На неведомых тропинках. Сквозь чащу (СИ) - Сокол Аня (читать книги онлайн .TXT) 📗
Видимо, у него тоже было оружие. Но он стоял далеко и не собирался вмешиваться, у него дрожали руки и внутренности. К тому же я была занята. В этот момент я пила чужую смерть, пила свой наркотик, от дозы котрого мир расцветал буйством красок и эмоций. Меня не интересовал стоящих в десятке метров человек, у которого сворачивались в узел кишки. Ни он сам, ни его эмоции, потому что я никак не могла поймать свои. Поэтому ничего и не ощутила, даже удивления, когда сердитая оса прошлась горячими крыльями по боку и, оставив дыру в одежде, зарылась в грязь за моей спиной.
Да он оказался быстрее других. Умнее, раз не собирался приближаться, или трусливее. Один выстрел, громкий почти оглушающий, эхом унесшийся в весеннее небо. Смех баюна. Ни крови, ни боли, мне даже не надо было задирать рубашку, чтобы понять, что кожа цела. Всего лишь сердитый свинец... Тоже самое, что погладить.
Но кое-что я все-таки почувствовала. Злость, яркой вспышкой полыхнула перед глазами. Выстрелом он выдернул меня из созерцания смерти, из сладкого сна, который развеялся без остатка напуганный слишком громким звуком.
Я огрызнулась инстинктивно, не медля и не задумываясь. Серебряный стилет как живой скользнул в ладонь, не обжигая и ластясь к коже. Скользнул и отправился в полет, сверкнув в воздухе серебристой молнией. Я не забыла чужие уроки, и попасть в неподвижную мишень оказалось совсем не сложно.
Стилет вошел мужчине в бедро. Его лицо вытянулось от удивления и тут же скривилось от боли. Он заорал, опять нажимая на спусковой крючок, пуля прошла правее. Нога подогнулась, и последний рабочий грохнулся в грязь. Оружие упало рядом, а он пытался зажать ладонями рану.
Все знают, насколько уязвима шея, яремная вена, артерии позвоночник... одно движение и вместо человека перед тобой труп. Но если перерезать другие вены результат будет ничуть ни хуже. Так же фонтаном хлынет кровь, так же обегут круг секундные стрелки, отсчитывая последние мгновения. И это будет так же больно, словно под кожу тебе засунули щипцы и развели ручки в стороны. Одна радость - это не долго.
Мир окрасился алым, и мне захотелось смеяться. Счастье и ужас содеянного смешались в безумный микс. Осознание было столь же болезненным, как восхитительным. Я могла чувствовать, только если вдыхала чужую смерть. С последним ударом сердца, я вновь становилась собой, вновь могла понимать, что происходит и знала, как к нему отношусь. Но стоило, последнему выдоху угаснуть на губах, и я снова погружалась в кокон равнодушия. Я все-таки нечисть, только в отличие от остальных, я оживаю только если рядом кто-то умирает. И да самой убивать для этого совсем не обязательно. Понимание схлынуло так же быстро, как и накатило, оставив после себя привычную горечь.
"Ты ведь ничего не можешь с этим поделать, не так ли?" - спросило вернувшееся равнодушие. - "Да и надо ли?"
В шорох ветра и сухих трав вклинились далекие крики. Выстрелы услышали в колонии, и скоро тут станет многолюдно.
- Они в курсе, что вы тут АО на базе духовенства открыли? - спросил у Андрея сказочник, и сам себе ответил, - Конечно, знают и, думаю, имеют долю в уставном капитале
Скулящий от боли рабочий рывком вытащил нож из бедра и попытался зажать рану, еще не понимая, что это бесполезно. Жизнь покидала его с каждой каплей.
- Вы искали Шереметьева Валентина? Прохрипел священник и в этом хрипе смешались беспомощная злость и удовлетворение, - Тогда прошу, - он поднял руку, - Вот ваш Валька-Валенок. Он же Шереметьев, нарк со стажем, откинулся год назад, но далеко не ушел, волшебный поводок не давал, - он подавился смехом, когда баюн сжал руку.
- Нет, - совсем по-детски прошептал Валентин, а кровь продолжала вытекать между слабеющими пальцами. Несколько секунд, и всхлип сменился выдохом, руки беспомощно повисли, глаза подернулись пыльной пеленой. Мертвым зрение ни к чему.
Мир тут же расцвел, даря мне снова возможность чувствовать. А ведь я даже не двинулась с места, не попыталась помочь, исправить то, что натворила в приступе злости. Убила сама и не помешала сказочнику, позволяя ему убивать раз за разом.
- И этот валенок не натянул на себя только ленивый, - продолжал говорить тот, кто назывался священником, сейчас в его словах не было ни спокойствия, ни располагающего сочувствия, ни даже любопытства, - Он так хотел это забыть, так легко подсел. Так и расскажите его матери, как он отсасывал у каждого, как жрал землю и дерьмо за дозу.
- Интересный ты служитель, - пробормотал Ленник, тирада Андрея не произвела на него ни малейшего впечатления, - Для ненастоящего интересный. - он чуть дернул ладонью заставляя мужчина встать на цыпочки.
- Не такой и ненастоящий... - прошептал мужчина, - Учился в семинарии, но не закончи...хл.
Шея мужчины сломалась очень легко, будто бы от одного неосторожного движения баюна и упала на плечо.
- Всегда говорил, что от незаконченного образования один вред, - Лённик отбросил тело Андрея.
Чистая смерть, яркая, подобная вспышке во тьме на миг осветившей мир и тут же погасшей. Раньше я бы возмутилась ее бессмысленностью, возмутилась самим фактом убийства, сжала бы кулаки, и пообещала себе при первой возможности подставить сказочнику подножку, отомстить и не сдержала бы слово.
Сейчас равнодушие сменило разочарование, но сказочник не дал мне опомниться.
Он знал что твориться в моей голове, видел, чувствовал и ... наверное хотел помочь, протянуть руку, не давая скатиться за грань. Помощь продиктованная уродливым извращенным чувством сострадания, что еще доступно таким как он. Таким как я.
Андрей падал, а Лённик с улыбкой предложил:
- Предлагаю игру. Кто первым доберется до Юкова тот скажет бабке, что сынок уже ждет ее за гранью. И что билет ему выдала ты...
Его голос вдруг стал низким, гудящим. Он говорил что-то еще, наверное, столь же веселое и задорное, но я уже не слушала. Эмоции дарила не только чужая смерть. Злость, своя собственная ярость не нуждалась в катализаторах.
- Зуб даю, она обрадуется...
Я слышала рычание, и кажется, издавал его сама, бросаясь вперед. Мир смазался, слился в серую пелену. Словно я смотрела из окон поезда. Деревья, трава, монолитный забор, сухое дерево, корни которого хранили смерть, синее небо, солнце и даже воздух - все перемешалось. А баюн хохотал до последнего, до того момента, когда я почти схватила его, почти оборвала этот издевательский низкий звук.
Но я его недооценила. Лённик уклонился, только что стоял, прямо предо мной, а секунду спустя на метр правее. Больше всего на свете я желала затолкать ему его слова обратно и наблюдать, как он ими давиться.
Он бросился по тропе назад... Нет, бросился неправильное слово, он почти полетел, едва касаясь земли ногами. И хохотал уже где-то впереди. Его все это забавляло самого начала, с той минуты, как мы покинули переход. Я отставала всего на несколько шагов.
Ломкая трава сминалась под моими ботинками, я слышала ее хруст, слышала далеки крики, грязный снег сменился песком, бугристыми кочками, в которых ноги вязнут по щиколотку.
Мелькнула алым пятном машина, Ленник свернул правее на уходящую в заросли дорогу, туда, где шуршали травы. Туда где пел переход.
Что видели люди со стороны? Мужчину и женщину, которые вдруг исчезли, что бы больше никогда не появиться? Размытые тени?
- Не смей, - прошептала я в спину баюну и знала, что он услышал, смех затих, и через секунду я поняла почему.
Дорога изогнулась к северу, но сказочник сошел с нее, ведомый невидимой нитью перехода. Внутри дрожали знакомые и почти ставшие родными струны. Музыка стежки. Сказочник нырнул в переход, неизвестно кому принадлежавшей и куда ведущий. Ног коснулся плотный стелющийся туман. Я не позволяла себе задуматься. Он убегал, я догоняла, со звериным рычанием, с одной только мыслью: схватить, загнать добычу, которая оказалась настолько слаба, чтобы уклониться от боя.
Вечная мелодия стала оглушительной, на плечи вместо тяжести опустилась радость. Чистое удовольствие ласково коснулось затылка, пробежалось по позвоночнику, растеклось по телу. Снова здесь, снова в переходе. И теперь уже смеялась я, не баюн остановившийся в десяти шагах впереди.
