — секретность, клятая. Сейчас быстро… А где Кламира? Завтракает? Ладно. С ней потом. Сейчас мы с тобой быстро бреем голову больного — ты ж ему и волосы на пробитом месте вырастил — и говорим, что сначала за волосами не разглядели, а оказалось, только кожа содрана на макушке. Потому и крови было много. Всё. Действуем.
Мы сняли повязку с головы лесоруба и наголо его побрили. Он, разумеется, проснулся, но мы ему объяснили наши действия лекарской надобностью. Этого оказалось для него достаточно.
Герболио густо намазал больному голову какой-то вонючей мазью — средством для укрепления волос, как я позже выяснил, — и мы замотали её толстым слоёв бинтов, соорудив некое подобие халифатской чалмы.
Только успели закончить секретные лекарские процедуры, как в коридоре раздался многоголосый женский вой и плач. Надо сказать, эта палата всей больнице была известна как палата для умирающих. Поэтому, узнав, куда поместили их ненаглядного сына, жениха, племянника, женщины начали предварительную репетицию оплакивания. К ним тут же вышел Герболио и в ласковых выражениях известил собравшихся, что своим воем они мешают спать их выздоравливающему чаду. Плач сменился ликованием, и толпа родни, громко радуясь, на цыпочках покинула больницу.
Герболио со вздохом облегчения вернулся в палату и опять посмотрел на меня:
— А почему ты в простыне?
— Мантия вся мокрая от пота была, я её и снял. Запасная дома, но до него ещё дойти надо, — пробурчал я.
— Ходить не надо. Я пошлю кого-нибудь, принесут. Ты два дня отдыхаешь. И без разговоров, — прикрикнул он. — Сгореть хочешь досрочно?! Это не обсуждается. — Секунду помолчал и, как всегда ехидно, пообещал: — А вот разговор… и до-олгий отдыху твоему не помешает.
ГЛАВА 20
Разговор с Герболио вопреки его угрозам получился совсем недолгим. Его не интересовали подробности, как я это делаю, что при этом вижу, кто первый заметил и кто чему учил. Его больше интересовало, что я могу на практике и чем это поможет жителям города. То, что я сделал это впервые, его не смутило — раз получилось, значит, умеешь. Случайность в такой сложной ситуации, как у лесоруба, — это нечто просто невероятное.
После отправки родственников бывшего умирающего восвояси мы перешли в кабинет знахаря на втором этаже. По пути он распорядился перевести страдальца в палату выздоравливающих, а кого-то из персонала послал к тётушке Матриде за сменной мантией для меня. В этот ранний час длиннющий коридор двухэтажного кирпичного здания больницы был пустынен, темен и тих. Толстые деревянные плашки пола ещё не поскрипывали под шаркающими шагами больных и не отзывались барабанной дробью на торопливую твёрдую поступь персонала. Спокойствие и умиротворение ещё властвовали над зданием, но уже готовы были уступить место деловитой суете, гомону и мельтешению отягощенных заботой людей.
— Кламире придётся сказать, — откинувшись на спинку кресла и задумчиво постукивая пальцами по подлокотнику, промолвил знахарь. — Девочка она умная, если сразу и не поняла, то скоро обязательно всё поймёт.
Пару минут мы помолчали. Я просто расслабился и сидел, даже не пытаясь отлавливать ленивые обрывки мыслей о всяких пустяках, всплывающих в сознании. Знахарь о чём-то глубоко задумался. В сонной тишине я уже начал было задремывать, когда Герболио прервал молчание и смущенно (смущенно! Герболио!) спросил:
— У нас в городке есть несколько инвалидов. Не желает ли господин целитель потренировать на них своё умение?
«Господин целитель» он произнёс совсем не ехидно, как ожидалось, а даже уважительно. Хотя слова «уважительно» и «Герболио», насколько я узнал знахаря, никак не должны были уживаться вместе.
— Не скрою, — продолжил он, — эти люди — мои близкие друзья, которым я когда-то не смог помочь, а на королевских целителей они рассчитывать не могли.
Он с волнением ожидал моего решения, а мне после удачи с лесорубом было настолько интересно применить новые знания на практике, что я готов был прямо сейчас идти исцелять всех инвалидов Сербано и окрестностей. Увидев на моём лице огромными буквами написанное: «Согласен», он с облегчением вздохнул, торопливо встал и, достав из шкафчика на две трети заполненную бутылку старого вина, разлил в три серебряных стаканчика, извлеченные из того же шкафа.
— Сейчас Кламира подойдет, — пояснил он моё недоумение по поводу третьего стаканчика. — Она в некотором роде тоже участник.
Ждать пришлось недолго. Вскоре в дверь постучали, и, получив разрешение войти, к нам присоединилась Кламира.
— Скажите, если можно, конечно, — недолго сдерживая любопытство, робко спросила она, — что это было?
